«Кто умирает?» (Левин Стивен)

ОБ АВТОРЕ
В середине 70-х, работая с Рам Дассом (Зерно на мельницу,
1976) и преподавая медитацию в тюрьмах Калифорнии,
Стивен Левин познакомился с Элизабет Кублер-Росс. В течение
нескольких последующих лет он проводил семинары вместе с ней.
Работая со смертельно больными, он осознал потребность более
глубокого исцеления и великую радость служения им (Постепенное
пробуждение, 1979). В 1980 Левин и его супруга Ондри стали соп-
редседателями Проекта по работе с умирающими в организации
«Хануман» (Кто умирает?, 1982) и начали проводить учебные се-
минары, продолжая служить смертельно больным и людям, кото-
рые глубоко переживали потерю близких. В течение трех лет Ондри и
Стивен содержали телефонную линию, по которой бесплатно
могли получить совет те, кто серьезно заболел или обеспокоен
возможной смертью любимого человека (Встреча на грани, 1984).
Левины приобрели бесценный опыт, общаясь с теми, кто находился
на грани смерти, но все же смог излечиться от безнадежной болезни.
Сфера их исследований расширялась, и они разработали специаль-
ные медитационные техники, которые были призваны помочь лю-
дям «впустить в себя исцеление». Их направляемые медитации
(guided meditations) для излечения от болезней, избавления от горя,
выхода из тяжелых эмоциональных состояний, а также для прео-
доления последствий сексуальных злоупотреблений и для подго-
товки к ситуациям с повышенным риском (Исцеление в жизни и
смерти, 1987) принесли им международное признание и помогли
тысячам людей во всем мире. В настоящее время Стивен и Ондри
Левины живут в горах Юго-Запада и в тиши дремучих лесов «пьгга-
ются практиковать то, что проповедуют». Они ищут «исцеления,
ради которого родились», работают над новой книгой, кормят
животных и ухаживают за деревьями и «исследуют выработанные
каменоломни и испещренные светотенью леса бессознательного,
пьют родниковую воду из чистых истоков сердца».
ПОСВЯЩЕНИЕ
Моей жене и духовному партнеру Ондри, которая
страница за страницей работала вместе со мной над
рукописью этой книги и чья любовь снова и снова
напоминает мне, что нужно отпустить ум и, умирая,
войти в сердце.
ПРЕДИСЛОВИЕ РАМ ДАССА
Не так давно я присутствовал при рождении ребенка впер-
вые с тех пор, как родился сам. Дыша вместе с матерью,
наблюдая за появлением головы младенца, переживая весь процесс
мгновение за мгновением, я прикоснулся к первоосновам своего
бытия. Я смеялся и плакал, чувствовал страх, боль и великую ра-
дость другого человека. Я стоял на пороге существования и пере-
живал настолько глубоко, насколько мог, связь своей человеческой
природы и природы окружающего мира, с его циклами весны и
зимы, расцвета и увядания. Каждое мгновение было наполнено
грандиозным величием, присутствием живого духа. Это был ри-
туал, участие в котором пробудило во мне глубочайшее чувство
принадлежности к миру людей.
В паши дни, вслед за рождением, вышла из подполья и смерть.
В течение последних десяти лет благодаря усилиям Цецилии Со-
ндерс в Англии, организовавшей первые приюты для умирающих,
и Элизабет Кублер-Росс в Соединенных Штатах было создано более
человечное окружение для тех, кому предстоит уйти из жизни.
Дальнейшим толчком этому движению послужило признание ме-
дицинской общественностью того, что технологии интенсивного
лечения и поддержания жизни остро нуждаются в более глубоком
понимании наших человеческих нужд. Когда мы помещаем чело-
века, явно доживающего свои последние дни, в стерильную обста-
новку, отделяющую его от семьи, друзей, детей, любимых домаш-
них животных и знакомого окружения, и при этом воображаем,
что, используя современную технологию и стерильное оборудо-
вание, «делаем все от нас зависящее для того, чтобы спасти его», мы
тем самым прибегаем к довольно варварскому способу искупления
своего страха перед смертью и чувства вины за неспособность ее
предотвратить.
Новое движение основания приютов для умирающих имеет
своей целью создание теплой, поддерживающей и открытой обста-
новки для людей, которым предстоит пережить процесс умирания.
Эти приюты призваны оказывать им помощь в устройстве дел,
удовлетворять их последние запросы и поддерживать их скор-
бящих родственников.
Однако самой важной заслугой этого движения, возможно,
есть то, что оно дает нам возможность почувствовать, что на самом
деле умирание — обычное дело. Как это отрадно после почти
полного замалчивания и отрицания смерти, которыми окружали
ее в прошлом!
Каким бы замечательным ни было это набирающее силу дви-
жение, пока оно делает лишь первые робкие шаги в направлении
изменения нашего отношения к процессу умирания. Оно по-преж-
нему рассматривает смерть как неудачу и видит свое призвание в
том, чтобы сделать все возможное для выхода из этой неприятной
ситуации. Воснове этого движения по-прежнему лежит отрицание
— но отрицание не смерти, а нашей собственной интуиции.
В погоне за объективностью наука утверждает, что мы предс-
тавляем собой всего лишь тело, продукт дарвиновской эволюции
соединений, случайна образовавшихся из молекул газа, — тело,
которое растет и стареет в соответствии с генетическим кодом,
находящимся в молекулах ДНК. Поэтому смерть — это конец.
Однако в коллективном бессознательном людей есть знание, кото-
рое говорит нам, что это «объективное» определение не охватывает
полностью того, что мы собой представляем. Мы убедили себя, что
по жизни нас должен вести интеллект, а не интуиция, и поэтому
считаем себя вправе признавать лишь то, что можем рационально
познать. Однако интуитивная мудрость не удовлетворяет этому
критерию. Она, кажется, вырастает за пределы рационального,
объективного ума, и поэтому мы чаще всего не принимаем во
внимание то, что она говорит нам, хотя все великие религии и
многие выдающиеся философы всегда полагались на эту глубин-
ную мудрость.
В последние годы интуитивные способы познания, по-види-
мому, получают все больше прав на существование. Вот что сказал
Альберт Эйнштейн об источнике вдохновения своей теории отно-
сительности: «Я достиг понимания этих фундаментальных законов
вселенной не с помощью рационального ума». Он говорите другом
способе познания, способе познания, описанном Вильямом Джем-
сом в его рассуждениях о путях постижения реальности, которая
не доступна нашему пониманию, пока мы не признаем ее сущест-
вования.
Когда наша культура научится уважать интуицию, она из-
бавится от сомнений, которые лишают интуицию силы, и тогда
наше мировоззрение сильно изменится. И в первую очередь из-
менится наше отношение к смерти. Как бы мы ни называли нашу
глубинную природу — «бытие», «осознание», «чистый разум» или
«я», — она лежит в основе всех наблюдаемых феноменов в матрице
пространства и времени (нашего тела, эмоций, чувств и мыслящего
разума). Мы интуитивно чувствуем, что, даже выходя из тела перед
смертью, эта наша глубочайшая составляющая остается неприкос-
новенной. Когда в нас имеет место это глобальное изменение в
самости, в ощущении, кем мы являемся, смерть превращается для
нас из пугающего врага, неудачи, роковой ошибки в мироздании
— в еще одно преображение, которому мы подвергаемся, в при-
ключение приключений, в раскрытие, заключительный момент
роста, в свершение.
Возможно, изменение отношения к смерти как-то переклика-
ется с переходом от теории, согласно которой мир является плос-
ким и поэтому, дойдя до его края, человек может свалиться в
пустоту, к представлению о том, что наша планета круглая. Какими
же смелыми были те первые путешественники, если они каждый
раз отправлялись навстречу неизвестному!
Большинство людей переживают только непродолжительные
интуитивные «проблески», или моменты ясного видения, своего
глубочайшего естества, за которыми практически сразу же снова
воцаряется обычное мышление. Но чтобы извлечь пользу из нашей
богатой интуитивной мудрости, мы должны развивать в себе этот
более глубокий способ познания. Мы делаем" это, когда учимся
слушать —слушать то,что квакеры, например, называют «спокой-
ним тихим голосом внутри»; слушать структуры, законы и гар-
монии космоса, частью которого мы являемся; слушать, поддер-
живая утонченное равновесие спокойного медитативного ума и
открытого любящего сердца. Эта созерцательная работа должна
выполняться всеми нами, живыми и умирающими, целителями и
исцеляемыми. Наше служение друг другу должно основываться на
этой работе над собой. Именно благодаря этой работе по при-
знанию нашего интуитивного сердца-ума, недавно открывшиеся
новые врата смерти могут вести к свету, а не к тьме.
Несколько лет назад я предложил Стивену Левину возглавить
Проект по работе с умирающими в организации «Хануман». В
основе Проекта лежит идея создания контекста для процесса уми-
рания, в котором работа над собой будет в центре внимания всех
— врачей, ассистентов, родных и самих умирающих. Это совмест-
ное начинание доказывает свою великую пользу тем, что позволяет
преобразить умирание в процесс пространственного, любовного
роста.
И вот как результат работы Стивена в этом проекте появилась
его книга «Кто умирает?». Поскольку в ее основу положена наша
коллективная интуитивная мудрость, по крупицам собранная в
спокойном расположении духа, эта книга отчетливо выделяется на
фоне целого созвездия изданий, появившихся на волне движения
нового понимания смерти. Эта книга освещает многие аспекты
процесса умираниях неизменной легкостью, беспристрастностью
и мудростью. Она лишает неимоверную мелодраму под названием
«смерть» ее устрашающей силы, заменяя страх спокойным, неза-
мысловатым, сострадательным пониманием.
Стивен Левин — поэт, он давно практикует и преподает буд-
дистскую медитацию; совместно со своей женой Ондри он предан-
но служит тем, кто стоит на пороге смерти. В своей книге он
объединил все сферы своей компетентности и создал произведение
классического звучания. Я отдаю должное его стараниям и пригла-
шаю вас разделить его щедрое приношение.
С любовью, Рам Дасс
БЛАГОДАРНОСТИ
У меня нет никакой возможности выразить в словах свою
признательность моему дорогому другу Рам Дассу за годы
совместного обучения и сотрудничества. Эта и последняя мои кни-
ги являются в значительной мере результатом его постоянной
поддержки и любви.
Но в этой работе присутствует голос сердца многих прекрас-
ных учителей.
Ряд цитат без указания источника взят из учения Шри Нисар-
гадатта (чье имя можно свободно перевести как «мистер Естествен-
ный»). Я не встречался в этим человеком, однако его двухтомное
сочинение «Я есмь То» оказало глубокое влияние на мои исследо-
вания.
Книга также проникнута учением и присутствием Раманы Ма-
харши и Ним Кароли Баба (известного на Западе как Махараджи).
Кроме того, в ней отразился многолетний интерес к практике и
философии буддизма.
Мои тесные контакты с Джозефом Голдстейном и Джеком
Корнфилдом также повлияли на характер сообщения, содержаще-
гося в этой книге.
То же можно сказать и о первых годах моей учебы у Элизабет
Кублер-Росс, а также длящейся с той поры теплой дружбы с ней.
Эта книга в значительной мере является также продуктом
самоотречения и умиротворенности тех, с кем я находился рядом,
когда они умирали, а также помощи духовных друзей, доброта и
беспощадная справедливость которых указали мне путь к пони-
манию.
То, что следует ниже, представляет собой сочетание многих
лет духовной практики и бесед с умирающими, которые были
записаны во время многочисленных семинаров и встреч. И нако-
нец, если бы не искренние усилия Джэкки Уолтере, Джин Томпсон
и Эла Стриклэнда, я все еще искал бы свой путь, работая над первой
главой.
ПРЕДВАРИТЕЛЬНОЕ ЗАМЕЧАНИЕ АВТОРА
Читая эту книгу,
слушайте ее
своим сердцем.
Пусть она станет зеркалом
вашего великого естества.
Понимание —
это последний соблазн ума.
Устремляйтесь к истине
за пределами ума.
Любовь — это мост.
* *
ОГЛАВЛЕНИЕ
++++++++++==============
Памятка:
номера файлов соответствуют
номерам глав книги.
++++++++++==============
Об авторе
Предисловие Рам Дасса
Благодарности
ГЛАВА 1
Открыться Смерти
ГЛАВА 2
Сполна Родиться
ГЛАВА З
«И ты тоже будь готов»
ГЛАВА 4
Жаждущий Ум
ГЛАВА 5
Модели
ГЛАВА 6
Небеса и Ад
ГЛАВА 7
Окончание Дел
(Медитация на прощении себя)
ГЛАВА 8
Горе
(Направленная медитация на скорби)
ГЛАВА 9
Смерть детей
ГЛАВА 10
Работа с болью.
Первая медитация на боли
(Открытие боли)
Вторая медитация на боли
(Глубокое расслабление, заполнение тела безмолвием)
Третья медитация на боли
(Исследование боли)
Четвертая медитация на боли
(Исследование осознания за пределами тела)
Пятая медитация на боли
(Свободное парение всего)
ГЛАВА 11
Приближение к смерти
ГЛАВА 12
Работа с умирающими
ГЛАВА 13
Письмо от друга
ГЛАВА 14
Кто умирает?
ГЛАВА 15
Отказ от контроля
Направляемая медитация на отпускание
ГЛАВА 16
Исцелиться или умереть - великий выбор
ГЛАВА 17
Самоубийство
ГЛАВА 18
Похороны
Поминальные слова
ГЛАВА 19
Рамана Махарши (1879—1950)
ГЛАВА 20
Стадии умирания
Направляемая медитация на умирании
ГЛАВА 21
Осознанное умирание
ГЛАВА 22
Момент смерти
ГЛАВА 23
Исследование посмертных переживаний
ГЛАВА 24
Посмертная медитация
(Направляемая посмертная медитация)
ГЛАВА 25
Конец игры
ПРИЛОЖЕНИЕ 1 (26.txt)
Умирание дома
ПРИЛОЖЕНИЕ 2 (27.txt)
Скандха-медитация
ПРИЛОЖЕНИЕ 3 (28.txt)
Тибетская система бардо (Вариации на тему)
МУЗЫКАЛЬНЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ (29.txt)
СПИСОК КНИГ (30.txt)
О смерти
Об исследовании Бытия
Поэзия странствующего сердца
Умирание дома
Книги "Софии"
(книги издательства "София" г.Киев)
ГЛАВА 1
ОТКРЫТЬСЯ СМЕРТИ
Сегодня умерло приблизительно 200 000 человек. Одни
попали в катастрофу. Другие были убиты. Одни умерли
от переедания. Другие от голода. Одни умерли еще в утробе. Другие
— достигнув преклонного возраста. Одни погибли от жажды. Дру-
гие утонули. Каждый умер так, как ему было суждено умереть. Одни
умерли, сдавшись, с открытым умом и умиротворенным сердцем.
Другие не смогли принять смерть и умерли в смятении, страдая
потому, что не успели сполна насладиться жизнью.
Вот как пишет об этом Льюис Томас в своей книге «Жизнь в
клетке»: «Страницы с некрологами сообщают нам о том, как мы
вымираем, тогда как сообщения о рождениях, информирующие
нас о пополнении, всегда даются мелким шрифтом на краю стра-
ницы. Однако мы едва ли осознаем масштабность этих процессов.
На Земле нас живет 3 миллиарда, и всем этим 3 миллиардам суждено
умереть, словно по графику, в течение одной человеческой жизни.
Но о всеобщей смертности, уносящей ежегодно более 50 милли-
онов жизней, во всеуслышанье почти никогда не говорится...*
Не пройдет и полвека, как численность живущих и умираю-
щих удвоится. Трудно себе представить, как мы тогда сможем
замалчивать, что процесс умирания переживают так много людей.
Мы будем вынуждены отказаться от представления о смерти как о
катастрофе, как о событии мерзком, нежелательном или даже
странном. Нам нужно будет больше узнать о циклическом повто-
рении жизни в остальном мире и о нашей взаимосвязи с этим
процессом. Все рождающееся приходит на смену умирающему,
одна живая клетка сменяет другую».
(* Согласно последним статистическим данным, нас теперь около 4.5
миллиардов, а ежегодно умирает около 70 миллионов человек (прим.
автора).
Мы живем в обществе, в котором принято отрицать смерть.
Возможно, именно поэтому многие, умирая, чувствуют замеша-
тельство и вину. Как и о сексе, о смерти принято говорить шепотом
за закрытой дверью. Мы чувствуем себя повинными в том, что не
можем дальше жить и вынуждены умереть. В смерти отражается
наш образ жизни.
Живущие в так называемом «материалистическом обществе»,
в котором технология позволяет приобретать вещи и практически
не прилагать усилий для выживания, а значимость человека опре-
деляется его богатством, возможно, более склонны к тому, чтобы
отождествлять себя с телом. Наше общество ежегодно тратит мил-
лиарды долларов на косметику, парики, пояски, краску для волос
и удаление морщин, не давая нам возможности извлечь урок из
старения тела. Более того, живя в мире, в котором одним из ве-
личайших зол есть голод, граждане нашей страны тратят ежегодно
больше чем четыреста миллионов долларов только на то, чтобы
избавиться от лишнего веса.
Наблюдая за старением тела, за возрастными изменениями в
метаболизме, видя брюшко у людей средних лет, замечая пони-
жение энергичности, седину на висках, ослабление мышечного
тонуса, выпадение волос, — как мы можем отрицать неизбежность
расставания с телом? Переживая потерю близких, видя, что все
известное нам постоянно меняется, что мы представляем собой
материал, из которого образуется история человечества, — как мы
можем забывать о смерти?
Как часто, например, нас учат созерцать боль и страдание,
которые возникают при обычной простуде, чтобы подготовить
себя к смерти, помогая преодолеть привязанность к жизни? Пос-
тоянно добиваясь личного удовлетворения, мы привыкаем считать
себя счастливчиками или неудачниками, не понимая в полной мере
учения мимолетности.
Мы редко используем болезнь для исследования своей связи с
жизнью или изучения своего страха смерти. Болезнь принято счи-
тать неудачей. Нашим идеалом является крепкое здоровье и бод-
рость в духе рекламы «пепси-колы». Мы думаем, что у нас все о'кей,
только когда мы здоровы. Но разве можно, ограничивая себя пред-
ставлением о желаемом, научиться быть открытым к недопусти-
мому? Как нам позволить себе открыто и смело прийти к неизвес-
тному, не ущемляя при этом полноты жизни?
Даже покойникам мы румяним лицо. Даже оказавшись при
смерти, мы отрицаем свою бренность.
Сидя дома в своем любимом мягком кресле, мы читаем в
газетах, что пятеро сгорели во время пожара в гостинице в Кливлен-
де, десятеро погибли, когда на скоростной автостраде разбился
автобус. Три тысячи жизней унесло землетрясение в Италии. Но-
белевские лауреаты скончались в своих лабораториях. И еще есть
убийства на электрическом стуле. Мы читаем эти «новости для
живых» и лелеем в себе мысль, что «умирают все, кроме нас». То,
что мы сидим дома и читаем о смерти других, убеждает нас в пашей
неуязвимости, в нашем бессмертии. Описания несчастий, выпав-
ших на долю других, занимают большую часть передовицы любой
газеты и создают иллюзию, что нам постоянно везет. Редко мы
используем известие о смерти другого человека для того, чтобы
осознать мимолетность и непредсказуемую изменчивость всего и
вся.
Однако признание мимолетности содержит в себе ключ к са-
мой жизни. Столкновение со смертью позволяет нам глубоко осоз-
нать жизнь, которую, как нам кажется, мы потеряем вместе с телом.
Но в чем истина этого присутствия, переживаемого нами, этой
вневременности бытия, которое, кажется нам, не имеет ни начала,
ни конца? Мы верим, что умрем, только тогда, когда верим, что
родились. Мы не доверяем своему чувству бесконечности, безбреж-
ности внутри.
Мы страдаем, потому что привязаны к представлению о том,
какими являются вещи и какими они могли бы быть. Печаль —
часть нашего повседневного существования. Однако мы редко поз-
воляем себе переживать душевное страдание, которое один человек
назвал «глубинным плачем, скорбью обо всем, что мы оставили
позади».
Моя знакомая, вспоминая тот день, когда ее рак был признан
неизлечимым, сказала: «Неизлечимость болезни наконец-то дала
мне понять, что смерть реальна. Это не гарантировало того, что я
умру в течение полугода, и даже того, что я умру раньше, чем
доктор, поставивший мне диагноз. Я просто поняла, что вообще
умру». В обществе, которое основано на приобретении материаль-
ных благ, которое рассматривает человека как тело, которое по-
читает здоровье таким ценным, а смерть такой страшной, трудно
понять, что смерть — естественное, даже необходимое продол-
жение жизни, как внешней, так и внутренней.
В «Египетской книге мертвых» есть длинные рассказы о том,
как духи почивших спускаются в преисподнюю, где встречаются с
Великим Судьей, который взвешивает их сердца, положив на одну
чашу весов сердце, а на другую перо. Это перо истины. Услышав
эту легенду, невольно задумаешься, чье сердце по легкости может
сравниться с пером истины.
Семьдесят пять процентов людей испускают свой последний
вздох в больнице или приюте. Большинство из них умирают в
заведении, в котором смерть почитается врагом. Я неоднократно
убеждался, что многие приближаются к смерти в физической и
духовной изоляции, что им редко предлагают открыться своему
страху и предубеждениям, что они при этом находятся вдали от
людей, близких по крови и духу, которые могли бы разделить с
ними это бесценное мгновение. Не доверяя своей внутренней при-
роде, оказавшись изолированными от жизни, они входят в другую
сферу бытия с болезненным чувством опасности и смятения.
Я видел, что многие отчаянно привязываются к доживающему
свои последние дни телу, надеясь на какое-то немыслимое чудо,
терзая себя мыслями о том, что они не успели добиться успеха в
жизни. Я также видел тех, чья смерть была воодушевлением для
окружающих. Кто умирал с такой любовью и состраданием, что все
присутствующие были преисполнены неизреченной радостью еще
долго после их ухода.
Лишь немногие участвуют в жизни так полно, что смерть для
них не страшна и не кажется им старухой с косой, которая под-
жидает их в темноте за окном. Большинство же людей борется со
смертью так же, как раньше боролись с жизнью, — стремясь найти
точку опоры, установить контроль над непрекращающимся пото-
ком изменений, присущим этому уровню существования. Лишь
немногие умирают целостно. Большинство же живут фрагментар-
ной беспокойной жизнью. Они думают, что обладают телом. Лишь
немногие признают, что тело — только временно снятое жилище,
из которого рано или поздно придется уйти. Тем, кто видит себя
пассажиром тела, легче отпустить его с миром.
В нашей культуре принято смотреть на жизнь как на прямую
линию. Чем длиннее эта линия, тем больше, как нам кажется, мы
прожили, тем полнее реализовали себя и тем менее ужасным нам
представляется ее конец. Смерть в молодости кажется нам тра-
гедией и повергает нас в ужас. Однако в культуре американских
индейцев жизнь считается не линейной, а цикличной, причем пер-
вый цикл оказывается завершенным с достижением половой зре-
лости, когда молодой человек участвует в ритуале перехода. На-
чиная с этого времени, его жизнь считается целостной, хотя она и
продолжает развиваться дальше. Таким образом, когда бы человек
ни умер, если его «кольцо» уже сформировано, он умирает целос-
тным. Мудрец Бешеный Конь из числа американских индейцев
сказал: «Сегодня — подходящий день для смерти, потому что все
в моей жизни уже присутствует». Мудрость американских индей-
цев говорит, что целостность определяется не количеством про-
житых лет, а скорее полнотой вхождения в каждое мгновение.
В отличие от нашей культуры, уделяющей мало внимания
подготовке к смерти, в культуре американских индейцев умираю-
щему часто предлагают созерцать естественно выросший кристалл.
Глядя на грани кристалла, переливающиеся всеми цветами радуги,
человек сосредоточивает внимание на игре красок и отпускает все,
что не позволяет уму выйти за свои пределы. Благодаря этой прос-
той и мудрой подготовке, во время смерти человек легко оставляет
свою временную форму и входит в радугу.
Судя по всему, люди, чья жизнь столь целостна, что включает
в себя смерть, не испытывают сильных страданий. Однако это не
означает, что они живут, постоянно думая о смерти; это означает,
что они с любовью пребывают в настоящем, рассматривают каждое
мгновение жизни как бесценный дар. Я знаю лишь немногих, чей
образ жизни подготовил их к смерти. Лишь немногие погружались
в свой ум и сердце так глубоко, что готовы ко всему — будь то
смерть или болезнь, радость или горе.
Кто готов умереть? Тот, кто жил настолько полной жизнью,
что не боится своих представлений о небытии. Ведь нас пугает лишь
идея о смерти. Мы сторонимся только неизвестного.
Как часто мы похожи на избитого ребенка с передовицы «Лос-
Анджелес Таймс», которого уносит из комнаты сострадательная
няня, тогда как он кричит. «Мама! Мама!» — и тянется ручками
через плечо няни в направлении женщины, окруженной поли-
цейскими в другом конце комнаты, — в направлении женщины,
арестованной за жестокое обращение с ребенком и нанесение ему
телесных увечий? Как много среди нас тех, кто тянется обратно в
ад известного вместо того, чтобы открыться неизвестному, испол-
нившись терпения и душевного тепла по отношению к себе и всем
остальным?
В некоторых обществах смерть собирает вместе все племя или
семейство для признания и празднования мимолетной сущности
жизни. Во время этого празднования глубоко духовный контекст
происходящего часто позволяет людям переживать глобальные
изменения в своей подлинной природе. Для людей в таких общес-
твах смерть дает постоянную возможность отпустить иллюзии
жизни, увидеть жизнь, какова бы она ни была, и полюбить все
вокруг.
В иудейском обществе, как и в индийском, тело, как правило,
предают земле или огню в течение суток после смерти. В ортодок-
сальной иудейской традиции родственники находятся в трауре в
течение недели, причитая и молясь за упокой души усопшего, но
уважая ее переход и желая ей блага, куда бы она ни попала. В Индии
родные и близкие несут тело на носилках к месту сожжения. В
течение первой половины пути, воспевая «Рам Нам Сатья Хей»
(Имя Бога есть Истина), они несут покойника головой в направ-
лении дома, который он покинул. Когда половина пути уже прой-
дена, носилки поворачиваются так, чтобы голова покойника была
обращена не в сторону прошлой жизни, а в сторону грядущей. На
месте сожжения собирается вся семья, тело кладут на большую
кипу дров, покрывают цветами, благовониями и поджигают. Если
покойник был отцом семейства, то, когда горящее тело начинает
разваливаться, старший сын перемешивает костер длинным шес-
том и, если нужно, сильным ударом протыкает макушку черепа,
чтобы дух отца мог найти себе радостное пристанище в иных мирах.
В Мексике в ноябре празднуют «La Dia de la Muerte» — День
мертвых Дети покупают бумажные скелетики, вставляют в них
хлопушки и поджигают их. Родители берут детей на загородные
кладбища, где устраиваются пикники в честь круговорота перемен
и где детей угощают карамелями, сделанными в виде маленьких
человеческих черепов.
Я был с теми, кого смерть полностью вернула к жизни, в кого
она вселила уверенность в существовании того, что длится вечно и
остается незатронутым кончиной тела. Я видел людей, чьи жизни
были исполнены страха, но кто, оказавшись при смерти, переживал
раскрытие, которое давало ему чувство завершенности, практичес-
ки неведомое при жизни.
Я был с людьми, которые в преддверии смерти были так изму-
чены и испуганы, что не могли как следует проститься с теми, кого
больше всего любили. Они не окончили так много дел, что, расста-
ваясь с близкими, не смогли найти для них нескольких слов.
Я видел также людей, которые, когда их признавали безнадеж-
но больными, восклицали: «Господи, только не я!» — но умирали
после нескольких месяцев глубоких исследований, безмятежно за-
крывая глаза и шепча: «О милостивый Иисус!»
ГЛАВА 2
СПОЛНА РОДИТЬСЯ
Когда мы думаем о смерти, мы воображаем себя в окру-
жении любящих друзей, в комнате, в которой царит по-
кой и безмятежность, приходящая, когда все дела окончены и
говорить больше нечего, когда наши глаза лучатся любовью и
великой мудростью, пониманием быстротечности жизни. Мы от-
кидываемся на подушку, испускаем последний вздох, напоминаю-
щий непроизвольное восклицание «Ах!», и медленно растворяемся
в бесконечном свете.
Но что, если в тот самый миг, когда вы готовы с восклицанием
«Ах!» покинуть тело, ваша супруга или супруг признаются вам в
том, что имели любовный роман с вашим лучшим другом или
подругой? Или если ваш рассерженный сын ворвется в комнату со
словами: «Ну ты ничтожество! Когда ты прекратишь играть в свои
жалкие игры?» Захлопнется ли в этот момент, с грохотом каменной
двери, ваше сердце, закружится ли ваш ум в смятении и сомнении,
нужно ли будет вам говорить что-то в свое оправдание? Или же вы
с болью выслушаете это и промолчите?
Как мы можем умереть целостно, если прожили фрагментар-
ную жизнь? Если мы прожили жизнь преимущественно с заветной
идеей о себе, как мы можем умереть, приняв великую тайну в свое
широко открытое сердце? Где мы найдем себе прибежище? Где
возьмется у нас уверенность в совершенстве этого мгновения, когда
мы так часто сторонились того, что нас пугало?
Чтобы понять, как мы далеки от осознанного умирания, до-
статочно обратить внимание на то, как несовершенно мы себя
чувствуем, как мы боимся жизни. Может показаться, что мы все
еще до конца не родились, — такая большая толика нас подавлена
и сокрыта в глубине. Так много в нас отложено до лучших времен.
Так мало внимания мы уделили изучению того, что в жизни вызы-
вает у нас страх. Так часто наши исследования себя прекращаются
ввиду «плохой погоды» — потому что уходить глубже мешали
различные обстоятельства, приносившие страдание.
Мы говорим о целостном умирании, но в то же время видим,
что внутри нас пребывает то, что никогда не появлялось при свете
дня. Мы видим, как много в нас неосознанного, как много в нас еще
не рождено, сколько опасностей таит для нас жизнь. Кажется, мы
никогда не касались первооснов бытия. Никогда не чувствовали
себя в настоящем уверенно, никогда не стояли в нем на двух ногах.
Мы всегда переминаемся с ноги на ногу, ожидаем следующего
мгновения.
Когда мы начинаем изучать свой страх смерти, мы видим в нем
страх перед тем, чтобы отпустить мгновение, — страх, с которым
мы никак не можем совладать. В нем присутствует боязнь мимо-
летности, неизвестного и вечно меняющегося следующего мгно-
вения жизни.
Чтобы сполна родиться, стать целостными, мы должны перес-
тать откладывать жизнь. В той мере, в которой мы откладываем
жизнь, мы откладываем смерть. Мы огульно отрицаем смерть, а с
нею — и жизнь.
Внутри нас есть так много того, что мы не желаем переживать.
Внутри нас так много страха, вины, гнева, смятения и жалости к
себе. Так много сомнений в своих силах, так много неубедительных
оправданий. Если принять во внимание странное требование на-
шего воспитания — поддерживать в уме конфликт одних предс-
тавлений с другими, — покажется ли удивительным то, что мы так
несовершенны? В одно мгновение ум говорит «Бери самый боль-
шой кусок», а затем продолжает «На твоем месте я так бы не
сделал». Поэтому неудивительно, что все мы сдвинуты, надломле-
ны, стараемся защититься от того внутри себя, что нас пугает. Мы
не решаемся поделиться своими сокровенными переживаниями с
кем-то другим, даже с собой. Мы больше всего боимся показаться
плохими, не любимыми и не достойными любви —только потому,
что думаем не так, как все.
Между тем состояния сознания непредсказуемы; они посто-
янно приходят и уходят, и некоторые из них мы никогда не хотели
бы переживать. Но эти состояния возвращаются, и мы поспешно
ищем возможности подавить страх, ощущаем отвращение к себе
и опасность своего положения.
Это постоянное устранение из сферы внимания нежелатель-
ных состояний сознания заставляет нас чувствовать страх каждый
раз, когда мы оглядываемся на себя и говорим с сожалением: «Это
не я; этот страх не может быть мной. Гнев — это не я; отвращение
к себе и сознание вины не относятся ко мне». Однако эти чувства
преследуют нас. И мы продолжаем спрашивать себя, каковы же мы
на самом деле. Как нам открыться тому, что мы отрицаем? Тому,
что есть, хотя, по нашему мнению, его не должно быть?
Мы желаем быть какими-то другими, и это — наш ад, наше
сопротивление жизни.
Приближаясь к концу своей жизни, мы смотрим на свое про-
шлое и спрашиваем себя, как можно целостно умереть, если мы
прожили такую фрагментарную жизнь. Мы спрашиваем себя, кто,
за всеми нашими мнениями о себе, на самом деле есть тот, кто
умирает.
Создается впечатление, что мы стали ущербным подобием
своего изначального облика. Наш мир напоминает разбитое зерка-
ло, а переживания — многочисленные отражения в осколках этого
зеркала. Поэтому вместо единой целостной реальности мы видим
несогласованные фрагменты того, что есть, и того, что мы вообра-
жаем. Глядя на эту ущербную реальность, мы с досадой обна-
руживаем, что отдельные ее аспекты не такие, какими бы мы хотели
их видеть. «Я не хочу, чтобы люди видели мое вожделение, ведь оно
не должно быть таким сильным, как у меня. Я не должен быть
таким. Никто от этого не сходит с ума так, как я». И этот кусочек
переживаний также устраняется. Вы замечаете свою жадность и
корысть, свои сексуальные фантазии, желание быть лучшим и
постоянную обеспокоенность чем-нибудь. И тогда вы начинаете
всеми силами избавляться от этих переживаний. Ведь они предс-
тавляют собой недопустимые аспекты того существа, которым вы
себя считаете.
Но мне кажется, что очень разумно и даже более точно назы-
вать это «умом», а не «моим умом».
Ведь когда вы называете это «мой ум», вы исключаете из него
те фрагменты, которые вам не нравятся, и поэтому, взглянув в свое
ущербное зеркало, вы не видите в нем практически ничего реаль-
ного. Оно отражает лишь те качества, которые вы желаете иметь,
исключая все остальное, не показывая вас целиком. Мы думаем,
что у нас есть то, что мы должны прятать. Однако это мнение
ограничивает нас. Вообразите себе, что в течение следующих двад-
цати четырех часов вам нужно носить шапку, которая делает ваши
мысли очевидными для всех, кто находится в окрестности сотни
метров вокруг вас. Вообразите себе, что поток ваших мыслей другие
слушают, как радио, и каждый чело век из вашего окружения может
узнать все «ваши» опасения и фантазии, все «ваши» мечты и сом-
нения. Насколько страшно и неловко вам будет выходить на улицу?
Насколько долго вы будете позволять своему страху изолировать
вас от других людей? И хотя лишь немногие, должно быть, решатся
на то, чтобы принять участие в этом эксперименте, вообразите себе,
какое облегчение наступит, когда вы в конце концов поймете, что
скрывать ничего больше не нужно. И как удивительно было бы
видеть, что умы окружающих тоже заполнены бессмыслицей и
фантазиями, опасениями и сомнениями. Сколько времени пона-
добится рассуждающему разуму на то, чтобы разжать свою «хват-
ку», чтобы постичь иллюзию отделенное™ и с улыбкой признать,
что вы не более помешаны, чем все остальные?
Чтобы быть целостными, мы не должны ничего отвергать.
Мы думаем, что у нас есть что терять, и подтверждением этому
чувству служит психологическая защита, отделяющая нас от жизни
и оставляющая нам фрагментированную реальность, с помощью
которой мы пытаемся проявлять естественность. Однако, когда мы
отделяем себя от истины, жизнь становится запуганной. И мы
удивляемся тому, что человек может целостно жить или умирать,
принимая все, что приходит ему на ум. Ведь мы видим, что если мы
не желаем сталкиваться с какими-то своими проявлениями, наши
сердца закрываются всякий раз, когда эти проявления дают о себе
знать.
Мы удивляемся тому, как человек может открыть сердце,
когда переживания неприятны для него, когда он видит свою эго-
истичность, страх, сомнение, вину? Если беспокойство является
основным состоянием сознания, могу ли я оставаться открытым
текущему мгновению? Или же я должен убегать от него? Мы про-
• являем так мало снисхождения к самим себе. Мы запечатываем свое
сердце и чувствуем себя одинокими во враждебном мире. Мы редко
отказываемся от своих суждений, чтобы найти в себе место для
самих себя. Как мы можем быть столь бессердечными по отно-
шению к тому, кто, как мы чувствуем, страдает у нас в сердце? Если
без жалости к самим себе мы полностью примем свои страдания,
нам трудно будет удержаться от сострадания и забот о нашем
собственном благосостоянии. Сама необходимость постоянного
ухода от того, что есть, необходимость быть кем-то другим, прев-
ращает нашу жизнь в ад, в постоянное сопротивление. Таким обра-
зом, большую часть своей жизни мы проводим в аду.
В нашем уме возникает гнев, и это сбивает нас с толку. «Если
я — духовная личность, я не должен поддаваться гневу. Надо
полагать, я на самом деле не так уж духовен. Как бы то ни было, я
не должен показывать свой гнев другим». Однако гнев — истина
того мгновения, и если мы отвергаем его, если мы притворяемся,
что его нет, мы упускаем еще одну уникальную возможность быть
свободным, мы теряем еще один аспект понимания себя, какими
мы являемся. А все потому, что мы не знаем, что такое наш гнев,
хотя мы и переживали его тысячи раз. Мы не знаем также, что такое
страх или сомнение — ведь каждый раз, когда они возникают,
вместо того чтобы использовать эти ментальные состояния для
исследований, мы видим в них опасность, потому что они подры-
вают наш имидж. Лишь иногда при встрече с опасностью мы
продолжаем следовать дальше по тропе, навстречу неизвестному.
Однако чаще мы пытаемся свернуть в сторону, направо или налево.
Мы стремимся убежать от опасности, перескочив в следующее
мгновение, ищем себе укрытие в фальшивой реальности, в разд-
робленном мире, в котором чувствуем себя как дома. Мы постоян-
но скрываемся от истины. Нас устрашает широкое пространство
исследований, незащищенность перед истиной текущего мгнове-
ния, открытость того, что есть. Мы желаем остановить мир, овла-
деть реальностью и согласовать ее с одним их наших представлений
о ней.
Поэтому каждая попытка управлять собой прибавляет нам
страданий. Мы стремимся приукрасить прошлое и защитить буду-
щее от разочарования, которое наступает из-за наших несбыв-
шихся ожиданий. Однако жизнь каждый раз дает нам понять, что
она не подвластна нашему контролю. В одно мгновение она одна,
в следующее — совсем другая. И истина порой в том, что мы
сердимся, боимся или беспокоимся, тогда как в другой раз она
может проявиться в желании или в заблуждении. Все это хорошо
на своем месте, потому что любое переживание позволяет пойти
глубже, выйти за пределы отождествления с каждым конкретным
состоянием.
Но если вы не принимаете эти состояния, они отвлекают вас
от настоящего, управляют вашей жизнью вместо того, чтобы от-
крывать вам ее тайны. При этом общение в другими людьми ста-
новится молчаливым заговором против истины. Вы притворяе-
тесь, что вы и ваш собеседник прочно стоите на ногах, упорно не
признавая, что под вами ничего нет. Такова социальная игра. Ведь
считается невежливым признать, что и вы, и ваш собеседник отвер-
нулись от истины своего бытия. Подобным образом считается
невежливым быть сердитым или испуганным. Подобным образом
мы боимся, что нас будут презирать, когда узнают, о чем мы иногда
помышляем, когда узнают, каковы мы на самом деле.
Гнев дает хороший пример того, как мы скрываем свои пе-
реживания от самих себя. Для многих людей гнев — совершенно
неприемлемая эмоция, с одной стороны, и очень навязчивый образ
действия, с другой. Однако когда гнев подвергают исследованию,
он становится медитацией на жизни, а не уходом от нее — в этом
случае феномены побега от жизни и сопротивления ей становятся
осознанными, и мы понемногу начинаем выходить из укрытия на
дневной свет.
Ум сравнивает себя с Буддой и Иисусом, со святыми и осво-
божденными существами, о которых мы читали. При этом уму
явно недостает равновесия. Он проклинает себя за то, что является
таким, хотя и боится войти в пространственную свободу, которая
спасет его от рабства. Подобно избитому ребенку, которого уносят
от матери, его мучительницы, ум в страдании устремляется к тому,
что он оставляет, боясь неизвестного впереди. Для ума даже ад
кажется лучше и предпочтительнее неизвестного.
Мы ругаем себя за то, что у нас на уме, за гнев и сомнение, за
страх и отвращение. Именно это осуждение умом самого себя
порождает в нас чувство отделенное™ от себя и от других. Ум
постоянно оценивает наше поведение и участие и редко уступает
настолько, что мы сливаемся со своими переживаниями, стано-
вимся с жизнью одним целым.
Я встречал нескольких очень светлых людей, но, кажется, я не
видел человека, который был бы полностью свободен от гнева.
Быть без гнева означает не иметь желаний и стереотипов по поводу
того, какой должна быть жизнь. Нет желаний — нет и разочаро-
вания. Нет разочарования — нет гнева. Однако это тоже модель,
которая, если мы к ней привяжемся, может привести к разочаро-
ванию и заблуждению. Если ум не привязывается к жизни, какой
бы она ни была, у нас нет страха. Наш гнев представляет собой
спонтанный взрыв, который случается, когда действительность
начинает противоречить нашим представлениям о ней.
Наши модели, наши идеи о том, кто мы и каким, как предпо-
лагается, является мир, становятся нашей клеткой. Каждое предс-
тавление превращается в препятствие на пути принятия истины.
Каждая идея о вещах ограничивает нашу способность переживать
все в реальном виде. Мы не можем выйти за пределы своей идеи о
мире и реально прикоснуться к миру. Когда мы уходим от наших
моделей и представлений, мы чувствуем угрозу и начинаем за-
щищаться. Столкновение с реальностью, которая не согласуется с
нашим имиджем, с нашими ожиданиями, смущает и расстраивает
нас. Мы не знаем, кем. в действительности являемся, потому что
думаем о себе в терминах своих идей и старых моделей. Мир пос-
тоянно являет нам истину. Мы же постоянно отворачиваемся от
нее. Наши переживания всегда причиняют нам боль.
Когда мы сталкиваемся с реальностью, которая не удовлетво-
ряет нашему представлению о состоянии вещей, у нас начинается
паника. Мы ищем место, чтобы укрыться. Часто я вижу, как люди,
умирая, все еще пытаются прятаться. Я подозреваю, что многие
умерли, так и не раскрывшись. Такие люди относились к жизни и
смерти так, будто это что-то внешнее по отношению к ним. Подоб-
но этому, они связывают гнев, страх и другие эмоции с окружа-
ющим миром, предполагая, что все неприятности приходят к ним
извне, а сами они становятся жертвами своих чувств и мыслей, а не
пространством, в котором имеют место эти проявления ума. Ценой
потери реальности мы покупаем безопасность пребывания в клет-
ке. И неважно, насколько она тесная. И неважно, сколько страданий
нам причиняет отрыв от жизни.
Наш страх смерти прямо пропорционален страху жизни. Ду-
мая об умирании, мы представляем себе потерю того, что называ-
ется «мной». Мы желаем всеми силами защитить свою личность,
хотя, за вычетом постоянно меняющейся идеи, у нас почти нет
доказательств реальности «я». Мы боимся, что в смерти потеряем
свое «я», способность быть «собой». И мы замечаем, что чем сильнее
наше представление о «я», тем глубже наше отмежевание от жизни
и тем сильнее страх смерти. Чем больше мы пытаемся защищать
это представление, тем меньше мы переживаем то, что лежит за его
пределами. Чем больше сил мы вкладываем в защиту своего «я»,
тем больше у нас того, что мы боимся потерять, и тем меньше мы
открыты для глубинного восприятия того, что умирает, и того, что
реально существует. Чем больше мы скрываемся, выжидаем, от-
кладываем жизнь, тем больше мы боимся смерти.
Защищая свое драгоценное «я», мы отталкиваем от себя жизнь
и удивляемся ее бессмысленности.
Мы не можем быть свободными, пока у нас есть что терять.
Если мы считаем проявления ума враждебными, мы пугаемся,
думая, что у нас в уме действительно не все в порядке. И мы не
видим, что здесь нет ничего особенного — что наш ум просто-на-
просто обусловлен прошлым. Мы не видим, что все эти пугающие
нас состояния сознания могут быть переработаны с тем, чтобы
превратиться в удобрения, стать катализаторами дальнейшего рос-
та. Это означает, что мы сможем позволить этим материалам раз-
ложиться и стать удобрением для нашего дальнейшего роста толь-
ко тогда, когда найдем в своем сердце место для самих себя. Мы
должны развить в себе сострадание, позволяющее мгновению быть
таким, каково оно есть, мы должны увидеть его в чистом свете
осознания, ни на мгновение не откладывая истину.
Фактически, мы часто относимся к себе как к разрезной кар-
тинке, в которой недостает многих частей. С недоумением мы
смотрим на очень искаженный и неправильный образ себя, кото-
рый построили сами. Мы смотрим на этот образ себя и замечаем
только его фрагменты, только поверхностные разделения и част-
ности. Мы удивляемся: «Кто же на самом деле этот я?» Сосредо-
точиваясь на нашей фрагментарности и отождествляя себя с ней,
мы начинаем бояться самих себя. Но когда мы позволяем себе
проникнуть глубже, работаем над тем, чтобы осознать это все,
отпустить свою ущербность и подавленность, тогда части больше
не скрывают от нас вида всей картины. Это напоминает погружение
в спокойные морские глубины, когда на поверхности моря разыг-
рался шторм.
Проникая в безмятежность, царящую под поверхностью, мы
обнаруживаем, что чувство вины, гнев и весь ассортимент менталь-
ных феноменов не столь страшны, чтобы их бояться. Мы вообра-
жаем, что все подавленное нами представляет собой наше под-
линное лицо. Однако начиная признавать эти качества, мы при-
вносим в них осознание, открываемся им, понимаем их связь с
условиями, в которых находимся мы и другие люди, — все это дает
нам возможность пойти глубже, к тому, что лежит в основе этой
па первый взгляд подлинной реальности. Пока мы отталкиваем от
себя какую-то часть нас самих, мы не можем пойти глубже. «Само-
познание — это одно расстройство», — сказал однажды один мой
испуганный приятель. А тибетский учитель так выразился о про-
хождении уровня подавленных переживаний: «Здесь одна непри-
ятность следует за другой». Большинство людей боятся столкнуть-
ся со всем тем, что они подавили, потому что думают, что это
худшая часть их самих. Они опасаются запретных проявлений
своего естества, которые были задвинуты ими за порог осознания
для того, чтобы защитить свой имидж.
Но мы видим, что мы не должны подавлять ничего. Ведь
подавляя, мы исключаем из сознания то, что нам кажется непри-
емлемым. В ходе подавления мы порабощаем себя. Мы снова и
снова откладываем начало полноценной жизни. Ничто не выйдет
из юдоли мрака, пока не будет вынесено на свет осознания. Подав-
ление устраняет из сознания нежелательные проявления, делает их
недостижимыми. При этом все, что мотивировало наше поведение,
по-прежнему присутствует, однако мы не имеем к нему доступа,
потому что оно оказывается за порогом осознания. Поэтому каж-
дая эмоция должна быть в свое время признана, ей нужно поз-
волить существовать' без осуждения и страха в чистом восприятии,
где мы можем видеть ее в подлинном виде — как мимолетное
безличностное состояние сознания. Мы воображаем, что пойманы
в безвыходной ситуации, что жизнь — это наказание, а не дар.
Каждый раз, когда мы отождествляем гнев со своим «я» или
думаем, что сомнение и вина — наши нежелательные проявления,
мы подавляем эти состояния сознания и не можем пойти глубже.
Как только вы называете что-либо собой, вы останавливаетесь на
этом. Это ваша глубина проникновения. Это этаж, на котором вы
выходите из лифта. Но если вы остаетесь открытыми гневу, просто
позволяя ему быть, вы уходите глубже. Вы начинаете чувствовать
пространство, из которого эти феномены возникают и в которое
они затем возвращаются. Когда вы начинаете чувствовать прост-
ранство, в котором витает гнев, вы перестаете отождествлять себя
с ним. Вы наблюдаете за ним, но не теряетесь в нем.
Мы прекращаем думать об этих состояниях сознания как о
«себе» и начинаем открываться целостности, в которой происходят
эти события,—открываться неосуждающему, несудящему, исклю-
чительно сострадательному пространству, к которому мы имеем
доступ в сердце и которое не привязывается и не отрицаетни одного
проявления сознания. Это пространство составляет суть самого
сознания. Оно не называет себя Сюзан, Фред, Ондри или Стивен.
Оно просто есть. Это пространство чистого бытия. Это основание
того, что мы имеем в виду, когда говорим «Я есть». Это осознание,
которое мы по ошибке называем «я».
Мы так привыкли к тому, чтобы смотреть на себя со стороны,
что забыли спросить, кто смотрит.
Мы осознаем свою естественную пространственность так ред-
ко, что начали верить, что зависимы от проявлений своего соз-
нания. Когда в нашем уме возникает путаница, мы отождествляем-
ся со своим ущербным представлением о себе. Мы теряем свою
естественную пространственность. Рассуждая о смерти, мы думаем
о потере самих себя. Мы думаем, что после смерти не сможем
больше быть тем или иным надуманным образом себя. Но, при-
сматриваясь к себе, мы замечаем, что всякий раз, когда мы говорим
«Я есть это» или «Я есть то», в какой-то мере нами движет иллюзия.
Когда «Я есть» чистого бытия привязывается к одному или другому
аспекту мира, появляется чувство искусственности, незавершен-
ности и искажения истины. Когда мы говорим «Я счастлив» или
«Мне грустно», «Я красив» или «Я справедлив», мы видим, что то,
к чему мы привязываем это «Я есть», постоянно меняется; что в
одно мгновение мы можем быть счастливы, в следующее — горды,
в следующее — рассуждать о своей гордыне, затем — смутиться,
затем — снова, вспомнив о себе, вернуться к своему «Я есть» из
чистого бытия.
«Я есть это» и «Я есть то» — в этих высказываниях есть что-то
неискреннее. Поскольку в этой изменчивой вселенной нет ничего,
что я бы мог достаточно долго считать собой, во мне нет ни одного
проявления, которое я бы мог по праву назвать собой. Фактически,
большую часть времени мы притворяемся кем-то просто потому,
что мы привыкли притворяться. Мы замечаем, что, когда мы прос-
то говорим «Я есть», присутствует только пространство, только
бытие. Мы чувствуем, что это «я» не указывает на что-то отдельное,
внешнее по отношению к нам, на наше тело или ум. Речь идет о
чувстве присутствия, о бытии. Когда вы говорите «Я есть» и когда
я говорю «Я есть», мы имеем в виду одно бытие. Мы указываем на
одно и то же. Подлинное «я» всех людей едино. Оно становится
отдельным и воинственным, только когда мы ассоциируем его с
этим или тем. Когда вы говорите «Я есть это», универсальность
бытия оказывается потерянной. Когда вы говорите «Я есть эта
радость, этот страх, этот ум или это тело», истина рассыпается на
кусочки, как вдребезги разбитое зеркало. Единое уступает место
множественности.
Мы постоянно пытаемся стать кем-то или чем-то. «Я есть это»
дает нам понять, что я не есть то. Однако, если в вашем уме есть
зависть, страх или вина, как вам включить эти качества в свой
имидж? И можете ли вы не держаться за это воображаемое «я»
настолько долго, чтобы открыться содержимому мгновения, ка-
ким бы оно ни было? Как можно открыться и выйти за пределы
того, что грек Зорба назвал «великой катастрофой»? Ведь если вы
от чего-то скрываетесь, встреча с ним оборачивается для вас катас-
трофой. Что нужно делать, чтобы, когда приходит ревность или
зависть, не закрыть своего сердца, а начать исследовать глубины
сознания и увидеть, насколько изолирующими могут быть эти
тяжелые эмоции и как быстро они возвращают нас к представ-
лению о «я»? Как редко мы выходим за пределы эмоций, как редко
мы понимаем, что их не нужно ни проявлять, ни выражать, как
редко мы чувствуем себя пространственностью самого бытия.
Как, видя навязчивую реакцию ума на его собственные прояв-
ления, мы можем не чувствовать участия к существу, которое
ежеминутно преследуют различные страдания? Мы не даем себе
проявить сострадание. Мы обращаемся с собой так, как никогда не
стали бы поступать с другими. Мы считаем, что с собой можно
делать что угодно, потому что утратили чувство, какими мы долж-
ны быть. Мы забыли, что в нас тоже есть зерно истины.
Забвение этого причиняет нам великие страдания. Когда мы
говорим о своем горе, мы, в основном, имеем в виду именно это.
Потерю контакта со своей подлинной природой. Мы настолько
подавлены, так много аспектов нас были признаны неприемле-
мыми и пугающими, что когда эти качества проявляются, мы
подминаем их под себя, но все же сохраняем ощущение, что это
хитросплетение страстей является «нашим тайным обликом». Пос-
кольку нежелательные состояния сознания очень плохо согласуют-
ся с нашими представлениями, они становятся новыми прутьями
в решетке нашей клетки. После каждого подавления наша клетка
становится все теснее.
Мы развиваем неведение, когда не позволяем осознанию со-
прикоснуться с тем, что лежит в глубине нашей «индустриальной
свалки».
Мы боимся, что там окажется наша «подлинная природа»,
потому что не видим, как гнев, страх и ревность удаляют нас от
живой истины. Но не верьте тому, что говорю вам я, что говорит
вам Кришнамурти, Будда или Иисус. Откройте это сами. Ведь вы
сами есть истина. И никто не может открыть вам истины, кроме
вас самих. Будда оставил светильник на пути, Иисус, Кришна и Рэнд
Мак-Нэлли оставили светильники на пути. И все же идти по пути
вы должны сами. Помнится, одна моя знакомая пришла к мастеру
дзэн, чтобы узнать, как ей освободиться от поверхностных иллюзий
отдельности и страха.
— Я пришла изучать путь, — сказала она. Мастер дзэн после
небольшой паузы указал на нее пальцем и с беззлобной яростью
воскликнул;
— Ты и есть путь!
Когда вы начинаете понимать, что вы — путь, что вся ваша
жизнь — это всего лишь последовательность состояний сознания,
тогда каждое переживание даст вам шанс освободиться из тюрьмы.
Тогда вы начнете видеть, что жизнь дает возможность для целост-
ности, для открытия себя истине. Вы начинаете исследовать вопро-
сы: «Что отделяет меня от этой основополагающей пространствен-
ности бытия? Кто же я такой на самом деле?»
В Таиланде есть учитель медитации по имени Ачаан Чаа, ко-
торый в молодые годы стал монахом, потому что ему больше всего
хотелось понять, кто сидит здесь, кто существует. Он стремился
понять, как он выразился, «всего лишь это» — всего лишь это одно
нарождающееся мгновение. После нескольких лет практики до
него дошел слух об учителе медитации на севере Таиланда, который
славился тем, что никогда не сердился. Свобода от гнева — великое
достижение, ведь подумайте, что это значит. Это значит, что ум ни
к чему не привязан. Это значит, что существо осознало свою при-
роду в такой мере, что видит свой ум, свое естество без единого
объекта, даже без гнева. Это существо не отождествляется с тем,
что отлично от истины.
Когда Чаа услышал о великом учителе, он покинул свой мо-
настырь и отправился к нему, чтобы попросить разрешения стать
его учеником. Он провел полтора года с этим учителем, и за все это
время учитель ни разу не вышел из себя. Это было очень впечатля-
юще. Затем однажды случилось так, что Чаа с учителем были на
кухне, которая имела форму буквы «Г», причем учитель не знал, что
Чаа тоже находится рядом. Чаа увидел, как на кухню зашла собака
и запрыгнула на стол, чтобы схватить себе лакомый кусок. Учитель
медитации посмотрел направо и налево и, убедившись, что никто
за ним не наблюдает, пнул собаку ногой. Ачаан Чаа постиг учение!
Вообразите себе, сколько усилий нужно прилагать и каким лживым
нужно быть, чтобы создавать видимость, что каких-то проявлений
ума в нем нет! Однако все мы проделываем то же самое с собой,
притворяясь кем-то другим, будучи рожденными не до конца,
живя лишь отчасти, задаваясь вопросом о том, почему жизнь такая
тяжелая.
Чтобы быть целостным, жить полной жизнью, умереть пол-
ной смертью, мы не должны ничего отрицать. Мне рассказывали,
что у американских индейцев есть традиция, которую называют
«пожиранием нечистот»: в праздничный день — например, в день
солнцестояния — шаман, мудрец племени, уединялся с каждым
человеком и говорил ему что-то типа: «Подумайте о чем-нибудь
или почувствуйте что-нибудь такое, что вы бы не хотели, чтобы
знал кто-нибудь другой. Это может быть какая-то фантазия, какое-
то непозволительное или отвратительное чувство, которое, как вам
кажется, должно быть подавлено и сокрыто от других». При этом
обычный человек, как правило, становился настолько испуганным,
что едва ли мог позволить себе припомнить нечто подобное, ведь
он больше всего боится, что его мысль прочтут и огласят во всеус-
лышание. Тут шаман обращал внимание человека на то, как он
боится раскрыться перед другими, быть ранимым, приблизиться к
целостности. Через некоторое время шаман говорил ему: «А теперь
расскажи мне эту мысль». И тогда человек рассказывал, что это за
мысль иди образ, и они вместе обсуждали его. Тьма, в которой он
находился до этого, уступала место свету доверия и сострадания.
Так человек видел, как мало он нуждается в защите, как много места
в сердце для самых нежелательных проявлений ума. Как сказал
один учитель: «Ум создает пропасть; сердце преодолевает ее».
Теперь можно выполнить следующее упражнение и понаблю-
дать за действиями ума и раскрытием сердца.
ПОЗВОЛЬТЕ УМУ ПАРИТЬ В СЕРДЦЕ
Пусть в вашем сознании возникнет какая-нибудь
недопустимая мысль. Та мысль, которую, как вам кажется, никто
не должен знать.
Пусть она будет там.
Но пусть она будет вместе с состраданием.
Чувствуйте, как ум напрягается в присутствии этой мысли, как
он желает вытолкнуть ее из себя. Проследите, как ум боится сам
себя. Почувствуйте фактуру своего страха. Наблюдайте за своей
жизнью перед зеркалом.
Возьмите теперь эту мысль и, вместо того чтобы окружать ее
отрицанием и напряжением, позвольте ей свободно парить в
сознании. Позвольте ей просто быть в нем.
Переживайте эту мысль как ощущение в сознании.
Чувствуйте ее плотность, ее острые края.
Теперь позвольте этой мысли погрузиться в сердце.
Позвольте этому ощущению опуститься через шею в тело.
Позвольте ему войти в пространство сердца в центре груди. Пусть
ваша мысль просто мыслиться там — в пространстве, в котором
нет места для рассуждений.
Это может быть мысль о мастурбации, гомосексуализме,
насилии, страхе или нечестности. Какая бы мысль ни казалась вам
всецело неприемлемой в сознании, позвольте ей медленно >
погрузиться в необычайную открытость сердца, где ее встречает
тепло и терпение.
Естественное пространство сердца не исключает ничего. Оно
переживает каждую мысль сострадательно, как одно из
многочисленных движений сознания, как еще одно чувство.
Переживите это сейчас. Пусть ваше переживание парит в
мягком сострадании. Убедитесь в том, что страх похож на тюрьму
в уме. Выйдите из нее в тепло и любовь своей подлинной природы.
Чего там бояться?
Зачем заключать себя в эту защитную тюрьму?
***
Мы думаем, что являемся своими мыслями. Мы называем свои
мысли «собой». Отпуская свои мысли, мы выходим за свои преде-
лы, за пределы того, что, как нам кажется, представляем собой. За
пределами беспокойного движения ума находится безмятежность
бытия, безмятежность, не имеющая имени, звания, не нуждающа-
яся в защите. Это естественное сознание.
Сосредоточивая внимание на ощущениях сердечного центра,
мы замечаем каждое проявление умственного напряжения, каж-
дый мгновенный застой, который мы принимаем за наличие «се-
бя». Умственное напряжение, мысли и чувства — все это напоми-
нает тень, падающую на сердце. Каждый раз, когда ум фокусирует
на себе наше внимание, он напоминает нам о необходимости легко
отпустить то, что ослабляет нашу связь с нашей глубинной при-
родой. Затем каждое состояние сознания, казавшееся до этого уг-
рожающим и принимаемое нами за врага, становится нашим союз-
ником. Каждое движение сердца напоминает нам о необходимости
перейти на более глубокий уровень бытия. Тогда ум становится
наполненным самим собой, а его плотность — столь очевидной,
что он заставляет нас открыться навстречу этой свободе, которая
светится в сердце. Тогда, чем тяжелее эмоция, чем она более эго-
истичная и волнующая, тем более это состояние становится для нас
уроком, который учит нас, что мы не являемся этим болезненным
сгустком (болезненным, потому что мы боимся его и сопротивля-
емся ему, сгустком, потому что это состояние препятствует свобод-
ному течению феноменов), что мы, скорее, напоминаем свет, сия-
ющий внутри. Даже тончайший лист фольги, если его держать
перед глазами, заслонит от вас свет и тепло огромного солнца.
В суфийской традиции есть изречение: «Преодолевай любую
горечь на своем пути, потому что ты еще не можешь вынести
великого страдания окружающего мира. Подобно матери мира,
которая носит страдание в своем сердце, каждый из нас является
частью ее сердца и поэтому наделен в какой-то мере космическим
страданием. Вы причастны к тотальности этого страдания. Вы при-
званы встретить это страдание с радостью, а не с жалостью к себе.
Вот секрет этого: предложите свое сердце в качестве сосуда, в
котором космическое страдание преобразится в радость».
Мы подавили такую большую часть своей жизни, мы держим
ее так глубоко внутри себя, что когда мы начинаем отпускать, мы
замечаем, как сильно наши ожидания, представления и предубеж-
дения ограничивают наши переживания. Когда самозащита ума
становится неэффективной, мы начинаем видеть, что все подав-
ленное нами снова возвращается в сознание. Все старые зацепки
снова появляются в сознании. Однако наше отношение к ним
изменилось. Мы не пытаемся больше сделать из этого вечно меня-
ющегося потока переживаний «что-то стоящее». Вместо этого мы
пытаемся исследовать истину. В ходе этого исследования ни одно
состояние сознания нельзя предпочесть другим. Важна здесь толь-
ко ясность видения. Значение имеет не то, что мы видим, а то,
насколько ясно мы это видим. Затем мы доходим до исследования
того, что есть истина, кто я на самом деле, что я называю своим «я»,
кто умирает. Являюсь ли я этими мыслями? Являюсь ли я этим
умом? Являюсь ли я этим телом?
Чем больше мы позволяем своему уму существовать в ясности
и сострадании, тем меньше у нас стремления называть каждое
мимолетное мгновение «собой». Тем меньше мы теряем себя в
отождествлении с поверхностными «Я есть это или то». Тем больше
мы переживаем сознание как таковое, не вовлекаясь в его прояв-
ления и не привязываясь отчаянно к его радостям. Мы переживаем
всего лишь пространственную безмятежность бытия, не нуждаясь
в том, чтобы определять, кто переживает бытие, или, точнее, что
есть это бытие. Хотя ум может изобрести десятки определений и
разграничении, само переживание бесконечно. При этом мы ви-
дим, что маленький ум плавает в этой безбрежности.
В один прекрасный день наступает мгновение, когда вы вы-
ходите из себя, но тут же осознаете и принимаете свой гнев. Тогда
вы открываетесь гневу для исследования: «Что значит быть сер-
дитым? Что чувствует при этом тело? Что делает при этом ум?»
Снова сев в кресло и закрыв глаза, мы начинаем двигаться в сторону
того, что закрывает сердце, вместо того чтобы удаляться от него и
позволять ему механически препятствовать нашему более полному
переживанию настоящего. Изучая гнев, страх, сомнение или соз-
нание своей вины, мы начинаем видеть безличностность того, что
раньше нам казалось несомненным «я». Мы видим, что в уме есть
еще один ум. Гнев, страх и угрызения совести — все эти состояния
обладают собственной личностью, собственной энергией. И мы
замечаем, что не «я» желает причинить вред другим, а состояние
сознания, именуемое злостью, по своей природе агрессивно и поэ-
тому нередко желает унизить и даже уничтожить свой объект.
Затаив дыхание, мы следим за выдуманными разговорами и дис-
куссиями в уме, за поединками теней, с которыми раньше мы
отождествлялись. Так мы начинаем понемногу избавляться от
страданий.
Постепенно мы перестаем привязываться к состояниям соз-
нания, которые заслоняют от нас мудрость сердца. В отношениях
между людьми снова появляются любовь и доверие. Все, что рань-
ше вынуждало нас замыкаться в уме, — наши сомнения, опасения
и претензии, которые, словно сторожевые псы, предупреждали нас
об опасности, — становится для нас напоминанием о невыно-
симости жизни без любви, способствует открытию себя жизни, а
не удалению от нее. Мы видим, как наш страх перед неконтро-
лируемыми проявлениями ума и отождествление себя с ними де-
лает нашу жизнь мелочной. Мы начинаем понемногу отпускать все,
что возникает в сознании. Мы просто прекращаем рассуждать и
позволяем уму быть открытым, начинаем видеть нескончаемый
процесс возникновения и растворения ума. Признавая непостоян-
ство каждой своей мысли, каждого своего чувства, каждого мгно-
вения жизни, мы приходим к видению, что нет ничего, к чему
можно было бы привязаться и чтобы счастье при этом никогда не
кончалось. Нет места, куда бы мы могли стать и сказать: «Вот кто
я такой». Все вокруг — постоянно меняющееся течение, в котором
в каждое мгновение рождается и умирает тот, кем мы себя считаем.
Все, что мы могли бы назвать бытием, кажется мимолетным и по
своей сути лишенным неизменных качеств. В нем нет личности, в
нем есть один только развивающийся процесс. Тот, кем мы себя
считаем, представляет собой всего лишь облако в небе. А осознание,
которое озаряет этот процесс, видится просто как свет. Мы понем-
ногу отходим от отождествления с умом как с «я» и становимся
чистым светом осознания, неизреченностью бытия.
Тело умирает, а ум постоянно меняется. Однако каким-то
непонятным образом за всем этим ощущается присутствие того,
что называют бессмертием, вечностью, таковым, каково оно есть.
Сполна родиться означает прикоснуться к этому бессмертию.
Пережить, хотя бы на мгновение, пространственность, которая
простирается за пределами рождения и смерти. Войти в таинствен-
ный и парадоксальный мир без оружия, а только с любовью и
осознанием.
ГЛАВА 3
«И ТЫ ТОЖЕ БУДЬ ГОТОВ»
* * *
Не забывай, мой друг, здесь проходя:
Таким, как ты, когда-то был и я.
Каков сейчас мой вид, таков же будет твой.
Готовь себя последовать за мной.
(Слова на надгробии в Эшби, Массачусетс)
* * *
Мой знакомый, занимавшийся некоторое время меди-
тацией, встретился с мастером дзэн, роши, который не-
давно прибыл в эту страну, и попросил разрешения изучать дзэн
под его руководством. На что роши ответил:
— Ты готов умереть?
— Я пришел к вам не умирать. Я пришел изучать дзэн, —сказал
мой друг, смущенно покачивая головой.
— Если ты не желаешь умереть, ты не готов отпустить жизнь.
Иди и возвращайся, когда будешь готов сразу же войти во все без
исключения.
Если мы не открыты всему, что происходит, если мы закрыты
для какой-то возможности, для какого-то события, спектр наших
ощущений сужается, чтобы исключить то, что мы считаем непри-
емлемым. Неприемлемым оказывается то, что не согласуется с
фантазиями нашего надуманного «я», с его представлением о не-
зыблемом постоянстве. Мы многое исключаем, а большую часть
событий видим будто в сумерках или в полудреме.
Американские индейцы разработали необычную технику под-
готовки к смерти. Они вырабатывали открытость по отношению
к смерти с помощью песни смерти. По достижении зрелого возрас-
та каждый человек совершал ритуал перехода, который предпола-
гал пребывание в течение нескольких дней в пустыне, где нужно
было, молясь и соблюдая пост, открываться неизвестному и по-
лучить напутствие в дальнейшую жизнь. Они часто переживали
видение целостности, из которого спонтанно возникает спаситель-
ная песня смерти — средство поддержания контакта с Великим
Духом в случае опасности или беспокойства. Другие получали свою
песню смерти во сне или от деда. Или, возможно, они узнавали ее,
воображая себя умирающим животным, которое подстрелили на
охоте. Это была мгновенная техника центрирования для того, что-
бы даже в крайне неблагоприятных условиях оставлять сердце
открытым, а ум ясным. Когда человек начинал падать с лошади,
встречался с опасным животным, лежал в горячке или отравлялся
пищей, песня смерти сразу же возникала у него в уме. Она была
частью его самого, частью, которая всегда под рукой в трудную
минуту. Она помогала установить контакт с неизвестным, со
смертью.
Вообразите себе, что вам довелось раз сто воспользоваться
песней смерти, и вот однажды, когда вы сидите под большим
валуном, вас кусает змея. Вы чувствуете, как яд распространяется
по вашему телу, и рядом нет никого, кто бы мог вам помочь, когда
вы начнете постепенно утрачивать способность двигаться. Но вы
не беспомощны. У вас есть могучее средство: перед вами открыт
путь, ведущий из каждого мгновения в смерть. Сделав эту технику
частью своей жизни, многие коренные индейцы умерли в великой
ясности. Они практиковали технику, которая объединяла жизнь и
смерть, давала простор видению и позволяла выйти за пределы
известного.
В хасидской традиции — которая представляет собой мис-
тическое ответвление ортодоксального иудаизма — есть учение,
позволяющее быть готовым ко всему, что мгновение предлагает
нам. Последователи этого учения верят, что они родились для
одного уникального события, которое должно случиться в ходе их
жизни. Но вы не можете знать, когда оно случится. Вам нужно
всегда быть начеку, чтобы не сплоховать, когда наступит время
испытания. Испытание будет окном в не-знание, проблеском чис-
того бытия. Вы не можете избежать ни одного мгновения своей
жизни и поэтому развиваете в себе открытость по отношению к
неизвестному, так чтобы всегда быть готовым, когда оно случится.
В этом не-знании вы всегда присутствуете. Ведь когда вы поз-
воляете себе не-знать, вы становитесь очень бдительными. Вы те-
перь похожи на охотника, который не знает, что ждет его в следу-
ющее мгновение. Он не стремится ни к чему. Он есть олицетво-
рение покоя в движении. Он — открытое пространство, в котором
все движется. Охотник больше не является существительным. Он
становится глаголом. Он есть акт наблюдения.
Такого рода присутствие в жизни является идеальным приго-
товлением к смерти. Оно подразумевает открытость ко всему про-
исходящему, без исключения. Ведь если все хорошо, кроме смерти,
тогда вы в конце концов замечаете, что все хорошо, кроме смерти
и чувства утраты. Затем вы обнаружите, что все хорошо, кроме
смерти, чувства утраты и черствой булочки. А затем все будет
хорошо, кроме смерти, чувства утраты, черствой булочки и при-
хода водопроводчика. Ограничение круга приемлемого сужает за-
щитную клетку, в которой мы суетливо живем большую часть
своей жизни. Сужение происходит до тех пор, пока «безопасность»
не начинает означать, что Никто, кроме нас, не входит в нашу
клетку. Мы оказываемся в полной изоляции. Никто-больше не
стучится в нашу дверь.
Индуистская традиция дает другой пример подобного при-
сутствия в жизни- смерти. Эта традиция учит, что умереть с именем
Бога на устах означает сознательно вернуться к источнику бытия.
При этом вы можете в одно мгновение отбросить все свои концеп-
туальные представления о мире и объединиться с миром в его
первозданном облике. Махатма Ганди был убит, когда рано утром
вышел в сад. К нему подошел мужчина и выстрелил ему прямо в
сердце. Падая, Ганди произнес слово «Рам». Рам — одно из имен
Бога в индуистской традиции. Миллионы индийцев сосредото-
чивают свои жизни на Боге с тем, чтобы быть способными умереть
с его именем в сердце и в мыслях. Я видел, как умирают со словами
«Пресвятая Богородица». Смерть таких людей есть мягкое вхож-
дение во всеобъемлющий свет. Но много ли людей так тесно свя-
заны с самым сокровенным в себе, что даже смерть не может
смутить их? Для этого не обязательно ждать смерти. Для этого
нужно посмотреть на себя прямо сейчас. Чтобы начать готовиться
к смерти, нет другого мгновения, кроме настоящего.
Здесь следует также отметить, что слово «Бог» разные люди
могут использовать по-разному. Я использую слово «Бог» за не-
имением лучшего слова для обозначения всей целостности жизни,
основополагающей реальности. Природа, Дао, Дхарма или просто
истина — все эти слова в равной мере могли бы использоваться с
этой целью, но ни одно из них не выражает невыразимого. Для
многих «Иисус» — это не историческая личность, а слово, описы-
вающее качество совершенной души, а «Будда» —не принц древней
Индии, а обозначение кристально чистого сознания.
Иногда я слышу, как люди говорят: «Не беспокойся! Когда
придет время, я проделаю все необходимые медитации». Желаю
удачи! Однако, когда придет время, у вас может уже не быть энер-
гий, которая есть у вас сейчас. Возможно, вам будет трудно сосре-
доточиться. Страх может сковать сердце. Вообразите себе, что вы
должны медитировать рядом с двумя огромными динамиками,
разрывающимися от самой отвратительной какофонии, которую
вы когда-либо слышали. Хотя это слишком упрощенная аналогия,
она дает отдаленное представление о том, как сильно может мешать
нестерпимая боль и страх смерти.
Если вам придется умирать в сильных страданиях, как вы
сможете подготовиться к тому, чтобы оставить свой ум легким и
открытым? Или быть со всем, что предлагает вам мгновение? Что
вы сможете сделать, чтобы сохранить спокойное расположение
духа, чтобы не лишить себя этой драгоценной возможности, чтобы
не отгородиться каким-нибудь представлением или идеей о про-
исходящем? Чтобы открыться для переживания таковости, живой
истины, следующего неизвестного мгновения?
Ваш банковский счет и безупречная репутация не готовят вас
к смерти, равно как не поможет вам в этом ваш модный гардероб
и ваша сообразительность. Что вы делаете в жизни, чтобы быть
готовым к смерти?
Все, что готовит к смерти, способствует улучшению качества
жизни. Близость к Богу у Ганди, песня смерти у индейцев, хасидская
открытость неизвестному — все это помогает жить более богатой,
более радостной жизнью.
Глен Муллинс пишет, что один тибетский монах, чувствуя
приближение смерти, обратился к Далай-Ламе за наставлением.
Далаи-Лама написал ему:
«Когда приходит время пронести свои пожитки через врата
смерти, человек обнаруживает, что не может взять с собой ни
родственников, ни друзей, ни слуг, ни имущества. Привязанный ум
— ум животного. Отрешись от привязанности.
Каким бы сильным ни было удовольствие, которое человек
получает, потакая иллюзиям, рано или поздно он должен будет
страдать, кружиться в колесе неведения, без всякого убежища.
Откажись от желаний.
Бесчисленные люди нашего мира, в том числе и родители,
которые заботливо воспитали тебя, —все они ищут только счастья.
Отрешись от стремления к счастью.
Все явленное твоим чувствам пусто по своей природе. Однако,
оставаясь среди обманчивых и иллюзорных образов, ты продолжа-
ешь стремиться к истине. Откажись от надуманных ограничений.
Когда близится момент смерти, изгони из своего ума иска-
жения, страх и предрассудки. Оставь иллюзорные надежды и опа-
сения... Когда тонкие энергии тела начинают растворяться, воз-
никает тонкое видение смерти. Осознай его как ясный свет и ни на
миг не покидай его».
Чтобы почувствовать, как трудно может быть «ни на миг не
покидать его», обратите внимание на то, как трудно бывает, даже
будучи здоровым и исполненным сил, оставаться в настоящем; как
легко наша укоренившаяся привычка рассуждать и бояться ввер-
гает внимание в круговорот смятения и попыток установить кон-
троль.
Насколько труднее будет сосредоточиться, когда будет изны-
вать от боли ваша поджелудочная железа? Или когда рак костей не
даст вам возможности найти удобное положение тела, и вам будет
казаться, что вы лежите на раскаленных углях?
Как трудно может быть не забывать песню смерти или чувство
любви и принятия среди общего волнения или в окружении обес-
покоенных родственников?
Я был со многими людьми, когда они находились при смерти,
и видел, какая великая ясность и открытость требуется для того,
чтобы любовно справляться со смятением ума и тела. Чтобы оста-
ваться вместе со страхом, который возникает без приглашений.
Или оставаться столь открытым, чтобы при появлении страха ска-
зать: «Что ж, это просто страх». Однако пространственное осоз-
нание не подвержено страху, потому что отдельное «я» не сущест-
вует, и поэтому страху не к чему прицепиться.
Очевидно, для подготовки к смерти может быть полезной
практика открытости по отношению к тому, что неприятно, прак-
тика принятия и отпускания раздраженности и страха, предостав-
ления им свободы. Если вы выпишете в один список свои огра-
ничения и привязанности, он даст очень полную картину вашей
личности. Если вы и впредь будете считать эту личность своим
подлинным естеством, вы будете усиливать свой страх смерти; это
будет воображаемая боязнь потерять воображаемую индивиду-
альность.
Если вы составите список всей своей собственности и предпоч-
тений, всего, что считаете своим, этот список обозначит расстояние
между вами и живой истиной. Ведь в нем перечислены места вашей
привязанности. Они приковывают к себе ваше внимание, и вы не
можете смотреть дальше. Вместо того чтобы видеть контекст, в
котором протекает ваша жизнь, вы привязываетесь к этой жизни
как к единственной реальности. В этом смысл духовной близору-
кости. Именно эта близорукость не позволяет нам выйти за преде-
лы своей мелодрамы, отпустить свое страдание.
Будда говорил, что удача приходит и уходит со взмахом хвоста
лошади. Что вы сделали для полного открытия своей внутренней
жизни, после которого, что бы ни случилось, оно будет лишь со-
действовать дальнейшему открытию? Ведь открывание себя жизни
— нескончаемый процесс. Чем больше вы открываетесь ей, тем
меньше смерть кажется вам врагом. Когда вы начинаете использо-
вать смерть для углубления жизни, тогда все становится таковым,
каково оно есть в это самое мгновение, и вы получаете возможность
жить по-настоящему.
Тогда начинается исследование вопроса «Кто умирает?». И
первый ваш ответ такой: «Именно я умираю». Затем он видоизме-
няется до «Ладно, если умираю именно я, то что такое это я?». Вас
удивляет состояние, в котором это «я» не относится полностью ни
к мыслеобразам, ни к звукам, ни к каким другим переживаниям. И
вы спрашиваете: «Может, я есть этот мимолетный поток впечат-
лений? Но ведь у меня есть имя, лицо, репутация». Затем вы видите,
что «У меня есть имя» представляет собой еще одну мимолетную
мысль, облачко, проплывающее по безграничным просторам соз-
нания. Через мгновение ум думает уже о чем-то другом. Вы заме-
чаете, что «я» — это всего лишь идея. Где ваше «я», когда вы о нем
не думаете?
Фактически, наблюдая за своими мыслями, интереснее всего
видеть, что все они стары. Мышление основывается на памяти.
Уберите память, вашу шкатулку с представлениями и символи-
ческими кодами для представления реальности, и тогда, идя по
тропинке, вы осознаете только себя, идущего по тропинке. Когда
вы смотрите, есть только то, что вы видите. Вы чувствуете то, что
вы чувствуете. Вы переживаете все непосредственно. Вы пережи-
ваете нечто, и на это нечто больше не падает тень «кого-то» идуще-
го, видящего, чувствующего.
Если бы случилось так, что, войдя в комнату, вы внезапно "
утратили бы всю память, вы нашли бы «новую прелесть» в каждом
ранее знакомом объекте. Вы собственными глазами увидели бы его
сияющую реальность. Ушло бы все известное вам, вы не знали бы
ничего, все приобрело бы новую жизнь. Каждое мгновение вы
видели бы чудо.
Именно наше «знакомство» с вещами не дает нам возможно-
сти видеть, каковы они есть. Вместо этого у нас появляются пред-
ставления о них. Когда наше осознание фокусируется в настоящем,
мы переживаем таковость окружающих нас вещей. При этом мы
видим дерево и переживаем не «дерево», а живую, пульсирующую
реальность, не искаженную мыслями и прошлыми предпочтени-
ями. Мы встречаем каждую вещь, и при этом образ этой вещи не
заслоняет от нас ее реальности. И тогда мы начинаем видеть, какую
малую долю жизни мы обычно переживаем. Мы понимаем, что
встречаем смерть так же, как и жизнь, —через образ, который не
дает нам прикоснуться к ее реальности.
Несколько лет назад я жил в заповеднике на юге Аризоны, где
находится крупный перевалочный пункт 125 видов перелетных
птиц. Это самое южное место, где можно встретить пернатых из
Арктики, и самое северное место, куда долетают птицы из Южной
Америки. Это был живописный оазис, мандала ярких красок, раз-
ноголосого пения и полета. Когда я прибыл в заповедник, я знал о
птицах очень мало. Моей основной работой было показывать за-
поведник опытным орнитологам, ведь я знал, где лучше оста-
новиться, как избежать укуса ядовитой змеи и других опасных
ситуаций. Когда я ходил по заповеднику с орнитологами, они го-
ворили: «Ух ты, это же красная мухоловка!» или «Смотри, это
канадский болотный сокол!». И я стал замечать, что, гуляя в лесу,
я вижу «красную мухоловку», а не алую, порхающую реальность. Я
вижу «болотного сокола», а не то, что есть. Я понял, как ум превра-
щает себя в объекты, как он называет их и тем самым лишает
прелести новую встречу с ними. Как ум отгораживает нас от пе-
реливающейся таковости вещей.
Именно эта склонность обусловленного ума заменять реаль-
ность идеями и образами не дает нам лицом к лицу встретиться с
жизнью. Мы продаем реальность за отбрасываемые ею тени.
Таким образом мы видим, что все наши знания и мысли о
смерти в действительности ничего нам не говорят. У нас есть идея
о выходе из тела и идея о Великой небесной мармеладной стране,
врата которой всегда открыты для нас. Правда это или нет — в
данном случае не важно, поскольку, что бы это ни было, это всего
лишь идея. Когда мы заменяем представлениями живую истину
мгновения, мы живем во мраке и заблуждении. Даже идея о том,
что «тело умирает, а сознание существует вечно», — это еще одно
облако в небесах сознания. Но если наши переживания состоят из
идей о вещах, а не из самих вещей, как мы можем оставаться
открытыми в отношении реальности, которую мы не в состоянии
себе вообразить? Что случается, когда жизнь вступает в конфликт
с тем, что, как мы убеждены, абсолютно «реально»? Мы практи-
чески не видим сказочности жизни, поскольку, когда что-то не
соответствует нашим представлениям о нем, мы не можем оста-
ваться открытым к нему в своем уме и сердце. Поскольку такого
несоответствия «не может быть», неугодное переживание быстро
рационализируется и отбрасывается как нереальное.
Как можно оставаться открытым тому, чего «не может быть»?
Что, если вы, например, умрете, а Иисус посмотрит на вас и скажет:
«А я на самом деле атеист!»? Что вы будете делать, когда все ока-
жется совсем не таким, каким вы его себе воображали? Все это
ожидания. Если вы читаете эти слова с надеждой на то, чтобы найти
здесь простой рецепт, как нужно жить и умирать, тогда вам пока-
жутся бессмысленными слова о том, что прежде всего необходимо
работать над собой.
Если вы приходите в китайский ресторан, который, по вашему
мнению, является лучшим в городе, а он оказывается немецким
рестораном, вы с таким же успехом можете подумать о пище вместо
того, чтобы ее съесть. Дело в том, что ожидание усиливает туннель-
ное видение. Вы можете видеть только через те отверстия в своей
клетке, через которые смотрите. Как вы можете оставаться откры-
тыми к восклицанию: «Да это же бифштекс с перцем!»?
Принимая во внимание, что у нас есть столько возможностей
открыться неожиданному и нежелательному, может показаться
странным, что мы настолько неподготовлены к смерти. Каждый
раз, когда мы чувствуем себя плохо, каждый раз, когда мы болеем
гриппом, когда дают о себе знать камни в почках или боль в по-
яснице, мы получаем еще одно доказательство того, что рано или
поздно какая-то боль или болезнь начнется и не кончится до тех
пор, пока мы не покинем тело. Мы можем использовать каждую
такую ситуацию как прекрасную возможность для практики песни
смерти или для практики близости к Богу, как это делал Ганди. Нам
снова и снова напоминают о том, насколько неустойчивый процесс
мы собой представляем. У нас постоянно появляются возможности
практиковать отпускание этой застойности, настраиваться на для-
щийся процесс и чувствовать пространственность, в которой все
имеет место.
Зачем ждать до тех пор, пока боль станет столь невыносимой,
что мы не сможем как следует сосредоточиться? Почему бы не
использовать каждое мгновение болезни, каждую простуду, каж-
дую травму как напоминание, что нужно отпустить себя, открыться
происходящему?
Когда приходит время страдания или болезней, я вижу, что у
меня есть возможность открыться, не держаться ни за что и не
стремиться ни к чему, не противодействовать, не усиливать неже-
лательные влияния. Когда я открываюсь болезни как учителю, у
меня нет больше необходимости отождествлять себя со «страж-
дущим», с «жертвой обстоятельств». Остается только то, что есть.
И когда я открываюсь ему, я вижу, как это может быть прекрасным
приготовлением к тому, что может последовать дальше, шагом к
дальнейшему отпусканию. Это показывает мне, как я привязан к
своему представлению, что жизнь каким-то образом должна про-
должаться. Тогда обычная болезнь или случайное попадание мо-
лотком по пальцу становятся приготовлением к невозможному, к
умиранию, к жизни в каждое следующее неизвестное мгновение.
Ачааи Чаа показал небольшой зазор между большим и указа-
тельным пальцами и сказал: «Все, что вам нужно понять, это вот
столечко, одно это мгновение». Если вы можете открыто войти в
текущее мгновение, тогда вы скорее всего будете присутствовать в
следующем. Если в это следующее мгновение вы будете умирать,
вы будете открыты ему тоже. Вы можете подготовиться только в
том случае, когда вы открываетесь настоящему. Если вы полиостью
пребываете здесь и сейчас, вы сможете полностью быть тогда и там.
В своих произведениях Карлос Кастанеда описал свой процесс
обучения у дона Хуана. В каждой книге снова и снова повторяются
сцены, в которых учитель пытается что-то донести до него. Однако
рациональный ум Кастанеды каждый раз изобретает новые идеи о
том, какова должна быть жизнь. Дон Хуан использует любые улов-
ки, включая все, что пробуждают в Кастанеде страх перед неизвес-
тным, чтобы вернуть внимание Кастанеды к текущему мгновению
жизни. Он выталкивает Кастанеду за пределы ума: «Человек знания
выбирает путь сердца и следует ему... Он знает, что жизнь за-
кончитсяуже очень скоро... Его знание проистекает из видения, что
нет более важного и менее важного. Другими словами, у человека
знания нет ни чести, ни достоинства, ни родословной, ни родины.
У него есть только его жизнь».
Кто из нас настолько близок к истине, чтобы жить без чести,
без достоинства? Кто доверяет этому мгновению настолько полно,
чтобы не нуждаться в привлечении моральных установок? Ведь
человек знает, что несет в себе квинтэссенцию самой морали. Он
знает, что представляет собой сияющее осознание, в свете которого
он видит жизнь. Кто настолько доверяет свету своей изначальной
природы, чтобы .позволить себе правильно реагировать на все, что
предлагает нам мгновение?
Человеку при смерти сказали, что вот-вот может случиться то,
что полностью изменит его положение. Возможно, он скоро начнет
выздоравливать. Ожидая результатов анализов, которые должны
были показать, умрет ли он через несколько недель или же выздо-
ровеет, он сказал своей жене: «Знаешь, независимо от того, умру я
или нет, ясно, что мне предстоит выполнить одну и ту же работу».
Речь идет о том, чтобы войти в мгновение, полностью раст-
вориться в нем; чтобы проживать свою жизнь от мгновения к
мгновению, терпеливо созерцая все ощущаемое, видимое, слы-
шимое. Однако при этом не использовать свой аналитический ум
для того, чтобы понять, как переживаемое соотносится с нашим
представлением о себе и о мире, а внимательно и без напряжения
исследовать свои переживания, увлеченно наблюдать, как они воз-
никают в сознании.
Чаще именно страдания, а не радость вынуждают людей на-
чать открываться своей жизни. Страдания часто обозначают пре-
делы территории воображаемого «я», «безопасное место» имиджа,
вне которого мы чувствуем себя неуютно, потому что ничто здесь
не поддается нашему контролю. Это наша грань, наше сопротив -
ление жизни, место, в котором ум ищет укрытия. Наша грань —
это фундамент, к которому кренится решетка нашей клетки. Игра
на грани означает готовность выйти в неизвестное. Эта игра дает
возможность попасть туда, где возможен подлинный рост. Когда
вы приближаетесь к своей грани, вы приближаетесь к истине. Когда
вы начинаете играть на ней, вы оказываетесь за пределами безопас-
ной территории. Страх свидетельствует о близости истины, и мы
преодолеваем сопротивление и начинаем выяснять, что здесь ре-
ально и кто на самом деле стремится к ложной безопасности. Мы
видим, что наше страдание возникает, когда мы отворачиваемся от
неизвестного и возвращаемся к воображаемому. Именно играя на
этой грани, мы выходим за пределы страха смерти и за пределы идеи
о том, что «кто-то» умирает. Именно здесь мы входим в полноту
бытия, в бессмертие.
Если вы каждое утро будете некоторое время сидеть в спокой-
ном расположении духа, вы начнете видеть свою грань. Вы увидите
место, которое то и дело начинает ворчать и комментировать все,
что появляется в сознании. Если вы внимательно понаблюдаете за
своими отношениями с женой или мужем, с детьми, начальником
или родителями, вы обязательно начнете видеть эту грань. Именно
привязанность к ней заслоняет от нас смерть, делает ее слишком
реальной и важной, а не просто еще одним выходом в неизвестное.
Однажды я получил подтверждение того, как сильно различа-
ются грани у разных людей. Я был В составе группы, которая путе-
шествовала по Национальному парку «Джошуа» в Южной Кали-
форнии. Один раз мы решили взобраться на остроконечную скалу.
Из более чем двух десятков людей, которые начали карабкаться по
камням, некоторые остановились, едва поднявшись на высоту три-
дцати метров. Некоторые не пошли дальше семидесяти метров,
хотя были и те, кто упорно продолжал восхождение. На высоте в
сто двадцать метров был уступ и на нем осталось еще несколько
человек. Большинство достигли того уровня, на котором страх не
давал им пойти дальше, однако нашлось несколько смельчаков,
которые, преодолевая страх, на четвереньках поползли выше. Ка-
залось, что их наклоненные вниз головы словно заглядывают за
грань. И вот на остроконечной вершине появилось несколько че-
ловек, которые танцевали, кричали и размахивали руками. Инте-
ресно отметить, что те, кто поднялись до высоты тридцать метров,
возможно, дальше заглянули за свою грань, нежели те, кто, не боясь
падения в пропасть, прошли весь путь к вершине, ведь вполне
возможно, что они так и не затронули свою грань.
Наши грани различаются и постоянно меняются, как и все
остальное во вселенной. Мы замечаем, что свойства и вместимость
нашей клетки могут меняться. Мы приближаемся к своей грани с
состраданием. Каждый шаг за ее пределы мы делаем медленно и
внимательно. Каждый шаг здесь делается с любовью. Мы не прила-
гаем никаких усилий, подходя к грани, а просто медленно преодо-
леваем свои надуманные ограничения и постепенно выходим во-
вне, в свободное пространство непривязанности.
Недавно мне позвонила знакомая женщина, которая долгое
время была проституткой и наркоманкой, привязанной к героину.
Она вела такую жизнь в течение двенадцати лет, пока два года назад
ее лучший друг не умер у нее на руках, приняв смертельную дозу
героина. Она сказала, что после этого просто не могла больше
скрываться от себя. Ее страдания были такими сильными, что она
решила отказаться от своего образа жизни, а оставаться на грани,
чтобы понять, чего она стоит. Она переехала из центра Сан-Фран-
циско в пригород и, устроившись на работу в большом офисе,
начала, как кто-то выразился, «разбирать себя, косточка за косточ-
кой», не оставляя ничего вне сферы своего внимания.
Но эта настойчивость, которая появляется как компенсация
после многих лет побега от себя, может привести к развитию не-
которых эгоистических качеств. Поняв это, она начала относиться
к ним как к своей грани, она начала работать с ними, чтобы отпус-
тить их.
Она была столь самоотверженна, потому что в ее жизни было
очень много страданий. Она пришла к состоянию, в котором боль-
ше не желала заглушать страдание временными удовольствиями,
и поэтому смогла уйти глубоко, чтобы понять, кто и почему стра-
дает. Она сказала, что попала в ситуацию, из которой не было
выхода, кроме обращения внутрь.
Таким образом неожиданное и нежелательное приводит нас
на грань наших страданий. Однако мы начинаем исследовать, что
заставляет нас страдать и принимать защитную позу. Мы приходим
к страху, сомнению и гневу, но вместо того, чтобы отстраниться от
них, входим в них. Часто мы обнаруживаем, что не знаем, что такое
гнев, вина или страх. Мы обычно отодвигаем эти эмоции прочь и
поддаемся их воздействию, мало осознавая, что в действительности
происходит. Мы не знаем, что представляют собой эти проявления
сознания, потому что, оказавшись на грани, мы предпочли полно-
ценной жизни слепое безрассудство. Мы пришли к выводу, что эти
проявления не могут быть присущи нашему воображаемому «я».
И вот мы начинаем защищать этот мираж независимости и степен-
ности вместо того, чтобы использовать страдание, это проявление
привязанности, для пребывания на грани, для выхода за пределы
клетки. Мы откладываем свою жизнь подобно тому, как мы откла-
дываем смерть.
Мой друг, облачившись в мантию буддистского монаха в Таи-
ланде, начал заниматься с одним из великих учителей медитации.
Когда он встретился с учителем, тот сказал ему: «Надеюсь, ты не
боишься страданий». Ведь если вы желаете найти истину, вы не
можете позволить своей защите постоянно управлять вашим пове-
дением. Мы постоянно скрываемся и становимся в позу, изобрета-
ем себе приемлемую реальность вместо того, чтобы встретиться со
страданием и сопротивлением, которые стоят на пути к пони-
манию. Мы постоянно откладываем свое освобождение, потому
что мы не желаем открыться для всего, что накопилось в нас за годы
неполноценной жизни. Для всех затвердений в нашем сердце, для
всей безжалостной эксплуатации себя, для всего нашего страха
отпустите свое представление о себе.
Вот в каком положении мы находимся. Осуждать нас за это не
имеет смысла. Мы просто должны признаться себе в том, где на-
ходимся. Вот мы какие, со всеми нашими нежелательными состо-
яниями сознания. Но мы не видим этого. Наши реакции огра-
ничивают нашу открытость для того, что последует дальше. Появ-
ляется страх — и мы закрываемся. Появляется сомнение — и мы
закрываемся. Появляется гнев —и мы закрываемся. Приближается
смерть — и мы закрываемся.
Некоторым покажется довольно мрачной рекомендация осоз-
нать закрепощенность сердца и смятение в уме. Однако на самом
деле мы говорим здесь о пути к радости. Признание всего, что
блокирует нас, позволяет смягчить и растопить края. А простран-
ственность, которая появляется в результате, озаряет-то, что всегда
было в наличии. Наша подлинная природа просвечивает радостью
чистого бытия, безмятежностью глубинной реальности, которой
мы все наделены.
Фактически, ум всегда спит и видит сны. Поэтому мы начинаем
подходить к грани сна, начинаем развивать в себе сострадание,
позволяющее научиться отпускать. Мы снова учимся переживать
жизнь от мгновения к мгновению, спокойно играть, не прилагая
усилий и не осуждая. Это не война. В конце концов это доброже-
лательность по отношению к самому себе, которая со временем
после настойчивых усилий приводит к участию в потоке перемен,
без мыслей о приобретении и потере, без мыслей о жизни и смерти.
Эта доброжелательность выражается в открытости к безгранич-
ности того, что есть.
Мы начинаем открываться самому осознанию, не опасаясь
ничего, не отстраняясь ни от чего, достигая единения с жизнью.
Это и есть подлинная готовность к смерти: знание, что ничто не
отделяет нас от нашей подлинной природы и что ее может зату-
манить лишь неведение.
ГЛАВА 4
ЖАЖДУЩИЙ УМ
Создается впечатление, что мы рождаемся с жаждой, со
стремлением жить и переживать. С тяготением к удо-
вольствию. С отвращением к страданию.
Ум устремляется к тому, что, как ему кажется, позволяет пере-
живать удовлетворение, чувствовать целостность. Мы называем
это жаждой, желанием.
Человек, одержимый желанием, напоминает путника, кото-
рый ковыляет по безводной пустыне, умирая от жажды. Снова и
снова за ближайшей дюной нам грезится цветущий оазис. Мы
видим объекты своего желания и устремляемся к ним, забывая обо
всем остальном, воображая, что наша жажда наконец-то будет
удовлетворена. Мы устремляемся к миражу, чтобы снова убедить-
ся, что нашей жажде не будет конца. Каждое желание кажется еще
одним миражом, манящим к себе из-за следующей дюны.
Каждый мираж только распаляет нашу жажду, только обост-
ряет наши желания. Мы видим, что удовлетворение желания не
сопровождается его исчезновением, а только притупляет его ост-
рые края. В конце концов, подобно человеку, странствующему по
пустыне, мы начинаем видеть, что мираж — это мираж. Это только
сон об удовлетворении. Когда мы пробуждаемся после этого сна и
видим, что вечно меняющийся ум не может дать нам подлинного
удовлетворения, мираж по-прежнему остается. Хотя мы теперь не
так настойчиво стремимся к нему.
Когда наконец мы осознаем пустот у таких видений, мы больше
не привязываемся к ним как к единственной реальности, хотя
желание все еще продолжает возникать в уме. Мы замечаем, как
ваша жажда порождает мираж и помогает вам двигаться дальше,
не теряя направления движения.
Наличие желания сужает пространство сознания. Оно застав-
ляет ум сжиматься в ожидании осуществления одной цели. Когда
мы думаем или воображаем себе приобретение того иди иного -
объекта, мы получаем временное удовлетворение, но оно только .
усиливает наши желания. Отпускание мысли и воображения назы-
вается свободой. Свобода дает возможность прикоснуться к внут-
ренним истокам, в которых можно почерпнуть подлинное удов-
летворение. Свобода не пытается удовлетворить ничего. В ней нет
жажды.
Желание — это неоконченное дело. Все, что имеет цель в
будущем, представляет собой незавершенное жизненное начина-
ние. Однако, когда жажда рассматривается как жажда, в момент
отпускания неоконченное дело заканчивается. Мираж исчезает. Вы
больше не чувствуете, что это «ваше» желание. Что с ним нужно
что-то делать. Видя безличность желания, мы больше не чувствуем
навязчивого желания удовлетворять его.
Интересное качество любого желания, любого устремления
состоит в том, что так называемое удовлетворение оказывается
возможным только во время движения от неимения к обладанию.
Удовлетворение — это мгновение расслабления после длительного
давления желания.
Фактически, когда желание или какой-то другой объект при-
ковывает к себе наше внимание, оно кажется нам таким соблаз-
нительным, таким притягательным, что осознание, пространст-
венность естественного ума замыкается на нем. Тогда все наши
переживания начинают вращаться вокруг этого желания, вокруг
. страстной привязанности к этому объекту.
Однако, когда мы говорим «я», мы имеем в виду именно
бесконечное пространство сознания. К чему бы ни прикасалось
наше осознание, там появляются переживания. Углубившись в
чтение книги, мы, например, не замечаем, как в комнату входит
друг и предлагает нам чашечку чая. Мы говорим об этом так: «Я
читал; я не мог тебя слышать». Хотя все необходимое для слышания
имелось в наличии — звук и способность ушей слышать, — пос-
кольку осознание не прикоснулось к звуку, слышание как еще одно
переживание просто не возникло. Там, где появляется осознание,
«я» что-нибудь переживает. Koгда осознание задевает слух, мы
слышим. Когда оно затрагивает зрение, мы видим. Когда оно сое-
диняется с каким-то ощущаемым предметом, мы переживаем при-
косновение. Без осознания невозможно ни одно переживание. Ког-
да мы говорим «Я здесь», мы подразумеваем наличие осознания.
Когда в уме есть желание, широкое осознание сокращается до
одной мысли или чувства, и пространственность, присущая нам
изначально, оказывается утраченной. Будь то мысль о яблоке иди
страх перед неизвестным, ум зацикливается, полностью сосредо-
точивается на объекте, и тогда естественность ума теряется. Этот
процесс называется отождествлением. Когда пространственное «я»
осознания ограничивается формой какого-то воображаемого объ-
екта, мы принимаем эту мысль или чувство за «я». Именно это
состояние отождествленности с содержимым ума приводит к тому,
что мы переживаем ум как свое «я». Это еще один пример ошибоч-
ного отождествления. Большинство наших переживаний себя сво-
дятся к восприятию объектов в уме. Весь вечно меняющийся поток,
вся необъятность естественного сознания оказывается потерянной
в единственном объекте желания, в этой жажде, в этом мираже.
Мы не умеем различать осознание и осознаваемый объект и
поэтому принимаем все умственные объекты за свои собственные,
за «нас самих».
Желание — это облако в уме. Оно закрывает нашу подлинную
природу.
Ум постоянно замыкается на своем содержимом. От мгно-
вения к мгновению мы отождествляем себя с тем, что проплывает
в уме, лишь изредка замечая пространство, в котором оно парит,
лишь изредка осознавая свою подлинную природу. Вместо этого
мы переходим от миража к миражу, от одного момента привязан-
ности ума к другому, теряясь в ощущении «Я есть это желание», «Я
есть этот ум», «Я есть эта жажда».
Переживания ума, который потерял свою пространствен-
ность, называются страданиями. Чувство тяжести, изоляции мы
замечаем в сильных желаниях и тяжелых эмоциях. Когда мы теря-
емся в ощущении, думая, что объект является «нами», он ста-
новится нашей основной реальностью. Именно потеря всего кон-
текста привносит страдание в наши жизни, а вслед за ним приходит
чувство смущения и разочарования, которые мы так часто чув-
ствуем.
Мы не знаем, кто мы и куда идем, потому что весь наш мир
находится в уме. Обычно мы постоянно погружены в мысли, обра-
зы, страхи и желания, лишь изредка переживаем глубину осоз-
нания, которое встречает каждый объект в ясности и безмятеж-
ности, без желания, без цели.
Пытаясь удовлетворить устремления ума, мы замечаем, что
даже объекты желания подвержены изменениям. Удовлетворение
очень непродолжительно. Объект желания стареет, увядает, разру-
шается и исчезает. Иногда для этого нужны годы, иногда считанные
мгновения. А у нас остается чувство незавершенности л пустоты.
Жизнь, управляемая желаниями, жизнь, ограниченная жаждой
ума, редко содержит в себе пространственность бытия. Это чистое
осознание, в котором есть все, которое не стремится ни к чему,
которое просто принимает форму, появляющуюся в его естествен-
ной пространственноcти.
Можно сказать, что осознание напоминает воду. Оно прини-
мает форму любого сосуда, в котором оказывается. Если человек
принимает свое осознание за его разные мимолетные сосуды,
жизнь становится унылым путешествием от одного сиюминутного
желания к другому. Жизнь становится суетливой и заполненной
страхом, и человек больше не может переживать эти формы, при-
знавая, что вода — это вода, какую бы форму она ни занимала.
Осознание, принятие желания позволяет уму раскрыться для
своего содержимого, пережить какое-то пространство, и впослед-
ствии желание больше не является единственной мотивирующей
силой. Вместо этого оно становится напоминанием о необходи-
мости осознания, зеркалом, показывающим нам, как сильно мы
держимся за содержимое ума и как мы забываем о своей подлинной
природе и привязываемся к поверхностным уровням. Когда ум
замыкается на своем желании, сердце также оказывается недос-
тупным.
Таким образом мы начинаем работать с содержимым сознания
вместо того, чтобы действовать под его влиянием. Мы наблюдаем
за наблюдателем. Мы начинаем прислушиваться к сердцу. Мы
наблюдаем все, что происходит в уме, осознавая, например, мысль
о яблоке и не давая уму «заяблочиться», замкнуться на мыслях так,
будто они реальны. Мы начинаем замечать, что мысль есть мысль,
что это всего лишь еще одно облако, проплывающее в сознании.
Ведь вы не можете укусить мысль о яблоке, равно как вы не можете
запачкаться кровью, прикасаясь к ужасной воображаемой картине
с изображением автомобильной катастрофы. В мысли о яблоке все
кажется таким мимолетным! Однако когда ум замыкается на мыс-
ли, страхе или желании, ориентация на открытость дает возмож-
ность в течение мгновения ясно видеть, переживать свободу, кото-
рая может сопровождать всю нашу жизнь.
Когда мы работаем с умом вместо того, чтобы действовать под
его влиянием, мы работаем с желаниями, а не раболепствуем перед
ними. Работая со страхом, мы не пугаемся; работая же под вли-
янием страха, мы боимся всего, что видим. Работая со смятением,
мы проникаем в ясность; работая под влиянием смятения, мы все
пугаем. Каждое мгновение работы под воздействием ума — это
мгновение неведения, в котором каждое состояние сознания, каж-
дое чувство становится окрашенным стеклышком, через которое
мы наблюдаем мир. Мы сердимся, и мир представляется нам цар-
ством агрессии и несправедливости. Мы испуганы — и видим
только свои опасения и враждебность. Мы смущены — и нам
кажется, что весь мир перевернут вверх дном. Когда мы доверяем
сердцу, мы видим мир осознания и действий, которые не требуют
усилий. Когда мы доверяем уму, наше восприятие мира ограни-
чивается нашими предпочтениями и желаниями.
Какая часть наших жизней оказывается прожитой в этой без-
жизненности, в этой механистичности, в этой обусловленности?
Когда ум желает, когда он рассматривает свои цели, мы почти
чувствуем его тяготение к ним. Он устремляется к следующему
мгновению, мгновению предполагаемого удовлетворения. Часто
нам кажется, что нас влечет от одних действий к другим, потому
что в наших жизнях так мало пространства, так мало свободы
выбора. У нас мало пространства, в котором мы можем сознательно
участвовать в жизни. Когда мы смотрим на ум из сердца, весь
изменяющийся поток рассматривается как мимолетное представ-
ление. Когда мы смотрим на него из ума, изменения становятся
нашей тюрьмой.
Часто, когда мы начинаем отпускать жажду ума, нас немного
пугает ее сила, ее способность заставлять нас действовать вслепую.
У нас есть склонность пойти на эту жажду с топором, но очевидно,
что топор берет в руки только другое желание. Наблюдая за лавиной
желаний в уме, мы видим, насколько мы обусловлены. Как на-
вязчиво мы реагируем на каждую мысль, будто это единственный
шанс в бесконечном потоке возможностей. Мы замечаем, что чем
больше ум желает, тем больше он навлекает на себя страдания. Мы
видим, что в основе любого желания лежит незавершенность, от-
сутствие. Нетерпеливое ожидание другого мгновения, которое до-
лжно принести удовлетворение.
То, что мы обычно называем счастьем, есть способность пов-
торять прошлые удовольствия. Стремление к счастью — это по-
пытка удовлетворить старые желания. В самой природе желания
— чувство неполноты, несовершенства. Мы видим, что эта жажда
порождает то, что можно назвать умом «если только». Желание
говорит нам: «Если только я куплю новую спортивную машину, я
буду счастлив» или «Если только я добьюсь этой должности, этой
встречи, этих денег, которые мне так нужны, тогда все будет о'кей».
Однако чем больше ум желает получить объект, все еще не мате-
риализовавшийся в его мире, тем меньше он осознает происходя-
щее. Он уплывает в будущее или мечтаете прошлых удовольствиях.
Весь мир сужается до одного желания, до одной спортивной ма-
шины, награды или милого личика. Весь мир исчезает в ожидании,
и жизнь снова оказывается потерянной, проданной за призрак,
существующий в сознании. Мы редко встречаемся с реальностью
непосредственно; чаще мы видим лишь ее плоские тени, которые
она отбрасывает в уме.
Желание может быть довольно болезненным, потому что это
чувство, что у вас чего-то нет, стремление к чему-то большему.
Настоящее неудовлетворительно, потому что оно не со держит же-
лаемого объекта. Чем сильнее желание, тем большую неудовлетво-
ренность настоящих чувствует человек.
Желания могут быть очень тонкими. Они не обязательно до-
лжны иметь своей целью столь осязаемое приобретение, как покуп-
ку спортивной машины или завоевание первого приза. Это может
быть утонченное желание того, чтобы ваши дети были здоровы.
Это может даже быть желание ясности. Неважно, каков объект
желания; желание — это всегда сужение восприятия до объекта,
которое заставляет нас забыть о пространственности, потерять
гармоничность жизни. Объект желания не имеет никого значения,
поскольку ум закрывается и начинает страдать под воздействием
любого желания. Сексуальное желание и желание счастья в равной
мере ограничивают сознание. Неважно, что является объектом
желания: золото или спокойствие. Интересно отметить, что
счастье, которое ищут, оказывается потерянным, когда естествен-
ный ум замыкается вокруг очертания его мимолетной тени. Мы
теряем счастье, стараясь обрести его.
Природа желания такова, что мы отворачиваемся от текущего
мгновения в поисках «чего-то еще». Ваш поиск «лучшего манго»
или «самой модной спортивной машины» имеет в своей основе
чувство неудовлетворенности. Затем наступает мгновение удовлет-
ворения. Это момент перехода от неимения к обладанию, который
имеет место, когда вы мельком видите желанное манго. Вы радуе-
тесь: «О, какое оно желтое! Какое это прекрасное манго!» Манго
оказывается в вашей руке, и за этим следует мгновение покоя. В
течение короткого времени у вас в уме нет желаний, а в теле
чувствуется необычайная легкость. Вы переживаете спокойствие
не потому, что получили желаемое, а потому что какое-то мгно-
вение другие желания не заслоняют от вас радости и спокойствия
вашей глубинной природы. То, что мы называем удовлетворением,
— это мимолетное переживание безграничности, которая лежит в
основе всего. Внезапно облака расступаются, и мы видим яркое
солнце. Болезненных устремлений больше не существует. Ум на
какое-то время становится целостным. В это мгновение нежелания
ум становится подобным чистому пруду, по поверхности которого
больше не бегут волны, и поэтому сквозь толщу прозрачной воды
мы видим, что находится на дне. Мы переживаем мгновенную
причастность к радости, которая наполняет нас, когда мы прибли-
жаемся к своей подлинной природе.
Через какое-то мгновение это удовлетворение исчезает, а на
смену ему приходят другие желания, которые призваны защитить
мое новое приобретение. Я хочу теперь спрятать манго, посадить
семечко в землю, получить из него как можно больше. Свобода
оказывается потерянной среди других желаний, защитных реакций
и корыстных намерений.
Вы купили новую спортивную машину и на какое-то время
освободились от желания. Вы чувствуете легкость, счастье, радость,
даже любовь по отношению к объекту, который помог вам пере-
жить это мгновение освобождения. Затем вы слышите, как на улице
едет паровой каток, подбегаете к окну и напряженно произносите:
«Только бы он не задел мою машину. Мне нужно было поставить
ее в подворотне. Надеюсь, я ее хорошо застраховал. О, если я теперь
постоянно буду так беспокоиться, мне с самого начала не нужно
было ее покупать!» Возникает желание, а за ним следуют страх и
неудовлетворенность. Наше чувство целостности оказывается по-
терянным в попытках защитить объект желания от постоянного
потока перемен.
Желание является результатом непроявленных особенностей
ума. Оно несет в себе отпечатки предыдущих переживаний. Это
память о приятном, которое ум пытается воссоздать. Отход от
воспоминаний сопровождается недовольством. Память создает
как желание, так и страх, стремление к тому, чтобы вещи были не
такими, какими они есть. Каждая мысль, чувство или ощущение,
возникающее в уме, проходит через фильтр бессознательных тен-
денций и предпочтений. Ум напоминает морскую волну; она то
тянется за чем-то на берегу, то снова выбрасывает его на берег. В
непрекращающемся возбуждении ум ищет спокойствия, которое
он находит лишь в мгновения удовлетворения и отсутствия же-
ланий. В такие мгновения мы обнаруживаем, что каким-то образом
нам все же удалось подобрать ключ к пространственному чувству
безмятежности. В основе стремления к удовлетворению, возмож-
но, лежит присущее нам влечение к истине, которое мы называем
«тоской по Богу». Это желание быть причастным к Единому. Несо-
вершенство наших желаний только в том, что они слишком мелоч-
ны. Это желания «мои» и «для меня». Они не включают в себя
вселенную. Это желания того, чего у нас нет, а не нас самих
От мгновения к мгновению мы ищем удовлетворения. Изо дня
в день мы тоскуем по завершенности, которой наш ум не пере-
живает в своем постоянном стремлении и отмежевании. Так мы
переходим из жизни в жизнь с мыслью: «Если б только эта жизнь
оказалась приятной!» Эти бессознательные тенденции отражают
тонкие привязанности ума, которые он накопил в течение многих
миллиардов лет существования. Это предпочтения, рождающие
ожидания, и модели, под которые мы пытаемся подогнать реаль-
ность. Но когда эти тенденции проявляются в уме, который помнит
о своей пространственности и развивает доверие к ней, тогда осоз-
нание не сжимается до отождествления, а остается широким и
открытым. Осознание замечает каждый объект по мере его про-
хождения, однако никогда не забывает себя. Мы признаем прост-
ранственность, в которой дает свои представления наш менталь-
ный цирк. Львы и тигры, шуты и канатоходцы — все присутствуют
здесь, но рассматриваются всего лишь как игра ума. Как проекции
прошлого в настоящее. И поскольку нет никакого отождествления,
поскольку цирк не считается «моим», мы просто наблюдаем за
представлением. Пышность и помпезность, цвета и движение —
все это мы ценим, но видим в нем лишь событие на сцене, которое,
по существу, не реально, лишь мимолетное празднование какого-
то давно забытого праздника. Эти бессознательные тенденции,
хотя они и могут порождать форму за формой в пантомиме ума,
не вызывают больше отождествления. И мы наблюдаем, как они
утрачивают свою ценность, подобно воздушным акробатам, кото-
рые после выступления раскрывают свои парашюты и приземля-
ются на землю. Наш ум всегда остается спокойным, стабильным и
осознающим. Фактически, желания продолжают возникать и исче-
зать, рождаясь под влиянием бывших устремлений и страхов, во-
жделений и отвращений, еще очень долго после того, как мы стали
равнодушными к содержимому сознания.
Возникает вопрос: «Зачем играть в осуществление каждого
желания? Почему бы не прервать эту игру в середине и не отпра-
виться на поиски источника удовлетворения внутри?»
По мере того как мы начинаем отпускать отождествление с
умом, мы открываем, что существуют другие способы открытия
подлинной пространственности ума. Иногда в глубокой интрос-
пекции, в медитации или в минуты покоя мы выходим за пределы
своих привязанностей, и наш ум становится безоблачным, когда
ничто не препятствует проявлению присущей ему радости. Его
просторы так широки, что волны энергии прокатываются по телу,
принося нам удовлетворение, по сравнению с которым бледнеет
даже удовольствие от секса. При этом высвобождается естествен-
ная энергия ума. Привязанности сохранялись так долго, и теперь
мы, наконец, переживаем безбрежность и силу нашей глубинной
природы. Мы переживаем радость, которая в дзэн называется Еди-
ным Умом, светящимся изнутри.
Мы работаем не для того, чтобы приобретать новые безде-
лушки или «становиться лучшей личностью», а для того, чтобы
отпустить кажущуюся закрепощенность ума. Желания проникли
в нас так глубоко благодаря нашему постоянному вниманию к нему
и неправильно понятому отождествлению с ним. И вот теперь,
пробуждаясь, мы видим, как глубоко вошла в нас эта жажда и как
ум боится внешней жизни. Наши желания дают нам возможность
сделать что-нибудь во внешнем мире, где, кажется, мы можем
оправдать свое существование только действиями. Отпускание то-
го, что блокирует наше естество, означает, что мы начинаем легко
играть с желаниями. Мы больше не относимся к ним как к чему-то
серьезному.
Спокойно наблюдая за желаниями, мы замечаем, как ум вооб-
ражает, что, если бы он только мог получить больше, каким-то
образом ему бы хватило этого. Мы видим иллюзию принципа «если
бы только», который рисует перед нами картину «прекрасной жиз-
ни». Однако, встречая счастливых людей, мы замечаем, что на
самом деде они счастливы не потому, что они что-то имеют, а
потому, что они чем-то являются. На душе у них легко, потому что
они прикоснулись внутри себя к великому источнику удовлетво-
рения.
Есть притча о человеке, который умер и, покинув тело, обна-
ружил себя в сказочной стране. Стоя среди сияющих цветов и
разноцветного неба, он смотрел вокруг себя и думал: «О, да я,
оказывается, на самом деле лучше, чем предполагал! Я попал на
небеса. Кто бы мог подумать! Однако мне здесь нужно где-то жить».
И только он так подумал, как перед ним материализовался дом, о
котором он всегда мечтал. Когда он подошел к двери, она откры-
лась, и внутреннее убранство дома оказалось таким, какое он всегда
хотел иметь. Усевшись на идеально удобный диван, он посмотрел
вокруг себя на этот совершенно прекрасный дом и подумал: «А
теперь мне не мешало бы чего-нибудь поесть», — и тут одна из стен
гостиной раздвинулась и там на полках оказались его любимые
блюда, приготовленным как раз так, как ему больше всего нра-
вилось. Сидя в доме и с удивлением рассматривая его интерьер,
человек подумал: «Мне бы хотелось прямо сейчас услышать какую-
нибудь музыку». И в то же самое мгновение стены зазвучали его
любимой токкатой Баха. «Это действительно круто! —подумал он.
— В точности как я всегда мечтал».
Проваландавшись некоторое время без дела в этой роскоши,
он почувствовал себя отдохнувшим и исполненным сил. «Хорошо
было бы, — подумал он, — если бы здесь был кто-то, с кем я мог
бы разделить это все», — и тут же стук в дверь. В следующий миг
дверь настежь распахивается и на пороге оказывается женщина —
его идеальный сексуально-интеллектуальио-психологически-ду-
ховный партнер. «Заходи!» — говорит человек. И вот они живут-
поживают, изо дня в день осуществляя свои самые заветные же-
лания. Одно за другим материализуется все то, что им нужно. Но
где-то через полгода такой жизни человек замечает, что он уже
получил все, что хотел, но все еще не чувствует себя удовлетворен-
ным в глубочайшем смысле. Он замечает, что в его уме все еще
гнездится страх Он понимает, что если бы все это исчезло, для него
это было бы катастрофой. Заметив, как он сильно привязался к
роскоши, он думает: «Мне всегда казалось, что если только я получу
все, что мне хочется, я буду счастлив. Но как я могу быть счастлив,
если я полностью зависим от всего, что составляет мое счастье? Как
я могу так сильно зависеть от внешних условий для того, чтобы
находиться в спокойном расположении духа? Все эти удовольствия,
на самом деле, не дают мне возможности стать более легким, более
мудрым и более спокойным. Конечно, приятнее жить там, где все
у тебя есть, однако, если разобраться, здесь не намного спокойнее».
Еще несколько содовых напитков с мороженым, еще несколь-
ко занятий любовью, и где-то через месяц или около того он
начинает задаваться вопросом, действительно ли все это ему так
сильно нравится. Ничто из того, что он получил, не помогло ему
пойти дальше своих желаний. Он не прикоснулся еще к тому месту
в своем сердце, которое переживает удовлетворение. Он не при-
близился еще к своим устремлениям, которые заставляют его так
сильно страдать. Более того, он чувствует, что, получая все желае-
мое, он питает в себе именно это начало. И он начинает задаваться
вопросом о том, может ли в этой вселенной быть другое место, в
котором можно было бы более глубоко поработать над своими
затаенными страхами и отделенностью, с которыми связаны все
его трудности.
Еще через некоторое время он идет к начальнику и говорит:
«Я не хочу, чтобы это прозвучало как неблагодарность или как
нелепость, но я предпочел бы переселиться в ад». Начальник пово-
рачивается к нему и отвечает" «А где, по-твоему, ты находишься?»
В одной песне есть такая строка: «Из тысячи богатых я видел
только одного со спокойным умом». Счастье нельзя купить.
Счастье кроется в папки собственной природе. Оно приходит с
постоянным отказом оттого, что рождает страдания. Оно, кажется,
приходит к людям, которые глубоко погружаются в жизнь, кото-
рые постигают само бытие. По мере роста мы становимся похожи
на человека, который идет по замерзшему озеру весной, — мы
учимся идти легко. По мере того как лед начинает таять, мы ста-
новимся все более осмотрительны. И мы учимся распределять свой
вес более равномерно, чтобы он не был весь сосредоточен на одной
области, ведь мы провалимся, если не будем за этим следить.
Изучая возможность легко идти по этому миру, мы убеждаем-
ся, что жизнь не обязательно должна быть страданием, привязан-
ностью. Мы превращаем жизнь в искусство; мы учимся, как сказал
один индеец, «ходить, священнодействуя»; мы начинаем уважать
жизнь не за то, что она позволяет нам получать удовольствие, а
просто за то, какая она есть: бесконечная, бескрайняя, содержащая
все, что нужно, самодостаточная. Только осознавая страдание, ко-
торое порождается в нас жаждой получать маленькие удовлетво-
рения от маленьких желаний, мы приближаемся к великому удов-
летворению великого желания: свободе от непрекращающихся
блужданий ума.
Я был с людьми, которые, умирая, оглядывались на свое прош-
лое и говорили: «Все это было пустым, зачем оно было нужно?
Каждое удовлетворение миновало. Ничто из того, что осталось из
прошлого, не помогает мне чувствовать себя более целостно, более
завершение. Ничто из того, что я делал, не готовило меня к этому
мгновению. Поэтому теперь, когда приближается моя смерть, я
сомневаюсь, что моя жизнь вообще имела какой-то смысл».
Иногда на встречах единомышленников, общаясь в узком кру-
гу, рядом могут сидеть два человека, истории жизни которых силь-
но отличаются. Одна женщина говорит: «Моя жизнь была очень
трудной. Я потеряла мужа. Мой сын погиб в автокатастрофе еще в
юности. Я пережила смерть всех своих близких; Однако всегда
сквозь это все я видела, что не найду подлинного удовлетворения
во внешнем мире, и поэтому устремилась внутрь в поисках того,
кем или чем я являюсь. С каждой утратой я понимала, какие силь-
ные страдания причиняет жизнь, и поэтому привязывалась все
меньше. Все то, что раньше казалось лишениями, теперь представ-
ляется мне великим учением. Я научилась проживать свою жизнь
легко и ценить то, что мне дано. Хотя я потеряла ребенка, я нашла
для себя что-то более важное».
У меня не возникает чувства жалости к ней. Я вижу, что так
называемая трагедия для некоторых людей может оказаться ве-
личайшей милостью. Я вижу, как много исследование страданий
дает для установления связи с чем-то глубинным. Я вижу, что, не
будь страданий, сердце этой женщины не было бы таким отк-
рытым.
Рядом с ней сидит довольно жеманный университетский про-
фессор, который говорит «Все это не имеет ничего общего со мной.
Я никогда никого не терял. Я пришел сюда просто для того, чтобы
решить, брать ли на следующий семестр курс по смерти и уми-
ранию. Я не нуждаюсь в том, чтобы мне помогали узнать, кто я
такой. В этом мире я получил практически все, что хотел. Моя жена
хорошо управляется по дому, а мои дети всегда мне послушны».
А этот человек вызывает у меня жалость, потому что под-
линная трагедия- — не потеря близких. Подлинная трагедия —
забвение любви, которая связует нас со всеми. Намного большая
потеря — не прикоснуться к сути удовлетворения, к нашей под-
линной природе, к источнику покоя в своей жизни. Мне больно
смотреть на людей, которые потеряли своих главных возлюблен-
ных — себя. На людей, которые потеряли связь со своей человеч-
ностью, с состраданием и добротой по отношению к самим себе и
окружающим. Им не суждено переживать глубокого горя. Они
страдают от медленного угасания, которое выжигает их жизнь. Это
смятение, сжигающее питательные вещества плодородной почвы,
на которой мы растем; оно оставляет наши поля под паром; оно
приостанавливает рост наших цветов и деревьев и заставляет их
усыхать. Оно берет наш лес и превращает его в пустыню. Это
стремление, которое заставляет нас умирать от жажды.
Поиск счастья — это поиск нашей подлинной природы. Это
поиск достижения того, что выходит за пределы нашего «я», за
пределы отождествления с пузырями, возникающими в нашем
сознании. Жизнь во имя удовлетворения маленьких желаний —
это жизнь страдания. Мы можем даже сказать, что в мире желаний
не найти удовлетворения; к нему можно прийти только, погрузив-
шись в свою собственную природу.
Мы начинаем видеть различие между желанием самоудовлет-
ворения, отождествлением с умом, и другим качеством ума, кото-
рое является нашей мотивацией к свободе. Не имея лучшего тер-
мина, мы также можем называть эту мотивацию желанием. Но это
уже не желание наших старых предпочтений; это великое желание
освобождения. Желание, которое своим присутствием помогает
нам отпускать желания. Это чувство присутствия, которое не ищет
удовлетворения. Оно обозревает ум без суждений и насилия. Же-
лания пребывают внутри этой терпеливой открытости, без всякого
отождествления с ней; они возникают и уходят полностью незави-
симо от нас.
Непривязанность — это не устранение желаний. Это прост-
ранственность, которая допускает любое качество сознания, дает
возникнуть любой мысли или чувству, не замыкающихся вокруг
него, не затмевающих чистого свидетеля бытия. Это активная вос-
приимчивость в отношении жизни.
Когда истина становится важнее всего остального, наша жизнь
открывается для исследования, и вскоре мы постигаем силу тер-
пения, так явственно отличающуюся от нетерпеливости — ожи-
дания в состоянии желания. Мы видим, что терпение — это просто
присутствие того, что есть, постоянство внимания ко всему, что
возникает. Но поскольку в основе желания лежит стремление к
цеди, даже великое желание освобождения может стать ловушкой,
которую один тибетский учитель назвал «духовным материализ-
мом» — стремлением к ясности или «глубоким переживаниям»,
стремлением, которое замедляет процесс отпускания и постижения
нашей подлинной природы. Чтобы освободиться, мы должны в
конце концов отпустить даже свое желание быть свободным, и
тогда привязанности ума уйдут, уступив место проявлениям нашей
глубинной природы.
Желание желает того, чего оно не имеет. Свобода — это обре-
тение того, что у нас всегда было.
Рамана Махарши, великий индийский святой и учитель, го-
ворил об использовании Великого Желания для искоренения мень-
ших желаний. Он говорил о важности желания постичь истину, о
стремлении к достижению целостности, которым нужно пользо-
ваться так, как присматривающий за погребальным костром ис-
пользует палку — для перемешивания догорающих углей. Человек
использует Великое Желание к достижению освобождения для
перемешивания огня, в котором сгорают меньшие желания, пора-
бощающие ум. Постоянно перемешивая палкой останки своих
желаний, человек наблюдает за тем, как они распадаются в пламени
осознания. И в конце концов, когда кости, плоть и органы наших
привязанностей, нашей кажущейся неизменности, сгорели в вели-
ком огне очищения, палку, которой перемешивались угли, желание
самой свободы, тоже бросают в огонь. Таким образом, ничто боль-
ше не стоит на пути безусловной свободы.
Альберт Эйнштейн предложил теорию, согласно которой край
вселенной постоянно расширяется. Изначально представляя собой
ничто, совершенный вакуум, вселенная расширяется в то, что Эйн-
штейн назвал «меньше, чем ничто». Он предположил, что если
космический корабль приблизится к краю вселенной и будет дви-
гаться быстрее скорости ее расширения, он исчезнет, поскольку
очевидно, что даже «ничто» имеет край и реальность. Отпуская
содержимое ума и желаний, мы получаем возможность пройти в
то, что «меньше, чем ничто». Реальное переживание того, что
«меньше, чем ничто», нельзя точно себе вообразить, потому что
при этом в уме всегда присутствует «еще одно нечто». Переживание
нашей бескрайности лежит за пределами ума. Даже привязанность
к мысли о нашей безбрежности блокирует переживание. Мы ви-
дим, что свобода — это не мысль. Что подлинное удовлетворение
не приходите приобретением или обладанием. Что для расширения
в то, что «меньше, чем ничто», у нас не должно быть ничего —даже
представления о том, что у нас ничего нет. Любая закрепощенность,
любое ограничение ума не даст нам почувствовать пространство,
внутри которого какое-то мгновение существует наша жизнь. Ког-
да желание не ограничивает ума и не препятствует мышлению,
сознание становится прозрачным. Входя в пространственность
подлинного ума, мы становимся самой безбрежностью. Мы неот-
делимы от всего остального, едины со всем, что есть.
ГЛАВА 5
МОДЕЛИ
Мы видим мир сквозь свои представления о том, кто мы.
Наша модель вселенной основывается на нашей модели
самих себя. Когда мы смотрим на мир, все, что мы видим, — это
наш ум. Когда мы смотрим на дерево, на лицо, на здание, на картину
— все это действует как зеркало для того, кем мы себя считаем.
Лишь изредка мы переживаем объект непосредственно. Как пра-
вило же, вместо объекта мы переживаем свои предпочтения, опа-
сения, надежды, сомнения или предубеждения. Мы переживаем
свои идеи о том, каковы должны быть вещи. Все создано,по нашему
образу и подобию. Редко чему мы позволяем иметь независимое
существование.
Кришнамурти не устает повторять: «Наблюдаемое есть наблю-
датель». То, что переживается, есть функция наших моделей. Это
форма, в которую мы отливаем расплавленную реальность. Мы
жертвуем новизной каждого мгновения для того, чтобы подогнать
реальность под наши представления о ней.
Наши модели замораживают поток переживаний, превращая
его в «постижимую» реальность. Это наши представления об ис-
тине, но не сама истина. Истина — это то, что есть. Она пребывает
в это самое мгновение, без малейшего следа предыдущего пере-
живания и без ожидания следующего. Наши модели — это тюрьма.
Они являются пределом, до которого мы принимаем текущий
поток изменений. Они действуют как фильтры, принимающие то,
во что мы верим, и отвергающие то, что представляется нам дру-
гим. В итоге мы не столько получаем (receive) реальность, сколько
замечаем (perceive), то есть пред-получаем (pre-receive) ее. Ведь она
уже запечатлена в наших переживаниях. Обычно все, что мы ви-
дим, — это память и ожидания.
Модели дают нам описания того, что должно быть, и тем
самым создают ожидания. Так, любая философия ияи теория соз-
дает перед нами туннель, через который просвечивает тайна. Пос-
кольку мы редко затрагиваем сердце происходящего, мы пережи-
ваем только свои идеи, свои сны о реальности.
Модели могут причинять страдания. Привязываясь к ним, мы
теряем истину. Мы порождаем мир желания и страха.
Работая с людьми в процессе умирания, я видел, как много
страданий возникает вследствие наличия у нас моделей и сопро-
тивления текущему мгновению. У нас развивается некое подобие
ментального пресса, который помогает нам подгонять себя и мир
под наши представления.
Вообразите себе, что настало время, когда болезнь привела к
тому, что у вас нет больше энергии для того, чтобы участвовать в
мире так, как вы привыкли это делать. Чтобы удовлетворять своему
представлению о себе. Чтобы подтверждать действенность своего
воображаемого «я», которое вы продолжаете совершенствовать,
как свои защитные доспехи. Вообразите себе, что вашей энергии
недостаточно, чтобы поддерживать иллюзию своей солидности и
отдельности. Что произойдет, когда вы не сможете больше зани-
мать должность, которая приносила деньги в ваш дом и помогала
вам поддерживать имидж заботливого кормильца семьи? Что про-
изойдет, когда вы больше не сможете считать себя незаменимым
членом общества? Когда вы не сможете поддерживать свой образ
учителя, водопроводчика, поэта или родителя? Что случится, когда
вы не сможете больше возглавлять семью или коллектив?
Вообразите себе, что ваше тело распадается, а энергия убывает
так, что вам все труднее поддерживать свое иллюзорное «я». Вооб-
разите себе боль сопротивления и слов: «Нет, я ведь должен еще
встретить стольких прекрасных женщин!», или «Нет, я атлет, и мне
еще нужно много бегать!», или «Я не могу болеть, я должен поза-
ботиться сегодня о детях; я собиралась сходить с ними в парк, но
вижу, что не могу», или «Я должен быть на ногах; я помогаю другим;
люди ждут меня; я должен встать; я должен быть там».
И вот вы лежите в постели, ваша новая машина припаркована
на дороге перед вашим окном, и вы видите, что, возможно, вам
никогда больше не суждено ездить на ней, хотя вы ею так гор-
дились! Ваши любимые туфли лежат в шкафу, и вы знаете, что,
возможно, никогда больше не обуете их Ваши дети играют в со-
седней комнате, но вы слишком слабы, чтобы встать и присое-
диниться к ним. Ваш супруг или супруга готовят на кухне еду для
детей и отдельно для вас, а затем ему или ей придется кормить вас
из ложки, потому что вы очень слабы и не можете есть сами. Ваша
пищеварительная система теперь не справляется с пищей, которую
вы так любили в прошлом. Вы хотели бы подняться на ноги и
помогать по хозяйству, как обычно, но вы не можете. Более того,
вы думаете, что не пройдет и полгода, как ваш муж или жена будут
заниматься любовью с другим человеком, а за вашими детьми будут
ухаживать люди, которых ни вы, ни они не знают. Вы смотрите на
свой приоткрытый бельевой шкаф и видите там одежду, которая
вам так нравилась, и знаете, что больше никогда ее не оденете, тогда
как скоро, возможно, ее будет носить кто-то другой. И вы спра-
шиваете себя: «Кто был тем солидным человеком, который купил
это все?» Ведь отныне это уже не вы. У вас теперь нет никакой
возможности покупать себе одежду, заботиться о своем теле, кото-
рое, возможно, уже потеряло двадцать, тридцать или даже пятьде-
сят процентов своего веса. Кто был тот, кто ходил по магазинам и
покупал эту одежду?
Чувствуете ли вы, как ваше сопротивление, ваше желание,
чтобы все как-то изменилось, может отрезать вас от всего на свете?
«О, это ужасно, это невыносимо! Я должен набирать вес; я должен
скоро снова ходить на танцы; я должен быть заботливым роди-
телем; я должен быть хорошим сотрудником. Я должен быть тем,
кем я так долго старался стать, — тем, кто знает, зачем мне все это
нужно!»
Однако эта модель вам больше не понадобится. Какие стра-
дания причиняют нам наши модели, когда мы больше не в состо-
янии поддерживать их воображаемую реальность! Мы спрашиваем
себя: «Кто я? Кто лежит сейчас в этой кровати? Кто умирает? Кто
жил все это время?»
Мы не понимаем, кто мы, потому что мы не можем больше
играть свою привычную роль. Сама наша возможность быть кем-
то в этом мире сильно пошатнулась. И на нас находит смятение,
которое сжигает ум и испепеляет сердце.
Мы настолько отождествились со своими действиями, со сво-
ими представлениями о себе, что, когда приходит время умирать,
мы чувствуем себя очень неуютно. Мы больше не знаем, кто мы,
потому что мы всегда продавали свое подлинное естество за какое-
то место в этом мире, например, за ответственную должность. Мы
обменяли свое милосердие на маску человека, который руководст-
вуется в своей жизни здравым смыслом.
Степень нашей привязанности к моделям можно увидеть в
глазах тех, кто при смерти страдает оттого, что не может больше
играть роль, которую он привык играть в течение всей своей жизни.
Эти люди чувствуют себя виновными в том, что оказались в столь
унизительном положении, и задаются вопросом, что на самом деле
реально и кто они такие.
Их сопротивление — сущий ад. Это сопротивление так му-
чительно, отталкивание настоящего столь сильно и страшно, что у
них развивается чувство беспомощности. Чем больше они соп-
ротивляются, тем больше они замыкаются в себе и тем меньше у
них остается пространства, чтобы жить своей жизнью и умереть
своей смертью. Чем болезненнее это становится, тем сильнее они
беспокоятся.
Поразмыслите о том, каково оказаться прикованным к пос-
тели, когда у вас не будет энергии для движения, но будет неверо-
ятное беспокойство, которое заставит вас, как сказал один человек,
«лезть на стену, вылазить из кожи». Это перекликается с теми
описаниями ада, которые мы встречаем у Данте. Этот ад порожда-
ется привязанностью к моделям. Трудность открытия себя истине
мгновения отрицает возможность непосредственного участия в
таинственном развитии событий, не вписывающемся в застойные
представления и надуманные теории ума. Именно сопротивление
жизни заставляет нас страдать перед смертью.
Вообразите себе, что вследствие болезни ваше состояние на-
столько ухудшилось, что вы не можете сходить по большому, и
поэтому вам делают клизму, а затем под вас подставляют судно. Но
и после этого ваш кишечник работает так плохо, что кому-то
приходится доставать кал из вашего заднего прохода. Кто вы в этом
случае? Где тот общительный человек, который примерял все эти
маски,.занимал все эти позы, делал все эти жесты? Где он, когда вы
лежите на боку, а кто-то с трудом достает из вашего кишечника
кал? Кто тот, у кого не хватает силы жевать пищу? Где то существо,
которое имело все социальные, сексуальные, интеллектуальные и
физические признаки? Вы наблюдаете за тем, как ваше тело день
ото дня слабеет. Вы не можете ухаживать за детьми. Вы не можете
заниматься любовью. Вы не можете зарабатывать себе на жизнь.
Вы не можете даже сами пойти в ванную. Кто вы сейчас?
Смятение и страдание возникают из-за нашей привязанности
к тому, как все было и как, по нашему мнению, все должно быть.
Для этих людей умирание — сущий ад. Оно отнимает у них все, что
кажется нам столь реальным и существенным.
Однако умирание не обязательно должно быть адом. Оно
может быть замечательной возможностью для достижения духов-
ного пробуждения. Я был со многими людьми, которые пережили
это убывание энергии, эту усталость тела, эту неспособность быть
прежним самостоятельным индивидом; которые вместо того, что-
бы навлекать на себя еще большее страдание, начинают отпускать
источник своей зажатости. Когда их представление о себе начинает
таять, я вижу, что у них появляется больше пространства для того,
чтобы переживать себя.
Когда это происходит, открывается новая возможность учас-
твовать в жизни, проводить исследования, поскольку каким-то
образом, хотя вы больше уже не соответствуете образу, который
для себя создали, у вас остается убежденность, что ваше подлинное
естество все еще присутствует. Такие люди обнаруживают, что хотя
их энергия и пошла на убыль, хотя они, возможно, никогда не
смогут покинуть кровати и приступить к своей обычной работе или
делать все то, что требуется для поддержания своего имиджа, и хотя
они видят, как состояние их тела с каждым днем ухудшается, — их
дух и осознание текущего мгновения становятся более сильными.
В конце концов все то, что они использовали раньше для того,
чтобы заявлять о себе миру, рассматривается ими как решетка
клетки. Они видят, что прожили всю свою жизнь в тюрьме своих
моделей и представлений о том, каково все есть, будет и должно
быть, вместо того чтобы позволить себе пережить безграничность
сущего. Они больше не находятся в плену у своих представлений о
мире. Они видят, что их подлинное естество присутствует в каждом
мгновении. У них больше не остается иллюзий; ничто не препятст-
вует их освобождению. Они видят, что именно отождествление
осознания с мечтами о будущем и снами о прошлом держало их в
плену в течение всей жизни, что раньше они не могли позволить
себе полностью участвовать в течении своей жизни от мгновения
к мгновению.
Я провел некоторое время с парнем из Лос-Анджелеса, кото-
рый умирал от атрофии мышц. Атрофия мышц — это нервная
болезнь, известная также как синдром Луи Герига и проявляюща-
яся в прогрессирующем параличе тела. Моему знакомому Аарону
было тридцать шесть лет. Всего лишь два года назад он жид со своей
женой и двумя детьми, был певцом, танцором и гитаристом-вирту-
озом. Но теперь он оказался прикованным к инвалидной коляске,
потому что не мог стоять на ногах. Объем его легких так умень-
шился, что он должен был сознательно набирать побольше воздуха,
чтобы шепотом произнести несколько слов в микрофон, с по-
мощью которого он общался с людьми. Ничто теперь не давалось
ему легко. Не было никаких гарантий. Его плоть буквально от-
валивалась от костей. Его ноги, руки и тело не подчинялись больше
командам его воли.
Однажды Аарон с величайшим трудом сказал: «Знаешь, два
года назад я был здоров и силен. У меня было очень развитое тело.
Я, можно сказать, был атлетом. Каждый день я пробегал пять миль.
На жизнь себе я зарабатывал пением и танцами. Но теперь я не могу
держать в руках гитару. Мне с трудом удается говорить — я уж
молчу о том, чтобы петь. Я даже не могу сам встать. Без посторонней
помощи я не могу пройти в ванную. Но ты мне не поверишь, если
я скажу, что никогда в своей жизни я еще не чувствовал себя так
хорошо, как сейчас, потому что я вижу, что не являюсь этим телом.
Мое тело слабеет, но я становлюсь сильнее. Теперь, когда мне
больше не нужно делать все то, что я делал раньше, чтобы быть
кем-то в этом мире, я вижу, насколько нереально было то все. Я
теперь вижу, что все мои прежние действия отделяли меня от всего
и от всех и моя жизнь тем самым становилась скучной. Она про-
ходила как бы в отдалении от энергии вещей.
Мне кажется, что жизнь людей проходит впустую. Слишком
много времени они тратят на то, чтобы совершенствовать свою
личность, укрепить тело, потакают отделенности, соперничеству,
культивируют в себе напряженность и даже гордятся своими успе-
хами в этом. Никто, кажется, не играет в жизнь легко. Каждый
делает из жизни серьезное дело. Я был не исключение. Но теперь я
не могу больше участвовать в этом серьезном деле. Я —не это тело.
Это тело скоро умрет. Но несмотря на это я чувствую, что мое
сердце еще никогда не было таким открытым и я еще никогда не
переживал такой любви ко всему вокруг. Фактически, я чувствую
любовь не к чему-то конкретно; я сам есть эта любовь. Я люблю
всех, кто пребывает в этом пространстве, —но не как одно существо
может любить другое, а без разделения. Я просто окутан любовью
к людям. Мы вместе существуем в любви. Я прикасаюсь в тому
месту во мне, куда я раньше никогда не заглядывал, к тому месту,
о существовании которого даже не подозревал!»
Аарон говорит, что все его песни и танцы, все аплодисменты,
комплименты и деньги, которые он получил, никогда не давали ему
такого великого удовлетворения, какое он переживал теперь.
Он сказал, что в большой группе больных, в составе которой
он несколько раз в неделю проходил курс лечения, были пациенты
и врачи, постоянно обменивавшиеся мнениями по поводу раз-
личных болезней и их причин. Он сказал: «Странно. Раньше я
обращался к ним с вопросами. Но когда я начал смотреть в себя, я
увидел, что все, в чем я нуждаюсь, находится здесь и сейчас. Я
заметил, что не я теперь задаю вопросы врачам, а они мне. Иногда
они приходят «о мне поздно вечером, садятся возле меня и спра-
шивают моего совета. Я понятия не имею, как это может быть. Мне
остается только согласиться с этим. Мне остается только присутст-
вовать, пока это все продолжается».
Однажды я присутствовал на его выступлении в группе боль-
ных, где обсуждалось, как Аарону удалось так сильно измениться.
Некоторые члены группы говорили, что чувствуют великую лю-
бовь к нему и от всей души желают ему выздоровления. И тогда он
с характерным смешком сказал: «Ну вы же знаете, что я заслужил
это!» Многие ли могут открыться для себя настолько полно, чтобы
честно признаться в том, что заслужили любовь других?
Когда Аарон впервые понял, что он болен, что, возможно, он
скоро умрет, он долго не мог совладать с чувством жалости и
самобичеванием, а также с мыслями о том, как хорошо было рань-
ше. Но после пристального всматривания вглубь, когда он отпустил
старые модели, внутри него выросла ранее немыслимая свобода.
Теперь, по его словам, он освободился настолько, что может просто
быть.
Но даже сейчас он еще не утратил способности заменять свои
старые модели новыми. Ум, не до конца освободившийся от привя-
занности, все еще может замыкаться на менее очевидных представ-
лениях о себе. Поэтому его внутренняя работа никогда не прекра-
щается. Даже самое утонченное отождествление с некоторой мо-
делью может сделать менее выраженным переживание бытия. Он
все еще должен осознать привязанность ума к этому новому образу
себя. Важно, например, не стремиться «умереть красивой смертью»
—когда старые привязанности всего лишь поднимаются на октаву
вверх, чтобы быть созвучными какой-то более приемлемой мо-
дели, несущей новое страдание.
Многие говорят, что они никогда не были так живы, как во
время умирания. Возможно, это происходит потому, что после
обращения к себе с вопросом, что же на самом деле реально, их
жизнь наполняется смыслом. А когда жизнь наполняется смыслом,
она становится трепетной, начинается исследование вопроса «Кто
я?». Жизненная энергия не используется для того, чтобы ограни-
чить реальность старыми моделями. Предрассудки прошлой жиз-
ни больше не закрывают, не отталкивают, не омрачают тайну.
Фактически эти люди участвуют в жизни, а не только думают о ней.
Они сполна пробудились к жизни, потому что не пытаются подог-
нать жизнь под свои желания. Когда они отказываются от моделей,
чтобы открыть лежащую под ними истину, их жизнь становится
исследованием истины «Кто умирает?». Их жизнь приобретает
смысл изучения того, кем они всегда себя считали и чему никогда
не позволяли в себе проявиться.
Когда я нахожусь с такими людьми, я вижу, что их работа и
моя работа — одно и то же: отпустить самоконтроль, привязан-
ности и страдания, которые поддерживают наше чувство отделен-
ности, открыться настоящему, умирая, войти в настоящее мгно-
вение. Жить полно, с открытым сердцем и умом, который больше
не привязан к моделям.
В последние несколько лет мне приходилось общаться с людь-
ми, которые вместо того, чтобы оплакивать свое состояние, начи-
нали использовать его для достижения пробуждения. Эти люди
обнаружили, что можно смириться даже со страданием и утратой
имиджа, с которым они всегда себя отождествляли. Они научились
видеть сквозь страдание от болезни и привязанность к моделям.
По мере того как они все больше и больше открывались, жизнь
становилась для них более пространственной. Они больше не стре-
мятся что-то приобретать. Они позволяют этому всему уйти. И
когда они отпускают все, они переживают вневременность, кото-
рая не относится к «ним» или ко «мне», а просто есть. Таков процесс
отпускания «узлов» —тенденций ума, которые пытаются овладеть
непрекращающимся потоком бытия и управлять им.
Они обычно начинают с исследования психологических эле-
ментов, содержимого ума. В некотором смысле это кажется полез-
ным. Исследование состояний сознания позволяет им лучше осоз-
навать все препятствия на пути к ясности, хотя они не обязательно
устраняют его. Однако вместо того, чтобы работать с каждым
психологическим узлом, оставаясь той же самой личностью, они
пытаются не отождествляться ни с одним узлом. Начиная отпус-
кать себя как психологическую сущность, как личность, как кого-то
или что-то отдельное, они начинают понимать, что они есть прос-
транство, которое наличествует во всех состояниях сознания. И по
мере того, как они проникают все глубже в свое бытие, их прио-
ритеты меняются. Они начинают работать с умом, а не под его
влиянием — что позволяет им по-новому отнестись к бытию, к
самой жизни.
Они подходят к самому краю ума. Они видят, что не являются
ни мысленными, ни эмоциональными объектами. Они начинают
погружаться в свет, в котором видны все объекты ума. Они по-
нимают, что представляют собой само осознание, не вписывающе-
еся ни в какие модели и ожидания. Они больше не путают свет
осознания с объектами, на которые падает этот свет. В безмолвном
«Я есть» ума проявляется само сознание. И они больше не при-
нимают себя за объекты осознания, а отождествляют себя с без-
граничным пространством чистого осознания.
Они прикасаются к бессмертию.
Одна женщина сказала, что обычно смотрела на мир через
призму своего воспитания, ума и психологических проявлений,
через призму своих моделей, личности, имени, репутации и до-
стоинств. Однако это привело к таким страданиям, что она не могла
больше держаться за старые представления. Она больше не могла
позволить себе жить заурядной жизнью, переживая свои мысли о
вещах, а не сами вещи. И отпустив себя, она почувствовала прост-
ранственность и легкость, открылась непосредственному пережи-
ванию того, что есть за пределами жизни, за пределами смерти.
Каждый раз, когда мы вспоминаем, когда мы вынуждаем себя
выйти за пределы своих привязанностей, мы начинаем работу с
умом и чувствуем великий простор бытия. Мы начинаем видеть,
что то, что называем «собой», «своими переживаниями» — «наше»
видение, «наш» слух, «наш» вкус, «наши» мысли, —это всего лишь
вечно меняющиеся облака, плывущие в небесах сознания. И что
мы не являемся ни одним из этих феноменов. Все они подобны
старому фильму, который показывают в пустом зале. Показ случа-
ется сам по себе. Мысли сами себя мыслят. И всякий контроль
является силовым воздействием, а сила закрывает сердце и застав-
ляет нас страдать.
Когда я нахожусь с людьми, для которых самое важное —
истина, и помогаю им отпустить все, что препятствует их пони-
манию, они не говорят «Боже мой, силы должны вернуться ко мне;
я должен стать кем-то в этом мире!» Вместо этого они говорят"
«Чтобы быть тем, кем я есть, я не должен стремиться стать кем-то
или чем-то». Это немалое достижение для тех, кто прожил свою
жизнь, как и все мы, среди идей о «должном», среди надуманных
моделей мира. Я вижу, как они прикасаются к реальному. Я вижу,
как они становятся частью того, что есть.
Те, кто живут с таким пониманием, являются самыми откры-
тыми и великодушными людьми, которых я знаю. Они говорят. «Я
не должен быть чем-то для того, чтобы открыть истину, обрести
реальную свободу. Я не должен беспокоиться о том, чтобы быть
кем-то или чем-то. Мне не нужно беспокоиться ни о чем, потому
что я не имею к этому всему никакого отношения». Приближаясь
к смерти, они находят жизнь.
Если вы спросите меня, что они обычно говорят, я могу дать
следующий обобщенный ответ «Как это ни странно, я никогда не
был так счастлив в этой жизни, как сейчас, потому что я никогда
так мало не сопротивлялся, никогда не был так уверен в себе. В
действительности, до сих пор я так и не понял, кто я такой, но это
не имеет значения, потому что все, что я раньше думал о себе, также
оказалось неверным. Таким-то образом я всегда оказываюсь не тем,
чем себя считал, и поэтому я не знаю, кто я. Однако несомненно,
что это было самое плодотворное исследование, которое я когда-
либо предпринимал, потому что я начал его, отказавшись от всех
своих знаний. Я начал это исследование, не зная ничего наперед.
Мои знания всегда заполняли меня, сбивая меня с толку, не давая
проявиться подлинному пониманию. Однако сейчас я открыт для
истины, потому что мне нечего терять. Пока я не потерял это все,
я не видел, как мало все это стоите самого начала. Каким-то образом
я чувствую в себе то, о чем раньше даже не догадывался».
Эти люди отпустили свои ограничивающие модели и тради-
ционные стереотипы поведения; они бесстрашно открылись неувя
дающему настоящему.
Они прикоснулись к своему бессмертному осознанию — кото-
рое не приходит и не уходит, а просто пребывает таковым, каково
оно есть.
Я видел, как эти люди умирают в целостности, без борьбы, они
просто испаряются из своих тел. Умирая, они возвращаются в свою
подлинную природу. Их смерть подобна дождю, который спокой-
но идет над океаном.
ГЛАВА 6
НЕБЕСА И АД
* * *
Истина внутри вас, да и внутри меня;
Вы знаете, что в зернышке всегда сокрыт росток.
Все мы боремся; но никто из нас не ушел далеко.
Дозвольте же неведению уйти и посмотрите внутрь.
Голубое небо простирается вдаль,
Обычное ощущение неудачи уходит навсегда,
Несчастья, которые я сам причинил себе, забыты,
Миллионы солнц изливают свой свет,
Когда я утверждаюсь в этот мире.
Я слышу звон колоколов, в которые никто не звонил,
Внутри «любви» больше радости, чем мы думаем.
Идет ливень, хотя в небе нет облаков,
Полноводными реками течет свет.
Вселенная пронизана во всех направлениях одной
любовью.
Как сильно переживается эта радость во всех четырех
телах!
Все, кто надеются это понять, терпят неудачу.
Невежество ума отделило нас от этой любви.
Скажи слово «понимание», и ты окажешься далеко
позади.
Как счастлив Кабир, что, пребывая в этой радости,
Он поет внутри своей маленькой лодки.
Его стихотворения напоминают встречу двух душ.
Это песни о забвении умирания и потери,
Они возвышаются над мимолетностью этого мира.
Кабир (в передаче Блая)
* * *
ГЛАВА 6
НЕБЕСА И АД
Большинство людей проживают свои жизни в постоянном
чередовании небес и ада. Получая то, что они хотят, они
попадают на небеса. Теряя или не приобретая желаемого, они про-
валиваются в ад. Ад — это упрямое сопротивление тому, что есть.
Небеса —это наша любовная открытость. Ад — это сопротивление.
Небеса — это принятие.
Небеса — это открытое сердце. Ад — это напряженное чрево.
Обычно мы находимся где-то посередине между сердцем и желуд-
ком. Желудок превращает все в себя; ему кажется, что весь мир
существует для него, что это его пища, и стало быть желудок —
это эго. Сердце пребывает там, где противоположности сходятся,
а все наши представления растворяются в Едином, подобно тому
как в плавильном тигле орнаментальные браслеты переплавляются
и дают чистое золото.
Есть история о том, как великий самурай пришел повидать
мастера дзэн Хакуина. Самурай приблизился к мастеру, почтенно
поклонился ему и спросил:
— Учитель, я желаю знать, в чем различие между небесами и
адом.
— Я бы сказал тебе, да боюсь, что у тебя не хватит ума меня
понять, —ответил мастер дзэн, измеряя самурая взглядом с головы
до ног.
— Знаете ли вы, с кем разговариваете? — выпалил удивленный
самурай.
— Ну и что с того? — ответил мастер дзэн. — Я действительно
полагаю, что ты, скорее всего, слишком глуп, чтобы понять меня.
— Что? — возмутился самурай. — Как вы смеете так со мной
разговаривать?!
— О, не прикидывайся дурачком, — сказал мастер дзэн, — за
кого ты себя принимаешь? И что это болтается у тебя на поясе? Ты
называешь это мечом? Да он ведь больше похож на нож для разре-
зания масла!
Самурай пришел в ярость, выхватил меч и занес его над голо-
вой мастера дзэн.
— Смотри! — сказал мастер. — Это ад.
В глазах самурая блеснуло понимание. Он поклонился и спря-
тал меч в ножны.
—А это,—продолжил мастер,—это небеса.
Гнев или страх, появляющиеся в уме, могут сделать жизнь
адом, но могут также помочь вознестись на небеса. Это может быть
еще одно мгновение сопротивления, отталкивания, потворства
проявлениям ума. Или же это может быть напоминанием войти в
безбрежность, в открытость сердца, в сущность самого принятия.
В одном месте дон Хуан говорит Кастанеде, что он должен
жить, как воин, что он должен использовать свою жизнь как воз-
можность достичь пробуждения вместо того, чтобы постоянно
удерживать свой ум от выхода за его пределы. Он говорит; «Для
обычного человека все, что случается с ним, —это либо проклятие,
либо благословение. Для воина каждое событие — испытание».
Различие между'небесами и адом в том, что в аду ум занят
определением, повезло ему иди не повезло. Мы взвешиваем каждое
переживание на весах наших желаний. Примером может служить
история о состоятельном агенте страховой компании, который жил
в своем доме «среди хороших людей». Его дети прилежно учились,
и он считал свою жизнь удачей. Однако вскоре его компания обан-
кротилась, он потерял работу, вынужден был продать дом и поэто-
му счел себя неудачником.
Однако, продав дом, он подумал: «Теперь-то никто не поме-
шает мне заняться тем, о чем я мечтал всю жизнь». Использовав
часть денег, вырученных от продажи дома, он купил маленькую
ферму в сельской местности и зажил спокойной жизнью в деревне.
И снова ему показалось, что это удача.
Затем через несколько недель его сын орал поле, выпал из
кабины трактора и получил серьезную травму. Снова он подумал,
что является неудачником. Однако быстрые действия врачей и
близость госпиталя спасла сыну жизнь, и снова он подумал, что
удача улыбнулась ему.
Но вскоре выяснилось, что нога сына была сильно повреждена
при падении и поэтому ее нужно ампутировать. Отец пострадав-
шего снова решил, что жизнь — это сплошная неудача.
Но после ампутации сын быстро выздоровел, и страховки,
полученной на него, хватило, чтобы покрыть все расходы на лече-
ние, и тогда снова фермер решил, что ему повезло.
Вернувшись в школу после больницы, мальчик был вынужден
ходить на костылях и поэтому не мог продолжать игру в баскет-
больной команде и участвовать в других играх со сверстниками,
что его отец снова счел большим несчастьем.
Однако то, что мальчик стал калекой, повысило его чувст-
вительность, и он начал посещать больницу, где его лечили, и
проводить там время с теми, кто подвергался схожим операциям.
В конце концов он сказал своему отцу, что нашел себе работу по
душе. Снова его отец по думал, что ему повезло. Эту историю можно
продолжать до бесконечности. В жизни так и бывает.
Сама по себе жизнь не является ни адом, ни небесами. И то и
другое — состояния сознания, его открытость или закрытость по
отношению к происходящему.
Подобно тому как природа руки подразумевает, что она явля-
ется мягкой, открытой и гибкой, способной держать то, что вы в
нее возьмете; так же и естественный ум есть ни к чему не привязан-
ное пространственное осознание. Однако обусловленный ум может
потерять свою изначальную открытость вследствие миллионов
различных привязаиностей, которые, как мы считаем, необходимы
для того, чтобы поддерживать иллюзорное чувство безопасности в
этом мире. Это напоминает ситуацию, в которой человек вынужден
некоторое время носить тяжелое бремя. Возможно, он торопится,
чтобы успеть на самолет или автобус, и поэтому тащит с собой все
имеющиеся у него вещи, пока в конце концов не займет свое место.
Но как только мы начинаем разжимать свои руки, мы видим, что
они затекли оттого, что мы так долго несли свой старый багаж.
Трудно, практически невозможно, быстро вернуть рукам их изна-
чальное состояние — открытость, — потому что приложенные
нами усилия изуродовали их После того как мы долго носили в
руках вещи, руки возвращаются в естественное состояние очень
медленно и доставляют нам много неприятных ощущений. Пос-
кольку мы так боимся страданий, мы предпочитаем оставаться
зажатыми и не позволяем себе полностью расслабиться.
Мы предпочитаем узкое пространство своего изолированного
«я», наших старых привязанностей, возможному освобождению из
клетки. Мы предпочитаем знакомый ад страданиям, которые соп-
ровождают выход в великое неизвестное.
Вот история о человеке, который умер и, выйдя из тела, ока-
зался в восхитительном мире. Он думает про себя: «Здесь так хо-
рошо,что я, наверное, попал в рай».Тут к нему подходит лучезарное
существо и увлекает его за собой в королевский праздничный зал,
где множество столов ломятся от самых фантастических блюд. На
банкете его усаживают рядом с другими людьми и предлагают
выбрать себе блюдо по вкусу. Когда человек берет вилку, кто-то
подходит к нему сзади и привязывает к его рукам тонкие дощечки
так, чтобы он не мог сгибать руки в локтях. Он пытается наколоть
что-нибудь на вилку, но видит, что не может поднести ее ко рту,
потому что руки не сгибаются. Оглядевшись вокруг, он видит, что
люди вокруг него также не могут сгибать руки. Пытаясь отведать
пищу, все они ворчат и стонут, потому что не могут дотянуться
вилкой до рта.
Тогда человек обратился к существу, которое привело его
сюда, и сказал: «Это, надо полагать, ад. А что же такое небеса?» И
тогда сияющее существо показало ему проход в другой большой
зал, где тоже был накрыт праздничный стол. «О, это больше похоже
на рай!» — подумал он. И усевшись за обеденный стол, он собрался
уже начать есть, как кто-то сзади подошел к нему и снова привязал
к рукам дощечки так, что руки не сгибались в локтях. Пожало-
вавшись на то, что здесь такое же безвыходное положение, как и в
аду, он посмотрел по сторонам и, к своему удивлению, обнаружил,
что люди за этим столом ведут себя немного не так. Вместо того
чтобы пытаться согнуть руки и засунуть пищу себе в рот, каждое
существо держало руки прямыми и кормило тех, кто сидит рядом
с ним. Условия здесь были такими же, но реакция была другой.
Рассматривая все с позиций «я» и самоудовлетворения, мы
живем в аду с несгибающимися руками, отрицая свое единство с
другими людьми. Признавая себя частью целого, мы кормим друг
друга и тем самым насыщаемся сами.
Мы привязываемся почти ко всем приятным мгновениям,
превращая мимолетный рай в невыносимый ад. Мы боимся, что
потеряем свое непродолжительное блаженство, и поэтому сидим,
съежившись, в углу и пытаемся отрицать неизбежное. Привязан-
ность к нему превращает нашу жизнь в ад. Мы продолжаем жить,
руководствуясь старыми моделями, и ожидаем, что рано или поз-
дно они оправдают наши надежды.
Это напоминает известную притчу о безумном суфии На-
среддине, в которой говорится, что однажды Насреддин вернулся
с рынка с большой корзиной острого красного перца. Затем он сел
в своей комнате и начал есть стручки перца один за другим. Вошел
ученик и спросил его, зачем он ест то, что, очевидно, является
острым красным перцем. Из глаз Насреддина текли слезы, губы у
него распухли и потрескались, а язык едва шевелился во рту.
— Как вы можете есть этот ужасный перец? — спросил ученик.
— Ну, я увидел его на рынке, и он мне так понравился, что я
просто не мог пройти мимо, — ответил Насреддин.
— Но как вы можете так издеваться над собой? — недоумевая,
спросил ученик. — Как вы можете есть один стручок за другим?
— Мне все время кажется, — ответил Насреддин, — что вот-
вот попадется сладкий стручок.
Наш непрекращающийся поиск удовлетворения сбивает нас с
толку. Тропа петляет и кружит, и мы чувствуем страдание каждый
раз, когда она уводит нас от цели. Мы напоминаем фантомов,
которые пытаются схватить мир прозрачными, призрачными ру-
ками. Как голодный дух, наш обусловленный разум жаждет удов-
летворения, желая того, что он не может иметь и что он не может
удержать. Ум изуродован болезненным томлением. Желание на-
брасывается на каждый лакомый кусочек, хотя оно и не способно
его проглотить. Мы изо всех сил стараемся еще раз укусить пирож-
ное. Когда желание велико и нет удовлетворения, мы думаем, что
попали в ад. Ад — это наша неспособность легко играть с голодным
духом прошлых страхов и временных разочарований, неспособ-
ность сдаться. Только когда мы обнаруживаем себя загнанными в
угол и пытаемся избежать неприятного и отодвинуться еще дальше
от огня наших неудовлетворенных желаний, мы переселяемся в ад.
И вот мы уже там и не знаем, куда повернуться; мы находимся в
безвыходной ситуации, пойманы своими привязаиностями и не-
желанием отказаться от них. Наше сердце сжимается от страха и
сомнения. Именно тогда, когда страдание становится слишком
сильным, когда мы больше не можем сопротивляться, мы начи-
наем открываться своему положению. Когда сердце со вздохом
отпускает свои страдания, ад растворяется перед нашими глазами.
Томас Мертон сказал об этом так: «Человек постигает, что такое
подлинная молитва и любовь, только тогда, когда молиться невоз-
можно, и сердце превратилось в камень». Только отпуская ад, мы
возносимся на небеса входим в свет, который не от ума.
В Ветхом Завете сказано: «Сойду в преисподнюю, и там Ты»
(Пс. 138, 8).
Отчаявшись и спрашивая себя: «Что мне теперь делать?», мож-
но получить ответ. Ведь мы впервые не воспользовались готовым
решением. В конце концов мы не знаем. Мы знали так много и так
долго, что пространство, в котором может пребывать истина, ста-
новится слишком узким. В нем не хватаем места для нашей под-
линной природы. Именно в уме, который говорит «Я не знаю»,
исчезает различие между небесами и адом. Именно в этом откры-
том безусловном исследовании истины постигается реальность.
Ричард Б. Кларк сделал уникальный перевод короткого трак-
тата третьего патриарха дзэн под названием «Синь-синь-мин». В
китайском языке понятия «ум» и «сердце» обозначаются одним
словом — синь. Ведь когда сердце открыто и ум чист, они оказыва-
ются единородными, сотканными из одной реальности. Постигнув
это слияние ума и сердца, он начинает трактат словами:
Великий Путь не труден для тех,
кто отказался от предпочтений.
Когда нет ни любви, ни ненависти,
все становится ясным и очевидным.
Но стоит лишь провести небольшое различие,
и небеса и ад отделены друг от друга,
Если вы желаете увидеть истину,
не имейте мнения ни «за», ни «против».
Противопоставлять приятное неприятному —
это болезнь ума.
Когда подлинный смысл вещей не постигнут,
спокойствие ума нарушается напрасно.
Смущение — это действие вопреки тому, что есть, результат
нашего навязчивого поиска ответов, призванных заполнить ум и
преодолеть несостоятельность наших предпочтений и моделей.
Смущение — это состояние отчужденности от себя, какими вы
являетесь. Болезненное непонимание существования. И все же,
исследуя смущенный ум, можно достичь освобождения. Нужно
лишь осознать, что безмолвный свидетель не является смущенным.
Именно в пространстве, которое не привязывается к «пониманию»,
которое не пытается заполнить себя сведениями, может возник-
нуть истина. Именно в уме, который «не знает», истина пережива-
ется в ее пространственной и вневременной причастности к бытию.
Смущение — это движение против потока, страстное желание
любой ценой получить ответ. Тогда как «Я не знаю» — это только
пространство; в нем есть место для всего, даже для самого сму-
щения. В «Я не знаю» нет силы. К уму нельзя прилагать усилий,
потому что это сразу же закрывает сердце.
Возможно, смысл учения в следующем: «Можете ли вы дер-
жать сердце открытым истине?» Когда мы блокируемся вследствие
гнева, сопротивления, страха, может ли у нас быть открытость для
самих себя? Когда мы испуганы, у нас все еще может быть прост-
ранство, в котором мы позволяем испугу существовать без огра-
ничений. Или же все оказывается настолько подавленным, задви-
нутым так далеко в тень, что у нас срабатывают старые структуры,
мы находим себя закрепощенными и подавленными, и жизнь ста-
новится непрекращающейся путаницей, злой шуткой?
Предание об одном великом тибетском ламе гласит, что, уми-
рая, он молился о том, чтобы попасть в ад. Ведь он чувствовал, что
больше всего нуждаются в истине именно в аду. Он подозревал, что
Дхарма больше всего требуется именно там. За несколько дней до
смерти ему приснились небеса, куда он должен был попасть за свое
благочестие. Проснувшись, он заплакал.
Майстера Экхарта чуть было не сожгли за то, что он сказал: «Я
предпочитаю ад с Иисусом небесам без него».
Наши умы слишком переполнены. Мы постоянно гоняемся за
ответом на каждый возникающий вопрос. Мы редко позволяем
своему уму не знать. Мы желаем знать ответ и поэтому перестаем
спрашивать: «Кто я?» Большинство ответов, которые предлагает
ум, — это оправдания за то, что мы не идем глубже. Именно ответы
ума порождают смущение. В самом «Я не знаю» нет смущения. В
нем есть только истина.
Снова приведу здесь историю о древнем мастере дзэн, к кото-
рому подошел известный ученый и философ с просьбой поведать
ему своего учение.
— Я знаю многие физические законы вселенной и путь вещей,
но вы, наверное, могли бы что-то добавить к этому. Можно узнать
ваше учение? — спросил философ.
Мастер дзэн пригласил его к себе в дом и предложил выпить
чая. Ученый держал свою чашку, а мастер наливал в нее чай, но
когда чашка переполнилась, он продолжал лить дальше, хотя чай
проливался на пол.
— Это не хорошо. Моя чашка уже полна, — сказал ученый,
посмотрев на мастера.
— Верно, — улыбаясь ответил мастер дзэн. — Тво:'4 ум пере-
полнен, подобно этой чашке. Освободи свою чашку и тогда прихо-
ди за учением. Возможно, тогда у тебя найдется место для истины.
Наши чашки слишком полны, мы знаем так много, что не
понимаем ничего. Во всех нас так мало места! Фактически, мы
крайне невместительны. И мы замечаем, что из-за этого в наших
сердцах есть страдание. Вся наша емкость заполнена ложными
знаниями. Это очень дорогая замена свободе, которая присуща
бытию.
Именно отказываясь от старых моделей, открываясь своему
«Я не знаю», мы постигаем жизнь. Это означает уйти со своего пути
так, как уходит со своего пути целитель, позволяя великой природе
вселенной проявляться сквозь него. Он не делает ничего. Фак-
тически, его эгоцентрическая деятельность прекращается, и он
становится проводником энергии целостности. Таким образом в
открытости «Я не знаю» мы наблюдаем, как происходит исцеление.
Мы наблюдаем таяние наших старых знаний и ожиданий. Мы на-
чинаем переживать радость чистого бытия, жизнь со всем, что есть.
Когда мы не привязываемся больше к своим знаниям, а просто
открываемся истине каждого мгновения, каким оно является,
жизнь выходит за пределы небес и ада — за пределы постоянной
погони ума за удовлетворением.
В уме возникает гнев — но кто гневается? Не знаю, гнев просто
есть. В уме поселяется страх — не знаю; все о'кей. Ревность в уме
—.не знаю; в этом нет ничего плохого. Ведь когда вы думаете, что
это плохо, ваше сердце закрывается. В закрытом сердце тоже нет
ничего плохого, однако это слишком болезненно. В «Я не знаю» нет
никакого «должен», есть только бесконечное не-знание.
Когда я работал с Элизабет Кублер-Росс, она любила шутить,
что кто-то должен написать книгу под названием «У нас с тобой не
все хорошо — и это хорошо».
Так много места для открытий. Так мало привязанности к
старой суете сует, к прежним иллюзиям комфорта и безопасности.
Сосредоточиваясь на естественной открытости сердца, мы начи-
наем видеть, что ничего не нужно отодвигать, негде быть, некуда
идти. Что мы бесконечно неопределимы. Мы так настойчиво стре-
мились быть, что ни разу не спросили себя, кем же мы являемся и
кем мы можем быть. Отпуская наши знания, мы открываемся
самому бытию. Мы переживаем то, что не умирает. Наш страх
смерти и наша жажда жизни сливаются воедино. Небеса и ад ста-
новятся одним мгновением. Насыщенность, таковость жизни ста-
новится очевидной. Нечего больше защищать, некуда больше пря-
таться. Только Новое вдохновение и открытость жизни.
Дон Хуан откинулся на спинку кресла и улыбнулся Кастанеде:
«Основное различие между обычным человеком и воином в том,
что воин принимает все как вызов, тогда как обычный человек
относится ко всему как к благословению или проклятию».
Воин наделен мудростью подходить к каждому событию не-
предвзято, не зная, чем оно должно кончиться. Он не прилагает
усилий для достижения цеди. Его «Я не знаю» — это радость и
смелость, заполняющие его жизнь.
ГЛАВА 7
ОКОНЧАНИЕ ДЕЛ
Вообразите себе, что вы лежите в реанимации после смер-
тельного ранения, не можете пошевелиться, не можете
вымолвить ни слова, а где-то над вами витают лица ваших близких
и боль начинает притупляться, потому что вам только что сделали
инъекцию морфия. Вытянетесь к ним, чтобы что-то сказать, чтобы
закончить свои дела, сказать «Прощайте!», разорвать пелену непол-
ноценного общения.
Что вы должны им сказать? Подумайте обо всем том, что
остается недосказанным, и делитесь им с вашими возлюбленными
каждый день. Не сомневайтесь. Завтра — это всего лишь сон.
Окончание дел не означает, что вы выясняете все частности,
которые остались у вас после целой жизни неполного доверия и
ущербного общения. Многие думают, что окончание дел подразу-
мевает подведение итогов, возврат к нулевой отметке, сведение
счетов со всей вереницей событий прошлого. Мой опыт свидетель-
ствует о том, что зачастую на то, чтобы справиться со всеми ста-
рыми привязанностями, страхами и сомнениями, нет ни времени,
ни сил, ни уверенности в себе.
Окончание дел означает, что я открываю свое сердце вам; что
желание, страх и негодование, создающие препятствия в моем
сердце, больше не мешают мне отпускать и просто излучать лю-
бовь. Я отпускаю все, что препятствовало нашему глубинному
общению. Я открываюсь вам таким, какими вы являетесь в любви.
Не такими, какими я хотел бы вас или себя видеть. Это открытость
за пределы необходимости сводить счеты. Я больше не желаю быть
прощенным или показывать другим, насколько они несправед-
ливы по отношению ко мне. Чтобы закончить свои дела, мы долж-
ны прекратить удерживать. Постепенно любовь заменит привязан-
ность. Наши деда заканчиваются в той мере, в которой мы на-
чинаем открываться за пределы нашего образа отдельного «я»,
общающегося с отдельным «другим», и просто пребывать в мягкой
открытости.
Когда мы воспитываем своих детей и желаем, чтобы они стали
«хорошими взрослыми», а они оказываются такими же раздра-
жительными, как и мы, мы начинаем презирать их. Но почему мы
так сильно наказываем их? Как бы мы вели себя, если бы видели,
что не пройдет и года, как кто-то из них будет лежать в гробу? Если
связь между вами и вашими возлюбленными не строится на любви,
вы будете переживать ущербность этого общения, чувствовать, что
«дела не закончены». Однако если вы закончили свои дела, если вы
открылись в любви всем чувствам, которые возникают у вас при
отношениях с другими, тогда у вас возникнет чувство целостности
и завершенности.
Большинство наших отношений поверхностны, потому что
мы отвергаем в себе слишком много. Но как вы собираетесь от-
крыться другим, если вы показываете им только свой фасад? Как
вы можете стать целостным, если вы только притворяетесь, что
целы?
Когда вы смотрите на все свои отношения с другими, как часто
у вас возникает чувство, что вам нужно еще много поработать,
прежде чем вы с чистой совестью сможете сказать: «Прощайте!»
Ведь прикосновение вашего сердца к сердцу другого человека очень
поверхностно, очень неполно. Как много раз вы по какой-то при-
чине не открывали близким своего сердца!
Мы используем слово «любовь», но мы понимаем любовь не
лучше, чем страх, ревность и даже радость, потому что мы редко
задаемся вопросом, что означают эти состояния сознания. Какое
чувство мы поспешно обозначаем ярлыком «любовь»? Для многих
то, что они называют любовью, — это всего лишь хитросплетение
потребностей и желаний, мимолетных экстазов и разочарований.
Момент единства, глубокое чувство близости, имеющее место в
уме, настолько хрупко, что небольшой намек или косой взгляд
разбивает это единство на десяток призрачных маний. Когда мы
говорим «любовь», мы обычно имеем в виду эмоцию, какую-то
глубинную симпатию к объекту или личности, которая мгновенно
позволяет нам открыться для другого человека. Однако в такой
эмоциональной любви всегда рядом самозащита. И все же в этих
отношениях по-прежнему есть «смысл»: облака ревности, желания
обладать, чувства вины, преднамеренных и непреднамеренных ма-
нипуляций, отделенности и тени всех предыдущих «Любовей» ом-
рачают свет единства.
Однако то, что я называю любовью, это не эмоция, а состояние
бытия. Подлинная любовь не имеет объекта. Многие говорят о
безусловной любви к другому человеку. Однако в действительности
безусловная любовь к другому невозможна. Безусловная любовь —
это переживание бытия, в котором нет «меня» и «другого», нет
живого или неживого объекта любви. Вы не можете безусловно
любить кого-нибудь. Вы можете только быть безусловной лю-
бовью. Это не дуалистическая эмоция. Это чувство единства со
всем, что есть. Переживание любви возникает, когда мы отдаем
наше чувство отдельности всеобщему. Это чувство единства. Вы не
любите другого; вы есть другой. Страха нет, потому что нет отде-
ления. В этой ситуации имеет смысл говорить не столько о том, что
«двое подобны одному», сколько о том, что «Единый проявлен в
виде двух». В такой любви не может быть неоконченных дел.
Но как часто вы поддерживаете свою отделенность, лелеете ее,
культивируете ее до .тех пор, пока дистанция между вами и другим
не станет непреодолимой и, вместо любви, не установится соци-
ально приемлемое общение, некое подо 5ие взаимной терпимости?
Однако окончание дел означает не столько сведение старых
счетов, сколько упразднение их Оно подразумевает конец взаимо-
отношений как дел. Построение отношений с другими не по прин-
ципу приобретения и утраты. Это отказ от «старых счетов», кото-
рые усиливают чувство разделения и страдание.
Большинство людей поддерживают взаимоотношения так же,
как они занимаются своими делами. «Я дам тебе пять, если ты дашь
мне пять. Если ты дашь мне три, я дам тебе два. Но если ты дали»
мне только два, я соберу свои вещи и отправлюсь домой».
Недавно я встречался с лучезарной женщиной с опухолью в
мозгу, которой исполнился только тридцать один год. Она гово-
рила: «Нельзя медлить ни минуты, чтобы сказать людям, как вы их
любите. В некотором смысле мне сейчас легче выражать свою
любовь, чем когда-либо до этого. Всю жизнь я хотела сказать
людям, как сильно я люблю их, но я не могла. Я была очень ранимой
и пугливой. Я боялась, что они не захотят меня слушать. Мне
постоянно казалось, что это прозвучит неуместно. Однако сейчас
я вижу, что мне терять нечего». У нее больше не осталось неокон-
ченных дел. Только любовь.
Вы не должны терять ни одного мгновения, если собираетесь
выразить гнев или любовь. Поэтому вы можете выйти за пределы
разногласий и прийти в место единства. Вы не должны терять ни
одного мгновения, если вы желаете отказаться от того, что застав-
ляет вас чувствовать отделенность. Фактически, вы можете изме-
рить степень отталкивания других по тому, насколько вы оттал-
киваете самих себя. Как часто вы подавляете свои чувства и мысли?
Как часто вы отказываете себе?
Это нелегко. Мы должны быть очень снисходительны к себе,
чтобы отпустить «назойливость наших несовершенств». От нас
постоянно требуется быть закрытыми и защищенными. А все для
того, чтобы сохранить мнимую идею о том, кто мы, — идею, сквозь
которую мы смотрим на мир. Мы редко прикасаемся к истине,
потому что всеми силами воздвигаем вокруг нее препятствия, со-
вершенствуем свою личность, подозреваем и проклинаем все, что,
как нам кажется, причиняет нам боль. Но как часто мы входим в
глубинный контакт с другими?
Однако, когда мы начинаем прикасаться к этой заботе, мы
видим, что нам нечего терять и нечего защищать. Эта защита есть
незаконченным делом. Нашим отстранением от жизни, от смерти,
от любви.
Как сказал один мой умирающий друг, мы не должны терять
ни одного мгновения. А великий тибетский святой Мидарепа из-
рек: «Торопись не спеша».
Если вы можете смотреть в свой ум и держать свое сердце
открытым, дело сделано. Речь идет не о том, чтобы не было гнева
или страха, сомнения или смущения. Просто нет больше пере-
тягивания в одну и другую сторону. Нет больше приобретения и
потери. Есть просто выход за пределы привязанности, пребывание
в мягком осознании, которое встречает каждое мгновение с сост-
раданием, а не с опасением. Со спокойствием и бесстрастностью, а
не с энтузиазмом и сожалением, что все могло быть лучше.
Мы видели, насколько сильно «доброта» может быть обманом
в отношениях с другими. Мы видели, как она может быть смертью
подлинного общения. Большинство людей движимы поиском без-
опасности для себя и других, который мешает им видеть живую
истину. Ведь для многих людей истина играет второстепенную
роль. Мы защищаем себя и тем самым не позволяем себе пережить
истину своих чувств, мы редко глубоко погружаемся на этот уро-
вень бытия. Наша доброта во многом является результатом сму-
щенности, неспособности общаться с другими. Это чувство того,
что другим нельзя доверять, и в то же время желание получить от
них любовь. Это все еще продолжение своих дед.
Люди, о которых можно сказать, что у них не осталось неза-
конченных дел, — это люди, живущие прямо сейчас, в настоящем
мгновении. Мастер дзэн Судзуки сказал: «Нужно проживать
свою жизнь так, что она была подобна жаркому пламени, которое
не оставляет после себя ничего. Все сгорает, и остается только белый
пепел». Каждое действие свершается так полно, что постоянно
переживается само бытие. Нечего больше делать — осталось только
быть.
Хорошим примером нашей незавершенности является про-
пасть, которая разделяет родителей и детей. Мы настойчиво стре-
мимся в тому, чтобы открыться другим только тогда, когда они
откроются нам. Мы говорим, что покажемся им только в том
случае, когда они покажутся нам. Однако они не хотят или не могут
этого сделать, и тогда наше смущение и страдание становится
потерей для каждого. Наша неспособность пойти им навстречу
держит нас на расстоянии многих световых лет вдали.
Многие люди, например, осуждают своих родителей, чувству-
ют, что «они просто не понимают». Они хотят, чтобы их родители
изменились. Мы утверждаем, что родители должны вести себя
по-другому, что они должны разделять наши представления о все-
ленной так же, как раньше родители ругали нас и учили нас быть
послушными мальчиками и девочками. Мы переворачиваем сто-
лы, однако это все время один и тот же стол, который отделяет нас
от них.
Еще подростком я был немного хулиганом. Черная кожаная
куртка, уличные драки, наказания. Я был совсем не похож на своих
родителей-евреев, людей среднего достатка. Я подрастал и уже
несколько раз имел дело с полицией, и каждый раз моя мать с
огорчением качала головой и говорила, что наступит время, когда
я исправлюсь, а затем добавляла: «Дожить бы мне до этого дня!»
Тогда мне казалось, что между мной и родителями пролегает не-
преодолимая пропасть.
Но по мере того как время шло, мое сердце немного приоткры-
лось, и я начал искать других приключений. Однажды, приехав в
отпуск из Калифорнии, я сидел за столом со своим отцом и вдруг
почувствовал, что у меня больше нет неприязни к нему, потому что
я не пытаюсь больше оспаривать их систему ценностей и защищать
свою. В каждый последующий приезд к родителям я находил в себе
все больше пространства для того, чтобы принимать их такими,
какими они были. С моей стороны, это был не столько поиск
одобрения, сколько открытость в любви. Я становился все меньше
и меньше привязан в тому, как я видел вещи. По мере того как шли
годы, я приезжал к ним просто, чтобы побыть с ними, чтобы
любить их И я видел, как мое прежнее желание переспорить их
всегда было огнем между нами. Оно закрывало мое сердце, потому
что, когда они со мной не соглашались, я уходил от них еще дальше.
Но теперь я уже больше не продолжаю своих дел. Я просто нахо-
жусь там, чувствуя свою причастность к ним в той мере, на которую
я способен, осознавая глубокую обусловленность, которая легко
может в одно мгновение закрыть сердце.
Я начал видеть, что все разделяющее нас дает мне возможность
работать над собой, пытаясь не утонуть под тяжестью своих глубо-
чайших страхов и смущения. Впоследствии, когда мы еще больше
открылись друг для друга, однажды моя мама повернулась ко мне
и сказала: «А я-таки дожила до этого дня!» Но как это ни было
прекрасно, это было еще не все. Ведь каждый раз, когда мое сердце
закрывалось, я находил в себе места, в которых могу быть пойман.
В этих местах любовь могла быть блокирована желаниями ума и
старыми привязанностями. Окончание дел — это безусловное от-
крытие в любви.
Есть история о старом фермере, который всю жизнь работал
ддя того, чтобы прокормить семью. И вот этот старик, много лет
проработавший на своем поле от зари до зари, решил, что пришло
ему время отдохнуть, посидеть на крылечке и посозерцать вселен-
ную. Его сын был сильным и способным, он тоже уже обзавелся
семьей, и поэтому было самое время передать ему хозяйство. Поэ-
тому старик передал ему ферму и сел в удобное кресло для того,
чтобы насладиться временем, оставшимся у него после многих лет
тяжкого труда. Сын поначалу гордился тем, что у него есть теперь
своя собственная ферма. Но прошло несколько месяцев, и, работая
в поле, он начал чувствовать недоброжелательность к отцу за его
бездействие. Отец сидел на крылечке, качал на коленях внуков,
тогда как он, его сын, должен был тяжело трудиться целыми днями.
Сын начал ненавидеть отца за то, что его нужно было кормить. Он
думал про себя: «У меня есть жена и дети, о которых мне нужно
заботиться. А старик этого не понимает. Он, знай себе, сидит.
Неважно, что было раньше. Работать мне приходится трудно, и я
не желаю кормить его тоже». Так сын продолжал мотыжить землю,
а между тем становился все более злым, пока ко времени уборки
урожая не решил, что не будет больше заботиться об этом «старом
бездельнике на крылечке». Он желал, чтобы все полученное его
тяжким трудом принадлежало ему и его семье, и думал: «Его время
закончилось. Он больше не должен быть здесь». Поэтому сын
сколотил большой деревянный ящик, водрузил его на тачку, под-
катил ее к крыльцу и решительным голосом сказал своему отцу:
— Папа, я хочу, чтобы ты залез в этот ящик. Давай!
Отец поклонился и, не сказав ни слова, спустился с крыльца и
залез в ящик. Сын закрыл крышку и задвинул тяжелый медный
засов. Он покатил ящик к обрыву и, когда он уже собирался сбро-
сить его в пропасть, изнутри донесся стук.
— Чего тебе надо? — сердито спросил сын.
— Я, кажется, понимаю. Если ты собираешься избавиться от
меня, я не имею ничего против. Ты думаешь, что я всего лишь
никому не нужный старик. Но если ты собираешься сбросить меня
в пропасть, я бы на твоем месте вынул меня из ящика и бросил меня
в пропасть без него. Я бы на твоем месте сохранил ящик. Думаю,
что он еще когда-нибудь понадобится твоим детям!
Несколько раз люди говорили мне, что желали бы выяснить
отношения с теми, кто умер. Они сожалеют о том, что не поведали
им о своей любви и признательности, а теперь уже поздно. Часто
это признание неполноценности отношений с другими людьми
приводит человека к отождествлению с чувствами беспомощности
и вины. И меня спрашивают «Как мне закончить дела с теми, кого
больше нет в живых?» Конечно, ответа данном случае тот же самый
—чтобы давать человеку любовь, не обязательно его видеть. Чтобы
закончить свои дела с другим человеком, он не обязательно должен
быть живым, чтобы узнать о вашем желании достичь согласия с
ним, не говоря уже о вашей любви к нему. Главное — открыться в
любви другому человеку. И неважно, какие будут последствия.
Открытие должно быть своим и ддя самого себя.
В ходе проведения семинаров некоторые предлагали посту-
пать так: безоблачной ночью выходить на улицу, садиться или
ложиться на землю, смотреть на небо и среди звезд выбирать ту,
которая больше всего напоминает ушедшего друга, а затем разго-
варивать с этой звездой так, словно это и есть ваш друг. Произнося
искренние слова и вслушиваясь в то, что доносится из-за пределов
рационального рассудка, такие люди говорят обо всем, что, как им
кажется, все еще разделяет их. И хотя этот человек, возможно, ушел
двадцать лет назад, многие говорят о новой открытости, новом
общении с ним. Пропасть, которая, казалось, разделила их навеки,
растворяется в любви. Иногда всего лишь десять или двадцать
минут такого общения позволяют преодолеть прежнюю разделен-
ность, после чего остается только глубинная связь. Фактически, это
окончание своих дел снова напоминает нам, что когда двое тянут
за разные концы веревки, то напряжение исчезает, если перестает
тянуть один из них.
Разделенность и антагонизм целой жизни исчезают в мгно-
вение любви. Отказываясь от своих претензий, мы доверяем своему
сердцу и, возможно, прикасаемся к тому, что Иисус назвал «верой,
которая может двигать горы». Ведь мы видим, что его любовь, как
и вера, это естественное пространство открытого сердца и ума. И
что, подобно вере, любовь — это часто используемое, но редко
понимаемое слово, которое призвано называть неизреченную це-
лостность бытия, в которой растворяется отделенность каждого из
нас.
Нам, пойманным в своей мелодраме, так легко забыть, что мы
являемся частью процесса. Мы подобны клеткам одного организ-
ма, которые причастии к его сознанию и движению.
Одним из великих учений той персонификации нашей под-
линной природы, которую мы называем Иисусом, есть прощение.
Прощение — это способность отпускать недоброжелательность и
привязанность к отдельной личности. Оно означает такое погру-
жение в сердце, при котором вы чувствуете страдания другого
человека и отпускаете их. Прощение наступает, когда жаждущий
ум погружается в пространство сердца и растворяется в нем. Ин-
дийский святой, учитель многих моих близких друзей, любил го-
ворить: «Не позволяйте никому быть за пределами вашего сердца».
Ведь когда кто-то оказывается за пределами вашего сердца, вы сами
выходите вместе с ним. Возможно, именно эта истина отразилась
в утверждении Иисуса: «Не судите, да не судимы будете». Ведь чем
больше вы отождествляетесь со своими суждениями, тем больше
вы погружаетесь в рассуждающий ум, который равно взирает ва
всех Это старая привычка обусловленного разума. Для судящего
разума все равны; он не может сказать, в чем разница между «тобой»
и «другим». С полной безучастностью он мыслит и осуждает все.
Поэтому в той мере, в которой вы судите другого, ваш ум будет
судить вас самих.
«Если бы только раньше я видел это так, как сейчас. Какой
однообразной была моя жизнь! Ведь наши мнения и разногласия
значат так мало! Как редко разочарование позволяет нам помнить
то, что у нас общее, вместо того, чтобы находить в сердце простор
для более глубокого общения! Как редко я вспоминал о простой
радости взаимной любви и прощения!»
МЕДИТАЦИЯ НА ПРОЩЕНИИ СЕБЯ
(Прочесть вслух другу или же мысленно повторять про себя)
Обратитесь на мгновение к тому качеству, которое мы
называем прощением. Воссоздайте в своем воображении, а
фактически в сердце, образ человека, к которому вы таите злобу.
На мгновение почувствуйте этого человека в центре вашей
груди, в области сердца.
В своем сердце скажите ему: «Я прощаю тебе все, что ты
сознательно или бессознательно сделал мне в прошлом мыслями,
словами и действиями, которые причинили мне боль. Я прощаю
тебе».
Медленно позвольте этому человеку войти в ваше сердце.
Не думайте о том, как это трудно.
Не прилагайте усилий, а лишь медленно открывайтесь в
естественном для вас темпе.
Скажите ему: «Я прощаю тебя. Я прощаю тебе все страдания,
которые ты сознательно или бессознательно причинил мне в
прошлом своими мыслями, словами и действиями. Я прощаю
тебе».
Медленно, медленно открывайтесь им. Если это причиняет
вам боль, пусть боль будет. Медленно открывайтесь этому
человеку. Этой недоброжелательности, этому негодованию, даже
если оно жжет. Плавно проходите сквозь него. Прощение.
«Я прощаю тебе».
Пусть ваше сердце откроется ему.
Ведь это так больно — не пускать кого-то в свое сердце.
"Я прощаю тебе".
Пусть ваше сердце откроется еще немного. Только мгновение
открытия, прощения и отказа от ненависти.
Позвольте ему быть прощенным.
Теперь, когда вы открылись прощению, поместите в свое
сердце образ того, у кого бы вы хотели попросить прощения.
Говорите ему в вашем сердце: «Я прошу у тебя прощения за
все, что в прошлом причинило тебе страдания, — будь то мои
мысли, слова или действия. Даже за те случаи, когда я не
собирался причинять тебе страданий, я прошу прощения. За все
те слова, которые были сказаны по забывчивости или из страха.
Из-за моей ограниченности, моего невежества. Я прошу у тебя
прощения».
Не позволяйте своей недоброжелательности сковывать вас.
Пусть ваше сердце откроется ей. Позвольте себе быть прощенным.
Позвольте себе быть освобожденным.
Пусть поднимается ваша неудовлетворенность собой, ваш
гнев — и пусть они уйдут. Пусть все это уйдет.
Откройтесь для возможности быть прощенным.
«Я прошу у тебя прощения за все, что я сделал в прошлом и
что причинило тебе страдания. За то, как я действовал, говорил и
мыслил, я прошу у тебя прощения».
Как это трудно — держать себя за пределами своего сердца.
Верните себя в свое сердце. Скажите себе: «Я прощаю тебя».
Откройтесь для этого. Позвольте себе быть. Найдите в своем
сердце место для самого себя.
«Я прощаю тебя».
Вся эта неприязнь — пусть она уйдет.
Откройтесь для прощения себя. Почувствуйте в себе
пространство.
Скажите себе: «Я прощаю тебя».
Пусть в вас проникнут сияющие любовь и добро. Пусть ваше
сердце откроется для вас. Пусть растет этот свет, эта забота о
себе.
Прощение себя.
Наблюдайте за тем, как ваши мысли о презренности и страхе
делают вас эгоистичными, не дают вам раз и навсегда отпустить
этот сгусток.
Наблюдайте, как реализуется свобода самопрощения. Как вы
можете держаться за эту боль еще мгновение?
Почувствуйте это место любви и войдите в него.
Позвольте себе быть сострадательным, заботливым,
прощающим. Позвольте себе легко парить в открытом сердце
понимания, всепрощения и умиротворенности.
Почувствуйте, как трудно любить себя. Почувствуйте
страдание в сердцах тех, кто увяз в неведении. Простите им.
Простите себе. Легко позвольте уйти той боли, которая таит в
себе безбрежность вашей любви.
***
Обычно прощению мешает гордость и злоба. Когда возникает
злоба, мы обычно окунаемся в нее. Мы теряем свое пространство.
Мы отождествляемся со злобой и закрываемся вместо того, чтобы
увидеть в ней продолжение своих привязанностей и неосуществ-
ленность старых желаний. Однако злоба может использоваться как
объект исследования. Если вы позволяете этому состоянию соз-
нания быть без осуждения и страха, вы даете возможность сердцу
открыться, и тогда вы обнаруживаете, что любите не потому, что
отделены и одиноки, а просто потому, что «влюблены» в другого
человека. У вас с ним общее пространство любви. Вы делите бытие.
За пределами моделей и страхов ума вы погружаетесь глубоко в
сердце вещей.
В те годы, когда я преподавал медитацию, я открыл, что даже
те, кто практиковали медитацию довольно долго, находили полез-
ным включать в свою практику медитацию на прощении себя.
Развивать в себе качества, которые выводят ум за пределы узкого
круга концепций и образов, просто открывают нам, каковы на
самом деле вещи. Те, кто практикуют эту медитацию хотя бы по
пятнадцать минут в день, довольно скоро обнаруживают, что у них
в сердце появилось больше места для них самих и для других.
Я замечал, что одни люди, работавшие с этой медитацией,
находили в ней тепло и открытость. Для других она казалась сухой
и механической. Вначале многие сомневались в том, есть ли у них
вообще прощение в сердце. Иногда приходится работать довольно
долго, прежде чем это незамеченное качество начнет проявляться.
Ум может выдвигать различные «рациональные» препятствия для
того, чтобы не допустить открытость сердца, утверждая, что про-
щение себя — это еще один побег. О этот беспощадный ум!
Пересматривая неоконченные дела с собой, болезненные за-
твердения в сердце, мы начинаем чувствовать боль, которая таится
внутри. И тогда прощение становится состраданием. Если у нас есть
сострадание, боль обращается в любовь. Все, что, как нам казалось,
раньше разделяло нас, теперь сливается в Единое. Все есть мы сами.
Никаких неоконченных дел.
ГЛАВА 8
ГОРЕ
Когда мне было семь лет, умер мой лучший друг. Я родился
с систолическими шумами в сердце, с протекающим сер-
дечным клапаном. Поэтому я быстро уставал нг не мог участвовать
в активных играх со сверстниками. У Эрика было малокровие.
Когда мы встретились, мы сразу ощутили симпатию друг к другу.
Мы очень сдружились и весело играли вместе. Такого товарища у
меня еще не было. Эрик был моим первым настоящим другом.
Я помню, как мы с ним сидели на полу в его спальне в окру-
жении игрушечных солдатиков и крепостей, собранных из детского
конструктора, и я был так счастлив, как никогда до этого. Комната
была залита светом. Мое сердце было широко открыто; мы любили
друг друга. Мы едва ли могли дождаться, пока закончатся уроки,
чтобы поиграть вместе. Затем однажды он не пришел в школу.
После занятий я пробежал два квартала до его дома, где меня
встретила мать Эрика, сказавшая, что он заболел и поэтому не
может играть. Через две недели он умер. Я изнывал от горя, ничего
не понимая. Я не мог в это поверить, сердился. Этого не может
быть! У меня был один близкий друг, но где он теперь? С кем я
теперь буду играть? Помочь мне не мог никто.
Мое горе и замешательство озадачивали учителей. Я не мог
поверить, что его больше нет. В недоумении я еще раз пришел в
дом, где жил Эрик, уселся на траве и ждал, пока он выйдет. Его мать
выглянула из-за занавески, а затем скрылась. Я поднялся на крыль-
цо, и она встретила меня у двери. Не понимая моего горя, она
сказала мне, что я не должен тосковать — «Эрик не умер, он просто
переехал» — и что мне следует идти домой. В течение недель я был
более одиноким, чем когда-либо до этого. Я чувствовал, что не могу
доверять никому и ничему, даже самой жизни.
Шли годы, мой сердечный клапан стал работать нормально, и
я встретил новых друзей и подруг. Я полностью забыл Эрика. И вот
однажды, через тридцать лет, принимая участие в семинаре по
смерти и умиранию, я услышал рассказ родителей, которые пере-
жили большое горе. Я тогда подумал: «Как хорошо, что я никогда
не терял близкого друга!» — и тут же комната Эрика, озаренная
нашей детской дружбой, зажглась перед моим мысленным взором.
Мне снова было семь лет. Я потерял тогда самую большую радость
в своей жизни.
Еще ребенком я часто чувствовал в сердце страдания других.
Мне не хотелось жить в таком многострадальном мире. Я не мог
оставаться открытым к страданиям, которые я видел среди людей
и в себе самом. Прежде чем мое сердце снова стало ранимым,
прошло много лет. Горе вынуждало меня открыться, но я не знал
тогда, что делать со страданиями.
Теперь, когда я снова думаю о том времени, на глазах появля-
ются слезы, я по-прежнему чувствую Эрика в своем семилетнем
сердце. Хотя я продолжаю скучать по нем, я чувствую, что его
смерть была для меня своеобразным посвящением. То, что я тогда
пережил, кажется, никогда не покидало меня. Каждая новая смерть
напоминает мне о том, что нужно открыть сердце, что любовь не
умирает. Мы пришли в эту жизнь, чтобы открыть истину и исполь-
зовать ее во имя любви. Никто из моих друзей не помог мне увидеть
смысл жизни яснее, чем Эрик.
***
Я встречался с людьми, чье горе было невыносимо. И тем не
менее оно оказывалось для них лучше всего того, с чем они стал-
кивались в жизни. Ведь через горе они смогли изведать глубины
своего естества. Когда мы переживаем горе, мы не просто пере-
живаем утрату сына или дочери, мужа или жены, наших родителей
или возлюбленных. Мы оказываемся брошенными в бездну отча-
яния и тоски. Мы прикасаемся к источнику утраты как таковой.
Мы переживаем подавленный страх, сомнение и горе, которые
всегда были с нами. Многие предпочли бы не проходить через это
переживание, однако столкновение с областью глубочайших при-
вязанностей оказывается для многих первым шагом к свободе,
посвящением на духовном пути, которое довелось пережить прак-
тически всем мудрецам и святым.
Мы отталкиваем неприятное — а среди папок переживаний
едва ли есть что-то более неприятное, чем утрата близких Однако
горе приходит, и тогда все ваше осознание погружается в мир
скорби, где болезненно присутствуют все привязанности, устрем-
ления и страхи. Некоторые люди говорят о горе так, словно они
идут по дну великого океана. Некоторые переживают его как не-
мыслимую возможность прикоснуться к областям, которые, воз-
можно, окажутся недоступными при других обстоятельствах. Я
вижу, что при этом в пылающем уме людей появляется какое-то
принятие, свет и готовность — открытость горю и утрате, о которой
они раньше не подозревали.
Несколько лет назад одна женщина рассказывала мне о смерти
своей дочери во время отпуска на океанском побережье в штате
Орегон. Ее шестилетняя дочь и десятилетний сын играли в воде,
плавали на надувном матрасе недалеко от берега, кричали и забав-
лялись, пытаясь удержаться на матрасе, когда волны накатывались
на них. Когда налетала волна, они с визгом и смехом цеплялись за
матрас. Радость и веселье. Но вот одна волна перевернула матрас,
и, когда дети попытались ухватиться за него, налетела вторая очень
мощная волна, которая уволокла девочку в море до того, как взрос-
лые успели прийти ей на помощь. Ее тело долго не могли найти.
Через несколько дней следователь, проводящий дознание, вы-
звал женщину в морг для опознания тела ребенка, которое утром
выловили в океане. Когда женщина пришла в приемную следова-
теля, тот предупредил ее, что ей, собственно, покажут не тело, а
останки тела. Дело в том, что после утопления оно досталось аку-
лам. Когда сняли простыню, женщина пережила самое сильное
страдание в своей жизни. Она также прошла через самое глобальное
переживание любви. Глядя на частично съеденное тело своей до-
чери, у нее просто не было возможности подавить это переживание.
Ее вынесло за пределы ума. Она была вне себя и прикоснулась в
тому, что лежит в глубине ее естества. Это мгновение поставило ее
лицом к липу со всеми местами, в которых она была отделена от
других существ. И самое главное — от самой себя. У нее не было
куда прятаться. У нее не было ничего, что могло бы удержать ее от
этого. Ей просто нужно было быть там, в текущем мгновении. В
действительности, я не думаю, что она никогда бы не встретила
просветленного человека, который бы дал ей больше, чем это мгно-
вение.
Глубина этого горя была так велика, что она должна была
отпустить себя, сдаться. Все места, в которых она пряталась, осве-
тились одной ослепительной вспышкой. Годом позже она говорила
мне, что это было самое глобальное переживание в ее жизни, и, в
частности, сказала: «Оно открыло меня. Оно перевернуло мою
жизнь. С тех пор для меня стало очень важно прикасаться к сердцам
других, понимать их и открываться им».
Если мы скажем, что милость — это чувство общности, пере-
живание нашей глубинной природы, то окажется, что так называ-
емая трагедия представляет собой источник милости. Мы видим,
что к милости нас приводит чаще всего не то, что приятно, а то, что
приводит нас в контакт с глубинами нашего естества.
Известна история о тибетском учителе Марпе, который тысячу
лет назад жил со своей семьей в деревне. Там же жила и многие
монахи, которые пришли, чтобы заниматься со своим великим
учителем. Однажды сын Марпы был убит. Марпа был глубоко
тронут этим горем. Один из монахов пришел к нему и спросил:
— Я вас не понимаю. Вы учите, что жизнь есть иллюзия. И все
же вы плачете. Если "Все это иллюзия, зачем же так сильно пере-
живать свое горе?
— Да, действительно, все иллюзия, — ответил Марпа. — И
смерть ребенка — величайшая из иллюзий.
Он уважал каждое мгновение, давая в своем сердце место
парадоксу: хотя вещи могут не быть такими, какими они кажутся,
утрата близкого человека — одно из самых сильных переживаний
в нашей жизни. Он признавал естественный выход за пределы тела,
продолжение путешествия в осознании, но так же глубоко чтил
чувство потери на том уровне, на котором оно возникает. Он не
ожидал ничего, открывался динамизму вселенной, которая на этот
раз предлагала ему переживание утраты.
Возможно, это самое трудное искусство, которым мы можем
овладеть, — искусство доверять не только радости, но и страданию;
умение открываться горю, каким бы оно ни было, не теряя из виду
совершенство вселенной.
Когда мы говорим о любви к кому-то, мы желаем сказать, что
этот человек является для нас зеркалом того места в нас, которое
есть любовь. Это существо становится нашим местом встречи с
самим собой. Когда это зеркало оказывается разбитым, горе, кото-
рое мы переживаем, свидетельствует об утрате контакта с тем
местом, которое есть любовь. Думая об этом человеке как об от-
личном от себя, мы скорбим о своей утрате, мы снова и снова
переживаем чувство отделенности и изоляции, которое изначально
вынудило нас искать за пределами самих себя то единство, которое
мы называем любовью.
Исследуя чувство утраты своей отраженной любви, мы снова
возвращаемся к самим себе, к своей любви и к той невидимой связи,
которая всегда присутствовала между нами. Прикасаясь к нашей
любви, мы прикасаемся к другому человеку. Когда мы вступаем в
контакт с тем, что у нас было общее, наше горе прожигает себе путь
к центру сердца.
Как мы уже сказали, «любовь» обычно означает эмоцию, сос-
тояние сознания, которое, чтобы найти себя, смотрит вне себя.
Эмоциональная любовь этого «делового» типа постоянно подво-
дит итоги, чтобы убедиться, что другой получает от нас не больше,
чем мы от него. Это очень хитрый способ общения. В его основе
лежит эгоистический интерес, в угоду которому мы можем вычер-
кнуть из своей жизни человека, не подтверждающего больше наш
образ себя. Мы замечаем, что не любим того, кто не отдает долж-
ного нашей идее о том, кто мы такие. Но мы переживаем самую
суть любви, когда наш скорбящий ум погружается к истокам вечно-
присутствующего сердца. Это горечь утраты зеркала. Это горечь
утраты того места в себе, где начинается наша любовь.
Недавно я провел некоторое время с парой, чья одиннад-
цатилетняя дочь была похищена и убита. Это было сущим кошма-
ром для обоих родителей. Они потеряли всякую возможность уп-
равлять своим миром. Они не могли избежать страдания. Их боль
была так велика, что они просто не могли больше за нее держаться,
и тогда их сердца буквально распахнулись.
Вскоре после случившегося они написали письмо Рам Дассу:
«Мы продолжаем жить, хотя у нас не осталось для этого сил.
Мы пытаемся существовать для наших двух других детей, но делать
это иногда бывает трудно. Мы постоянно ищем в своих сердцах и
в сердцах сочувствующих друзей и родных более глубокое пони-
мание и новый смысл.
Мне кажется, что Рейчел — это душа, которая, живя на земле,
ни на миг не прекращала своей работы. В частности, ее последние
три года показали мне цветение сияющего существа — заботяще-
гося, любящего, тянущегося к родным, друзьям и родственникам
всех возрастов. Она постоянно давала всем маленькие «любовные»
штучки. Чтобы вы улыбнулись, чтобы помочь вам чувствовать себя
хорошо, чтобы показать вам, что она вас не забыла. Каким-то
образом она научилась выносить свои поражения и разочарования
так, что они не мешали ей и не пугали ее. Лепестки раскрывались и
тянулись к солнцу. Она не шла на поводу у своих родителей. Она
была сама по себе. Она была самой лучшей и самой сильной среди
нас. Поминки по Рейчел стали уроком для многих людей, которые
ее знали, а также для большого числа тех, кто ее не знал, — уроком,
заставившим всех раскрыться».
Получив это письмо, Рам Дасс ответил:
«Рейчел закончила свою работу на земле и ушла со сцены так,
что мы, оставшиеся позади, содрогаемся в своем сердце, ведь когда
мы думаем о ее смерти, тонкая нить нашей веры подвергается
весьма суровому испытанию. Есть ли среди нас те, кто достаточно
силен, чтобы осознанно принять такой урок, как вы? Возможно,
таких найдется очень немного, да и у них это будет только тихий
шепот уравновешенности и пространственного спокойствия среди
кричащих труб ярости, горя, ужаса и отчаяния.
Я не могу словами облегчить ваши страдания и не должен
пытаться сделать это. Ваше страдание — это наследие, завещанное
вам Рейчел. Это не значит, что я или она должны сознательно
навлекать на вас страдания — просто такова ваша судьба. И стра-
дания должны прожечь себе дорогу до конца... Ведь что-то в вас
умирает, когда вы выносите невыносимое. И только в этой темной
ночи души вы можете приготовить себя к тому, чтобы видеть так,
как видит Бог, и любить так, как любит Бог.
Пришло время для вашего горя найти себе выражение — не
нужно одевать на себя маску непричастности. Пришло время сесть
и спокойно поговорить с Рейчел, поблагодарить ее за то, что она
была с вами все эти годы, и воодушевить ее на дальнейшую работу,
зная, что ваше сострадание и мудрость питаются такими пережива-
ниями.
В своем сердце я знаю, что вы будете встречаться с ней снова
и снова и каждый раз будете вспоминать, что каким-то образом вы
знаете друг друга. Встретившись с ней в следующий раз, вы в один
миг узнаете то, что сейчас вам знать не дано. Почему сейчас все
случилось именно так.
Наш рациональный разум никогда не «понимает», что случи-
лось. Но наши сердца, если только мы открываем их Богу, всегда
находят свой интуитивный путь.
Благодаря вам Рейчел пришла на землю, чтобы выполнить
здесь свою миссию, которая включала также ее смерть. Теперь ее
душа свободна, и любовь, которую вы можете делить с ней, не
подвержена воздействию мимолетных ветров пространства и вре-
мени».
Открывшись для своего горя, наши друзья открылись для
своей любви. Они пережили присутствие Рейчел на уровне, к кото-
рому раньше едва ли прикасались. Раскрываясь, они все меньше и
меньше путались в переживаниях, которые обычно разделяют ро-
дителей и ребенка, человека и его возлюбленного. При этом горе,
которое тревожит и обжигает ум, начинает медленно и спокойно
погружаться в сердце.
В горе мы часто видим, что сначала боль разделения находится
в уме — мысли о покойном, фантазии, разговоры и воспоминания.
Наши отношения, оставаясь в пределах формы, возбуждают ум.
Мы переживаем эти отношения как отношения матери к ребенку,
мужа к жене, тела к телу. Однако в конце концов горе открывает
сердце, и тогда индивид переживается не столько как отдельное
тело, сколько как сушностная взаимосвязь, которая объединяет
людей с самого начала. После этого остается только любовь. Про-
пасти между «я» и «другим», которая вначале разделяла людей,
больше не существует, и они становятся целым, за пределами фор-
мы, за пределами моделей и представлений о том, кто кем был в
земной жизни. Они видят форму насквозь и чувствуют только
любовь. Тогда горе, которое открыло сердце, делает его ранимым
и отзывчивым. И становится очевидным глубокий урок состра-
дания, для которого мы были рождены.
Несколько лет назад на семинаре профессор парапсихологии
одного из университетов Юго-Запада сказал, что осуществил более
полутора тысяч гипнотических сеансов, в ходе которых люди воз-
вращались в свои прошлые жизни. Другой участник сказал, что
хотел бы вернуться в прошлую жизнь, чтобы убедиться, что прош-
лые жизни реальны. Доброволец был хорошо сложенным сплав-
щиком леса из Орегона, ростом шесть с половиной футов и весом
двести сорок фунтов, с большой рыжей бородой. Но был очень
спокойного нрава. Он покорно лег на кушетку, и многие участники
семинара собрались рядом.
Гипнотизер оказался довольно искусным. Он быстро загипно-
тизировал этого человека и провел его через детские воспоминания.
Вот празднуют его шестой день рождения. Вот его первый день в
школе. Младенчество. Затем он выходит за пределы этой жизни и
погружается в то, что мы называем предыдущей жизнью. Вернув
парня к возрасту двенадцати лет в предыдущей жизни, он спросил
у него, как дела, но тут сплавщик леса с испугом в голосе сказал: «Я
потерян. Все мы потеряны. Что нам делать? Я очень боюсь!»
Гипнотизер заверил добровольца в том, что все будет хорошо,
что нужно расслабиться и отпустить страх. Затем он покинул это
ужасное мгновение и устремился еще дальше в прошлое, в то, что
выглядело как еще одна предыдущая жизнь. Оказалось, что испы-
туемый тогда счастливо жил со своим отцом в лесах северной
Германии. Его отец был лесорубом, а сын очень любил его и вос-
хищался им. Он рассказал собравшимся о том, как он жид в тринад-
цать, четырнадцать и пятнадцать лет в великих лесах, запасая дрова
и иногда приходя с отцом в город, чтобы купить необходимые
вещи.
Через некоторое время гипнотизер попросил его заговорить
на его родном языке. Присутствовавшая на семинаре лингвистка
из Техасского университета сказала, что он действительно говорит
на старом германо-датском диалекте. Она могла перевести почти
все его слова. Он был очень счастлив, жил и работал со своим отцом,
изучая ремесло лесоруба. В восемнадцать лет он с большим во-
лнением рассказал о несчастном случае, в результате которого его
отца раздавило срубленное дерево. Сплавщик леса начал рыдать.
Его горе было так велико, что затряслась кушетка, на которой он
лежал. Его лицо покраснело, глаза распухли, а слезы стекали по
щекам в бороду. Тело сотрясалось от великого горя. «О, мой папа
умер! Мой папа! Мой папа!» Восемнадцатилетний парень, оче-
видно, переживал тяжкую утрату. Гипнотизер продолжал двигать-
ся дальше по жизни. В двадцать лет он полностью заменил отца.
Однако каждый раз при упоминании отца в нем говорило сильное
горе. Двадцать два. Двадцать три. Он жил теперь жизнью, которую
раньше делил с отцом. Это был лесоруб, который изредка ходил в
город, чтобы найти покупателя, которому можно сбыть заготов-
ленный лес и приобрести нужные вещи. В двадцать семь парень
встретил женщину в той деревне, где продавал дрова. Он рассказы-
вал о своей подруге с большим интересом. Он ухаживал за ней в
течение нескольких лет, потому что был очень робким. После
описания одной довольно формальной встречи с ней на третьем
году их знакомства гипнотизер спросил его: «Ты уже поцеловал ее?»
Он покраснел и ответил: «О нет, нет!»
Когда ему было тридцать два года, они поженились. После
этого прошло несколько дней счастливой жизни, а затем его жена
умерла. Пережитое лесорубом горе было неописуемо. Снова его
кушетка сотрясалась от рыданий, а борода была мокра от слез.
Гипнотизер мягко вернул его в настоящее. Мужчина сидел с запла-
канными глазами и с недоумением оглядывался по сторонам, не
имея ни малейшего представления о том, что только что вспомнил,
не ведая о сострадании, которым прониклись к нему другие участ-
ники семинара. Все мы были потрясены тем, какое великое горе,
сам того не подозревая, носит в себе этот человек.
Все присутствующие были тронуты мощью непризнанного
горя, с которым он переходит из жизни в жизнь. Каждый из нас
подумал, что схожее горе суждено подчас переживать нам всем. Это
горе, с которым мы рождаемся, эта неописуемая тяжесть на сердце,
заставляющая нас удивляться в детстве: «Зачем мы живем здесь?
Почему жизнь иной раз так тяжела?» А сколько людей, встре-
тившись со страданиями в своем сердце, не принимают его за
последствия травм, перенесенных в этой жизни, а обращаются за
помощью к психиатрам, которые пытаются сделать невозможное?
Разве многие из них в конце концов не остаются наедине с неопису-
емой грустью перед самим существованием?
Многое ли из того, что мы называем грустью, является пере-
живанием наших прошлых потерь? Как мы можем позволить этой
грусти быть движущей силой своей жизни? Как мы можем сопри-
коснуться с этой глубокой болью, с этим местом, которое застав-
ляет нас бояться самой жизни? Как мы можем совладать со своей
неспособностью глубоко переживать жизнь, если мы боимся пе-
ремен?
НАПРАВЛЕННАЯ МЕДИТАЦИЯ НА СКОРБИ
(Эту медитацию можно повторять про себя или же
слушать, как ее медленно читают вслух)
Стоя или сидя в удобном положении, нащупайте с помощью
больших пальцев чувствительное место в центре груди, где
давление кажется самым сильным.
Позвольте своему вниманию войти в сердечный центр,
расположенный в середине груди. Просто чувствуйте его там,
прямо на грудине, прямо под этой костью. Возможно, в этом месте
вы чувствуете тяжесть. Это уплотнение, которое, кажется,
блокирует пространство, лежащее внутри.
Некоторые чувствуют здесь весьма ощутимую боль. Это боль,
появившаяся вследствие потерь и страхов всей жизни.
Не думайте о ней — чувствуйте ее. Не это ли грусть жизни?
Не создавайте ее, а просто откройтесь тому, что чувствуется.
Это безымянная боль, которая присутствует там с тех пор, как вы
себя помните.
Если у вас есть дети, то это место знает, что однажды вы
станете свидетелем смерти своего ребенка или же они станут
свидетелем вашей смерти. Неизбежная потеря.
Это боль тысяч людей, которые умирают голодной смертью в
это самое мгновение. Матерей, которые прижимают голодающих
младенцев к своей чахлой груди.
Понаблюдайте за препятствиями в сердце. Зачерствение и
размежевание, которые возникают, чтобы защитить чувства,
сокрытые там.
Начните входить в это чувствительное место, почувствуйте
неудобство и боль в нем. Регулируйте силу ощущения
надавливанием большими пальцами на эту точку.
Чувствуйте, как боль в сердце отступает на второй план перед
нажатием пальцев, которые мягко прикасаются к внутреннему
страданию.
Чувствуйте страдание в сердце. Дышите им.
Пусть ваши пальцы прикасаются к этой чувствительной
области. Осознавайте каждое побуждение использовать эту боль в
качестве наказания.
Пусть большие пальцы проникнут в чувство утраты и скорби,
которые находятся там. Сосредоточьте свое внимание, как
солнечный зайчик, в центре этого страдания.
Уходите глубже.
Не пытайтесь защитить сердце.
Поддерживая постоянное давление в центре груди, чувствуйте
страдания, которые заключены там. Это все ваши потери,
опасения, неудобства, сомнения.
Сдайтесь этим чувствам. Пусть они сделают с вами свое дело.
Позвольте боли войти в свое сердце. Позвольте ей
встретиться со всем, что выталкивает ее обратно. Позвольте
сердцу быть полностью ранимым.
Пусть боль откроется. Не бойтесь ее. Не отталкивайте ее.
Откройтесь глубинному горю, которое заключено там.
Изоляция. Полная потеря контроля над жизнью и смертью.
Страх неизвестного. Страдание потери любви.
В нас всех так много горя. Откройтесь ему. Не судите его.
Просто переживите его, каким бы оно ни было.
Это неизбежная потеря всех, кого вы любите. Бессильный
гнев заброшенности во вселенную, где возможны такие
невероятные страдания.
Смерть ваших возлюбленных, родителей, детей.
Просто позвольте себе пережить все это. Ничего не
добавляйте к этому, ничего не отталкивайте. Просто посмотрите
на то, что находится там, что мы носим в себе всю свою жизнь.
Поддерживайте давление пальцев постоянным.
Доведите его до мягкого осознания, перед которым тают все
препятствия. Позвольте себе быть полностью рожденным даже
среди всех этих страданий.
Отпустите боль. Дышите ею. Позвольте растаять давно
накапливаемой грусти.
Позвольте своему сердцу раскрыться в это самое мгновение.
Пусть осознание проникнет в самый центр вашего естества.
Используйте страдание так, словно это туннель, и двигайтесь вниз
по нему к центру своего сердца, во вселенную тепла и заботы.
Чувствуйте, как ваше сердце становится пространством.
Страдание заполняет его. Страх и скорбь парят в сострадательном
пространстве. Дышите центром сердечной боли. Отпустите ее.
Позвольте сердцу открыться за пределами своего желания и горя.
Теперь уберите свои руки и положите их на колени.
Осознайте ощущение, которое осталось в центре вашей груди,
словно это окно в ваше сердце. Вдыхайте это тепло и любовь.
Вдыхайте и выдыхайте через сердце.
Легко дышите сердцем.
***
В этой медитации есть ключевая точка, которую можно ис-
пользовать, чтобы открыть сердце. Вдыхание и выдыхание через
сердечный центр так, словно это окно в него, — очень полезная
практика для того, чтобы прикоснуться к внутреннему состра-
данию. При каждом вдохе вы чувствуете великое совершенство
вещей, а с каждым выдохом избавляетесь от того, что не дает вам
пережить совершенство. Оставаясь с ощущениями в сердечном
центре, вы чувствуете, как тает ваше сердце.
Некоторые люди в ходе глубокой медитационной практики
уходят в своеестество так далеко, что переживают аспекты самих
себя, которые выходят за пределы их личностей, их представлений
о себе, даже за пределы их предыдущих воплощений. Там они
выявляют свои непонятые привязанности, первичные страхи и
ужасы. Однако это путь для немногих, хотя я видел, как к тому же
пониманию приходят люди, пережившие горе. Эти люди порой
погружаются так глубоко в свои чувства, что видят, что речь идет
даже не об утрате ребенка или любимого человека, какой бы тяжкой
ни была эта утрата. Речь идет о самой утрате. Они соприкасаются
со столь глубокими уровнями себя, что раньше понятия не имели,
что такое возможно.
Погружение в эту глубокую тьму подобно путешествию по
пещере, в которой миллионы лет царила непроглядная тьма. Одна-
ко достаточно зажечь одну спичку — и извечный мрак в этой
пещере оказывается рассеянным. Некоторые убитые горем люди с
болью поднимают голову и осматриваются по сторонам, видя стра-
дание, которое они всегда несли с собой. Именно это переживание
так усиливает их чувство отделенности, что начинается спонтанное
исцеление. Мы начинаем чувствовать, что другие существа пребы-
вают внутри нас. Мы перестаем отождествляться со своим отдель-
ным телом и умом. И мы сливаемся с сердцем, которое бьется
внутри нас всех. У таких людей через некоторое время переживание
горя рождает большую чувствительность к жизни, потому что в
глубине мы затронули потенциал глубокого исцеления. При нали-
чии такого страдания нам трудно начать исследование этой болез-
ненной реальности. Однако именно открытие себя этой скрытой
боязни утраты и желанию безопасности дает нам возможность
приблизиться к свободе.
Горе может дать толчок к глобальному исцелению, потому что
мы вынуждены обратиться к своим глубинным чувствам, которые
находятся на пороге осознания. Хотя многие мотивации приходят
с уровня страха и потери, все же мы не знаем, где они начинаются.
Мы просто обнаруживаем, что забылись в действии, гневе или
страхе, что оттолкнули других, ухватившись за свою безопасность,
что постоянно защищаем свое сердце.
Это неизбежное открытие сердца ставит нас лицом к лицу с
тем, что так часто заставляет нас и наших возлюбленных страдать
от своей воображаемой отделенности. Этот величайший дар, кото-
рый дает нам горе, для многих из нас напоминает погружение под
землю, где мы получаем возможность видеть корни деревьев, тогда
как раньше нашему взору были доступны только листья и ветви.
Это дерево жизни, дерево нашей жизни. Его листья подобны нашей
личности, поверхностным проявлениям существа, которое мы на-
зываем собой. Вы видите, как возникают эти ветви, как на них
распускаются цветы, и вы либо гордитесь ими, либо опасаетесь их,
в зависимости от того, соответствует ли их форма вашему предс-
тавлению о том, какими они должны быть.
Однако в сознательном уме вы всегда находитесь «над землей».
Вы никогда не видите корней, из которых начинается весь этот рост.
Вы внимательно-стрижете и подравниваете дерево, чтобы выделить
приятное и устранить неприятное. Ваша жизнь становится похо-
жей на декоративный куст. Живая истина оказывается похоронен-
ной под многими слоями желания видеть вещи не такими, какими
они являются. Однако горе не дает нам спрятаться. Вы не выбираете
его и не в силах им управлять. Вы оказываетесь под поверхностью
на том уровне, с которого проистекают все ваши переживания. Вы
входите в сферу темных привязанностей и громких требований
сердца и обнаруживаете себя открытыми для истины. Тогда дерево
личности больше не кажется вам совершенно невиданным предс-
тавлением.
Горе толкает вас на страдания, которые вы никогда бы не
отважились навлечь на себя сознательно. Вы обнаруживаете, что
погрузились в вековечную темноту и наблюдаете все корни и усики,
даже капилляры на корнях, которые питают дерево вашей лично-
сти. Вы начинаете видеть корни своих желаний, суждений, чувств
и сомнений. Вы начинаете видеть возможность свободы, связи со
своим глубинным естеством. Это не только цветы и листья, но и
сам источник, из которого они возникают. Вы входите в то, что
обычно полностью достижимо дяя осознания, и видите безгра-
ничность процесса роста и бытия. Вы видите, откуда у вас появи-
лись эти индивидуальные особенности и склонности, откуда у вас
столько различных реакций на те или иные события. Вскоре многие
их этих реакций покажутся вам непригодными для любовного,
мудрого общения с людьми.
В горе есть ловушка для многих, кто считает себя духовным.
Речь идет о склонности отталкивать глубокие чувства, полагая, что
они «недуховны». «Если бы я был действительно духовным, я бы
не был так испуган, зол или расстроен». С другой стороны есть люди,
которые считают реальными только свои эмоции. Они говорят:
«Все эти трансцендентные вещи нужны только для того, чтобы
подавить мои чувства». Однако в горе человек не может бежать из
ада, чтобы достичь небес, равно как он не может захватить с собой
небеса, погружаясь в ад. Здесь приходится выбирать: или — или.
Это напоминает нам фотографию безмолвного индийского учи-
теля Хари Дасса, стоящего со своей грифельной доской, на которой
написано: «Мы должны делать все».
Известна также история о дзэнском монахе, который горевал
на могиле недавно почившего учителя. Один из его друзей-монахов
пришел к нему и сказал: «Ты же монах; как ты можешь плакать?»
Монах резко повернулся к нему и строго сказал: «Я плачу, потому
что мне грустно».
Когда приходит понимание, когда мы видим источник наших
переживаний, мы находим в жизни место для всего. В ней есть место
для радости постижения собственной природы — без привязан-
ности и желания спрятаться за это постижение, чтобы подавлять
свои чувства. В ней есть место для грусти. Однако мы не привыкли
давать простор грусти, таким неприятным чувствам. Мы считаем,
что должны подавлять и скрывать грусть, не подавать виду, что нам
плохо. Некоторые говорили мне, что в горе не знали, что им делать
с этими сильными эмоциями. Они чувствуют, что должны прояв-
лять свое горе каким-то общественно приемлемым путем. Для
этого есть общественные стереотипы поведения. Нас пугает необъ-
ятность наших чувств.
Однако нам всем суждено переживать горе. Нам всем ведомо
чувство утраты. Даже если ваши близкие все еще живы, в вашей
жизни есть место для опасений, потому что мы живем в мире, в
котором все постоянно меняется. У многих из нас остались старые
раны и шрамы в тех местах, где желания ускользнули от них.
Чего бы вы ни желали, чем больше вы желаете, тем больше вы
одержимы горем, болезненностью, тем сильнее у вас сосет под
ложечкой. Будь то желание увидеть любимого человека, выжить,
умереть, желание добиться успеха иди приобрести новый сияющий
мыльный пузырек, что-то в самой природе этого желания обладает
качеством горя.
В этом мире изменений не существует безопасности. В нем нет
незыблемых оснований, на которые можно поставить то, что ка-
жется нам неизменными ногами. Но ничто не остается неизмен-
ным. Есть только постоянное течение изменяющихся событий,
теней, мерцающих на стенах Именно в привязанности к этим
временным вещам коренится страдание.
Горе начинается с попыток оставить что-то таким, каково оно
есть, предотвратить неизбежные изменения. Даже те, кто стре-
мится прежде всего к истине, могут испытать сильные страдания,
когда разрываются нити, связующие их со своими возлюбленными,
когда их сердца теряют контакт с самим собой. Каждый переживает
свою человечность в той мере, в которой он может открыться
радости и грусти.
Возможно, именно в горе мы обнаруживаем силу, которая дает
нам силу воплотиться в этой жизни и последующих жизнях. Имен-
но когда наше сердце насильственно распахивается, мы открываем,
как сильно мы защищены от жизни, как тесна наша клетка, как
много места в ней мы променяли на безопасность. Мы видим, что
наша задача — любить сильнее, жить более полно в этом запутан-
ном мире.
Это мир постоянных изменений и бесконечной опасности. В
нем любая мысль длится лишь мгновение, а настроения меняются
постоянно и часто противоречат друг другу. В нем все, что начина-
ется, не кончается. Мы видим, что все, что мы любим, как бы мы
за него ни цеплялись, рано или поздно уносит с собой поток вре-
мени. Мы жалуемся на то, что нашей жизни недостает спокойствия,
чувства глубинной причастности к чему-то неизменному. Мы опла-
киваем потерю своей подлинной природы. Но когда мы начинаем
сосредоточиваться на пространстве, в котором возникают все ми-
молетные формы, мы начинаем видеть за пределами мысли. Мы
видим, что за пределами изменчивой сферы иллюзорного ума есть
покой, который являет нам жизнь в состоянии равновесия и сост-
радательной беспристрастности.
Именно в этом покое мы наблюдаем за постоянными изме-
нениями мимолетного ума. Мы видим отражение в нем всего мира.
И мы видим, что все имеет конец. Каждая мысль кончается. Каж-
дый вкус, каждое мгновение слышания, видения — все это конча-
ется. .И так бьыо всегда. Кончается каждое переживание, каждое
взаимоотношение. За мгновением слышания следует мгновение
видения, за которым следует мгновение вкуса, мысли и воспоми-
нания, после чего снова следует мгновение слышания. Мы видим,
что каждое состояние сознания изменяется. Вдох, который вы
делаете сейчас, тоже закончится. Рождение и смерть — постоянно
повторяющиеся проявления жизни. Все имеющее начало имеет и
конец. Ничто не остается неизменным. В потоке изменений нет
реального или незыблемого места, на котором можно долго оста-
ваться в безопасности. В непрерывном потоке становления нет
ничего такого, о чем можно сказать, что это мы.
Однажды кто-то спросил известного мастера тай-медитапии:
— В этом мире, где все меняется, где ничто не остается преж-
ним, где утрата и грусть, кажется, свойственны самой нашей жизни,
как в нем может быть счастье? Как мы можем найти безопасность,
когда мы видим, что у нас нет никаких оснований надеяться, что
вецщ будут такими, какими мы хотим их видеть?
Учитель, участливо глядя на ученика, поднял стакан с водой,
который был поставлен перед ним в это утро, и сказал:
— Ты видишь этот стакан? Для меня он уже разбился. Я
наслаждаюсь им, я пью из него. Он прекрасно держит воду, он даже
иногда красочно отражает солнечный свет. Когда я легонько уда-
ряю по нему, он звенит. Но когда я ставлю его на полку, ветер может
сдуть его оттуда. Или же я могу локтем столкнуть его со стола, и
тогда он упадет на землю и разобьется. Если это случится, я лишь
скажу: «Ну вот». Когда я понимаю, что этот стакан уже разбит,
каждое мгновение его существования для меня бесценно. Каждое
мгновение таково, каково оно есть, к нему нечего добавить.
Когда мы понимаем, что, как и этот стакан, наше тело уже
разбито, что фактически мы уже мертвы, тогда наша жизнь ста-
новится бесценной, и мы открываемся перед ней в каждое мгно-
вение ее протекания, какова бы она ни была. Когда мы понимаем,
что все наши возлюбленные уже умерли —наши дети, наши мужья
и жены, наши друзья, — какими ценными для нас они становятся!
Как мало тогда нам мешает страхи сомнения! Когда мы живем свою
жизнь так, словно мы уже мертвы, жизнь приобретает новый
смысл. Каждое мгновение становится вечностью, вселенной в себе.
Когда мы понимаем, что уже умерли, наши приоритеты меня-
ются, наше сердце открывается, наш ум начинает выходить из
тумана старых привязанностей и предпочтений. Мы видим мимо-
летность жизни, и главное сразу же становится очевидным: пере-
дача любви, отпускание препятствий для понимания, отказ от на-
ших привязанностей и попыток спрятаться от самих себя. Видя
беспощадность нашего самоудушения, мы постепенно входим в
свет, который у нас общий со всеми живыми существами. Когда
мы рассматриваем каждое учение, каждую потерю, каждое при-
обретение, каждую радость в их первозданном виде; когда мы все
это переживаем полно, жизнь становится для пас приемлемой. Мы
не являемся больше «жертвами жизни». И тогда каждое пережи-
вание, даже потеря самых дорогих людей, дает нам еще одну воз-
можность для пробуждения.
Если только духовная практика позволяет нам жить так, слов-
но мы уже умерли, наши отношения со всеми, кого мы встречаем,
все наши действия становятся такими, словно мы доживаем пос-
ледние минуты. Разве в нашей жизни тогда найдется место для
старых игр, лживости и взаимных претензий? Если мы живем свою
жизнь так, словно нас уже нет, словно наши дети уже умерли,
останется ли у нас время и желание на то, чтобы защитить себя и
поддержать вековечные иллюзии? В таком случае приемлемой ока-
зывается только любовь, только истина.
ГЛАВА 9
СМЕРТЬ ДЕТЕЙ
Приведу здесь историю о древнем китайском императоре,
который пожелал отпраздновать столетний юбилей пра-
вления своей династии. Услышав о великой дзэнском наставнике
и поэте, он отправил к нему посланца с просьбой позвать его во
дворец. Когда дзэнский поэт прибыл, император попросил у него
написать стихотворение во славу долгого царствования династии.
Через несколько недель мастер дзэн вернулся во дворец. До-
став лист пергамента, он прочел: «Дед умер, отец умер, ребенок
умер».
Услышав это стихотворение император пришел в ярость и
пригрозил отрубить поэту голову. Поэт же поклонился императору
и сказал: «Повелитель, это не проклятие твоему дому, как тебе
могло показаться; Скорее это величайшее из благословений. Ведь
что может быть лучше жизни, при которой первым умирает стар-
ший, а молодым дано дожить до преклонного возраста? Что может
быть большим проклятием для семьи, чем смерть ребенка?»
В наши дни, как и во все времена, смерть ребенка — это,
возможно, величайшая из трагедий. Однако современный техно-
логический прогресс на Западе привел к тому, что это переживание
выпадает на долю лишь некоторых родителей, а не на большинство
— как раньше. Сто лет назад в Соединенных Штатах и до сих пор
в менее технологически развитых странах «третьего мира» смерт-
ность в младенчестве и в детские годы была и есть таковой, что
большинству родителей суждено пережить утрату одного или нес-
кольких детей. Когда-то было принято заводить большие семьи,
рожать много детей, чтобы было кому продолжить ремесло или
вести хозяйство, если не все дети доживут до зрелых лет. Когда
ходишь по кладбищу XVIII или XIX века, поражает число детских
захоронений. Хотя наши времена уникальны в плане медицинских
достижений, утрата ребенка в наши дни — такое же несчастье, как
и раньше. Хотя мы довольно редко слышим о смерти ребенка, когда
это случается, душевные страдания, глубокое горе и скорбь не
отличаются от тех, которые переживали люди с самого начала
времен.
В буддистской традиции известна история о том, как у Криш-
ны Готами умер единственный сын. От горя она принесла своего
мертвого ребенка к соседям с просьбой дать ему лекарство, которое
могло бы его исцелить. Люди думали, что она сошла с ума. Поэтому
Кришна Готами пришла к великому учителю, известному как Буд-
да, и воскликнула:
— Господи, дай мне лекарство, которое могло бы исцелить
моего мальчика!
— Я помогу тебе, но вначале дай мне горсть горчичных семян,
— ответил Будда.
Когда мать с радостью пообещала принести ему семена, Будда
добавил:
— Но они должны быть взяты в доме, где ни ребенок, ни
родитель, ни друг никогда не умирали. Каждое семечко должно
быть взято в доме, в котором не знают смерти.
Кришна Готами ходила по деревне от дома к дому. Людям было
жаль ее и они говорили:
— Вот тебе горчичное зерно. Возьми его.
— А в вашей семье умирали когда-нибудь сын или дочь, отец
или мать? — спрашивала она.
— Увы, живы здесь немногие, а остальные умерли. Не напоми-
най нам о нашем горе, —неизменно говорили ей. Ей так и не удалось
найти ни одного дома, в котором никогда не умирал любимый
всеми человек.
Через некоторое время уставшая и отчаявшаяся Кришна Го-
тами вернулась и села у дороги, наблюдая за огнями далекого
города, которые тускло мерцали вдали. Наконец, воцарилась тем-
нота ночи, но она все сидела, созерцая мимолетную судьбу челове-
чества.
Когда она вернулась. Будда увидел, какое понимание пришло
к ней ночью, и молвил:
— Жизнь смертных в этом мире беспокойна, быстротечна и
исполнена страданий, ибо нет никакой возможности тем, кто ро-
дился, избежать смерти.
Позволив страданию быть таким, каким оно должно быть,
Кришна Готами похоронила своего сына в лесу. Вернувшись к
Будде, она нашла прибежище в его учении и начала трудный путь
к освобождению.
Несколько лет назад меня пригласили посетить пресвитери-
анский медицинский центр при детской больнице в Нью-Йорк
Сити. На двух этажах, где я побывал, были расположены боль-
ничные палаты, в которых лежали дети, больные раком и кистоз-
ным фиброзом. Эти болезни обычно развиваются долго, и поэтому
ребенок может попасть в больницу, когда ему впервые поставили
диагноз, затем через несколько месяцев вернуться домой, а затем
снова время от времени проходить обследование и лечение на
протяжении нескольких лет. Часто, когда состояние ребенка ухуд-
шалось, его привозили в больницу для интенсивного лечения, и он
умирал в одной из этих палат.
Я провел несколько дней с девочкой, которой, когда я впервые
встретился с ней, через несколько недель должно было исполниться
двенадцать лет. Она умирала от малокровия. Ее мать была очень
заботлива и проводила в ее палате большую часть времени. За
последние три-четыре года девочка несколько раз лежала в боль-
нице, но теперь было ясно, что жить ей осталось недолго. У нее
были физические боли, но более явным было ее замешательство.
Случилось так, что мы с ней сразу же почувствовали симпатию друг
к другу и вскоре свободно говорили о болезни тела, которое скоро
должно было отойти.
— Как ты думаешь, что тогда случится? — спросил я ее.
— Думаю, что я умру, — ответила она.
— А что случится после того, как ты умрешь? — продолжал я.
Отмечу, что вступая в диалог с ней, я ничего не собирался ей
навязывать. Я был готов говорить ей что угодно, лишь бы только
как-то поддержать ее.
— Ну, я думаю, что умру и попаду на небеса. Там я буду жить
с Иисусом, — ответила она.
— Что это значит? — спросил я.
— Иисус справедлив на небесах, но не справедлив на земле.
Я сразу понял, что она подражает предрассудкам родителей.
Ребенок был введен в заблуждение по поводу того, кем или чем
является Иисус, хотя именно Иисус был той неизвестной средой, в
которую ей предстояло окунуться, покинув тело. Как можно дове-
рять тому, кто справедлив в одном случае, а в другом — нет? Это
значило, что, по ее мнению, Иисус может быть несправедлив. По
существу, она верила, что отправляется туда, где не все благо.
Мы вместе начали интересное исследование, и никто из нас не
знал, чем оно закончится. Мы стремились открыться тому мгно-
вению истины, которое было нам доступно. Преодолевая застен-
чивость и открываясь любви.
— Как ты думаешь, почему Иисус несправедлив в одном месте
и справедлив в другом? — спросил я.
— Я тяжело заболела, хотя никогда не делала ничего плохого.
Почему я должна болеть? Почему я должна умирать?
Доверяя интуиции, которая позволяла нам чувствовать сердце
друг друга, я спросил о том, как ей живется дома.
— Я бываю в школе не больше, чем по две недели, — сказала
она. — Иногда я остаюсь дома, потому что плохо себя чувствую или
потому что должна вернуться в больницу. Но я стараюсь занимать-
ся самостоятельно.
Я спросил, какие у нее отношения с другими детьми в школе.
— У меня есть подруга, у которой парализована рука. И я
фактически единственная в классе, кто хорошо к ней относится и
дружит с ней. Остальные дети так заняты собой, что обзывают ее и
издеваются над ней, когда мы играем во дворе. Мне кажется, что
они не любят тех, кто не похож на них. Я думаю, что они просто
боятся таких ребят.
Когда я спросил у нее, поступает ли она тоже так, как все, она
сказала:
— Нет, что вы!
Тогда я спросил у нее, почему это так, и она ответила:
— Просто иногда у меня бывает сильная боль, и я плохо себя
чувствую, и поэтому я понимаю, каково ей приходится. Я знаю, как
это плохо, когда тебе больно, а тебя еще дразнят.
Тут я увидел, как сильно открылось у нее сердце за годы
болезни, и сказал ей:
—Посмотри, ты стала более сострадательной, более открытой
и заботливой, чем твои друзья по классу. Разве это случилось не
благодаря твоей болезни, которую, как ты сказала, дал тебе Иисус?
И вот эта открытость, эта доброта и любовь, которую ты получила,
когда заболела, разве это трагедия? Или же это какой-то замеча-
тельный дар любви и заботы, который делает тебя более велико-
душной?
— Да, — ответила она, — я бы не променяла это чувство ни на
что на свете!
А затем она широко улыбнулась, и в глазах у нее заблестели
слезы. Она посмотрела на меня и сказала:
— Иисус справедлив на земле. Иисус справедлив на небе.
Она избавилась от своего замешательства и страха, войдя в них.
Она не подражала чувствам других, а доверилась своему понима-
нию, которое, очевидно, было у нее намного более взрослым, чем
у других людей. Она могла чувствовать Иисуса, неизвестное внутри
себя, как сострадание. У нее появился контекст для болезни, кото-
рого у нее не было никогда раньше. Каким-то образом болезнь стала
для нее приемлемой. И через несколько недель, за день до того, как
ей должно было исполниться двенадцать, утром перед моим отъез-
дом из Нью-Йорк Сити, деля со мной воображаемый именинный
торт, она подняла на меня уставшие, умиротворенные глаза и ска-
зала:
— Спасибо! — и умерла вечером того же дня.
Еще как-то меня пригласили увидеть умирающего от малок-
ровия мальчика двух с половиной лет. Он был не просто очень
ослаблен болезнью. У него были другие нежелательные последст-
вия лечения: язвы в районе заднего прохода, кровяные подтеки в
разных частях тела, шунт для введения медикаментов. Его тело
свидетельствовало о том, что болезнь прогрессирует. Когда я подо-
шел к железной кроватке, в которой лежал Тони, он посмотрел на
меня и окружающих взглядом человека, готового на все. Его глаза
на мгновение останавливались на каждом лице, прежде чем пе-
рейти к следующему. В этом взгляде не было ничего поверхност-
ного. Присутствие Тони в нем было полным. Взгляд в его глазах
был похож на взгляд в ночное небо. Он был открыт мгновению,
смерти. Несмотря на все происходящее, он присутствовал необы-
чайно полно.
Хотя было ясно, что жить телу Тони осталось уже недолго, он
не пытался избежать своей участи, а открывался пространствен-
ное™ неизвестного и с готовностью делил ее со всеми, кто при-
ходил к нему. Его принятие смерти каким-то образом передалось
матери, которая через некоторое время отвела меня в сторону и
спросила, что ей делать. Она была в замешательстве, потому что
хотя самое ценное в ее жизни уходило от нее, почему-то она чувст-
вовала в этом невероятное благо. Она боялась, что с ней что-то не
так. Она сказала, что ее муж, профессиональный военный, твердил
ей, что мальчик не должен умереть. Он не мог отважиться прийти
в больницу, увидеть своего сына при смерти, почувствовать эту
умиротворенность в комнате.
Некоторое время мы провели с матерью Тони, сидя в соседней
комнате, разговаривая о ее самочувствии, переживая великую от-
крытость и в то же время замешательство. Она говорила о теплоте
общения с сыном. Она утверждала, что каким-то образом может
понять, может почувствовать, — не интеллектуально, а в глубине
души, —• что между нею и Тони установился контакт, который
позволит им свершить то, ради чего они родились, хотя она и не
могла вообразить себе, как это стало возможным. И я сказал ей:
«Что же, можете ли вы вообразить себе на мгновение, что два
вневременных существа плывут от рождения к рождению, любя
друг друга и заботясь друг о друге? Одно из них обращается к
другому:
— Знаешь ли, в этой жизни мы можем многому научиться, и
мне бы хотелось узнать, не можем ли мы как-то помочь друг другу.
Представь себе, что один из нас родится тридцатилетней жен-
щиной, у которой будет этот прекрасный, невообразимо милый
ребенок. Затем, предположим, через два года у ребенка окажется
болезнь, которая не позволит ему дальше существовать в теле.
Таким образом эти два существа будут вынуждены потерять этот
мощный контакт. Но они будут наслаждаться им в любви, не
цепляясь за тело, оставаясь в сердце друг друга до самого конца.
—Что же, такая жизнь, кажется, будет интересной, —отвечает
другое существо. —Давай осуществим ее. Один из нас будет маль-
чиком двух с половиной лет, а другой — матерью, которая так
явственно прочувствует все, что их разделяет, что полностью отвер-
гнет свои предрассудки и будет жить в сердце, в глубинном об-
щении с сыном, наблюдая за тем, как он умирает, а она ничего не
может с этим поделать. Это поможет ей непосредственно увидеть
реальность. Ее сердце откроется больше, чем когда бы то ни было.
— Хорошо, я буду матерью, — говорит первое существо.
— Нет, нет! — перебивает его второе. — Ты будешь матерью
в другой раз. На этот раз я буду матерью!
— Так и быть, я буду маленьким мальчиком, — соглашается
первое. Так они приходят к согласию. После этого второе существо
рождается на земле, а через тридцать лет рождается первое, и таким
образом они осуществляют свой замысел».
Мать Тони сказала, что каким-то образом она чувствовала, что
все действительно могло быть так. Ее тело могло сотрясаться от
слез, когда она думала об утрате сына, и все же ее сердце могло
оставаться открытым для любой возможности. Должно быть, они
действительно заключили когда-то такой договор и теперь доигры-
вали свои роли, чтобы помочь друг другу проявить более глубокое
осознание и сострадание.
Через несколько недель Тони покинул тело, и его мать сказала
мне, что каким-то образом она видела в этом благо, хотя другие
люди и ее собственные мысли нередко говорили ей обратное. За-
планированная работа была завершена в том духе любви, как они
и намеревались осуществить ее с самого начала. После смерти отец
Тони сильно горевал, то приходя в ярость, то чувствуя свою вину.
Он чувствовал, что никогда не смог бы относиться к этому так, как
его жена. Однако через несколько дней, во время похорон, он
прошел через очень глубокое переживание. На какой-то миг его
глаза засияли пониманием, и он сказал своей жене: «Я, кажется,
понимаю, о чем ты говоришь. Каким-то образом я почувствовал,
что нет ничего плохого в том, что Тони умер. Я знаю, что с ним все
хорошо и что он делает все, что должен делать».
В это мгновение они были так близки, как никогда раньше в
этой жизни. И хотя они были опечалены утратой сына, они пере-
жили великую радость и полноту мгновения. Они открылись един-
ству, которое смерть не может поколебать, для которого не сущес-
твует разделения, которое не зависит от тела и позволяет вместе
любить и видеть саму суть того, чем мы являемся.
Третьим ребенком, которого я видел, была больная раком
шестнадцатилетняя девушка, страдавшая от сильных болей. Когда
я пришел, чтобы поговорить с ней, она выглядела очень радостной,
поскольку скоро должна была вернуться домой. «Мой папа при-
едет, чтобы забрать меня на выходные домой. Я смогу на несколько
дней уехать отсюда!» Мы поговорили о том, как можно облегчить
ее боль, и начади заниматься медитацией на боли. Когда мы изме-
нили ее отношение к боли и позволили ее чувству свободно парить,
ее пространство немного расширилось, и она могла теперь пере-
живать это ощущение без сопротивления и страха. Ka3 все ее тело расслабилось и обмякло, и ее легкость теперь была
очевиднее. После пятнадцатиминутной направляемой медитации
мы уже сидели в ненапряженной тишине. Затем прошло еще не-
сколько минут, в течение которых мы обсуждали, как ей лучше
самостоятельно пользоваться этой техникой. Тут пришла няня и
сказала:
— Приехал твой отец, но он сейчас внизу разговаривает с
доктором Брауном.
Шарлин, которая, как и все дети, много лежавшие в больнице,
прекрасно знала все отношения здесь, сразу же поняла, что что-то
неладно.
— Я не поеду домой, да? — с огорчение в голосе спросила она.
— Мне придется находится здесь в течение всего уикэнда!
— Да, — ответила няня и вышла из палаты. Шарлин распла-
калась.
Я обратился к ней со словами:
— Сейчас, когда ты открылась физической боли, почему бы
тебе не уступить и душевным страданиям? — И тогда она начала
открываться своему разочарованию, разжимать хватку, которой
держалась за нее в уме. Она начала расслабляться и отпускать
страдания подобно тому, как до этого она поступала с физической
болью, и вскоре ее лицо снова озарилось светом. Она сказала, что
раньше это было немыслимо для нее, что она не могла себе предс-
тавить, как можно открыться разочарованию, и что, как это ни
странно, открыться несчастью в каком-то смысле даже приятнее,
чем осуществить изначальное желание. Ведь сейчас она чувствова-
ла, что ее разочарование, ее страдания, ее рак и даже ухудшение
состояния тела — все это приемлемо для нее.
— У меня есть теперь средство, — сказала она. И действитель-
но, у нее теперь была точка отсчета, способ легко встретить любое
переживание, отпустить сопротивление, воспользоваться даже ра-
зочарованием и страданием для того, чтобы оставаться открытой
в вихре неконтролируемых событий.
Мне сказали, что через несколько недель она спокойно умерла,
тихо приняв свою смерть.
Работая с умирающими детьми, я убедился, что они уминают
легче, чем взрослые. Возможно, это связано с тем, что они еще не
пытались контролировать мир, и поэтому у них в уме нет такого
напряжения. Они более открыты к текущему положению вещей. У
них еще нет устоявшихся представлений о жизни и смерти, и
поэтому они меньше привязаны к званию, славе, репутации и даже
телу. Возможно, многие не боятся небытия потому, что совсем
недавно пришли оттуда. Я заметил, что чем меньше ребенок, тем
меньше он боится смерти. Страх, который я часто нахожу у них, —
это отражение ужаса их родителей.
Все свои знания о смерти дети черпают из своего непосредст-
венного окружения. Поэтому страх родителей часто передается им.
Имеется классическое психологическое описание отношения
к смерти «среднего ребенка». Говорят, что до двух лет у детей нет
вообще никого представления о смерти. Она просто не существует.
Для них это еще одно бессмысленное сотрясение воздуха. Между
двумя и четырьмя годами у них, по-видимому, развивается предс-
тавление о том, что умирают не навсегда. «Мой дедушка умер; когда
он приедет к нам снова?» «Моя собачка умерла», — однако ребенок
продолжает оставлять пищу для Тузика. Умирают не навсегда.
Каждый уходит и приходит. Но когда дети взрослеют и достигают
школьного возраста, они много разговаривают, обмениваются иде-
ями, учатся и становятся общественными существами. Они уже
знают, что нужно делать со своим естеством для того, чтобы стать
приемлемой частью мира. Они уже стали окультуренными. Они
начинают разделять традиционные взгляды, которые заимствуют
прежде всего у родителей. В эти ранние школьные годы часто
можно видеть, что ребенок относится к смерти как к чему-то
внешнему. Смерть с косой. Смерть придет и заберет вас.
Дети растут дальше, и в средней школе они осознают себя
важной частью мира. И тогда смерть рассматривается ими как
исчезновение, словно ваш свет кто-то тушит. Теперь смерть — это
абсолют, который сметает все. Это чувство постепенно развивается,
-ж у подростков оно становится значительным страхом смерти.
Интересно, что чем старше ребенок, тем большее неудобство он
чувствует по отношению к смерти. Очевидно, что чем старше он
становится, тем дальше он отходит от истины. Изначальная вера
ребенка в то, что смерти не существует, что это всего лишь еще
один момент жизни, гораздо ближе к истине. Создается впечат-
ление, что чем больше времени человек проводит в теле, тем боль-
ше он считает, что тело — это единственная реальность, и его
потеря равносильна потере жизни. По всей вероятности, чем мень-
ше ребенок, тем теснее его контакт с бессмертием и тем меньше
боязнь перемен.
Поскольку дети обладают большей верой и более тесным кон-
тактом с бессмертием, смерть им не кажется проблемой. Кажется,
что самой большой проблемой умирающих детей является стра-
дание, которое они причиняют своим родителям. Ребенок нередко
чувствует себя виновным за то, что создает такой дискомфорт. Мы,
взрослые, увлекаясь эгоцентрическими отношениями, иногда за-
бываем, что забота о наших близких проявляется двояко. Мы за-
бываем, как наши дети привязываются к нам, как они переживают
за нас. Хотя они могут быть непослушными и делать то, что мы им
запрещаем, по существу, они очень заботятся о счастье своих ро-
дителей. Я видел, как дети умирали, в значительной мере приняв
смерть (хотя, конечно, они не любят физических неудобств). Боль-
ше всего неприятностей им доставляло горе их родителей. Я видел,
как дети цепляются за тело и пытаются выжить не для себя, а для
того, чтобы облегчить страдания близких.
Одна наша знакомая, которой сейчас уже за тридцать, в десять
лет лежала в палате для смертельно больных детей, которым делали
открытые операции на сердце. Она рассказывала: «Все ребята знали,
что их ждет. Но относились они к этому очень легко. Страха почти
не было. Было довольно весело. Кроме тех дней, когда приходили
родители и приносили с собой беспокойство и страх. Это на неко-
торое время омрачало обстановку. Все мы знали, что можем уме-
реть. Я помню даже одного мальчика, который выглядел настолько
здоровым, словно у него только сломана нога. Всем казалось, что
он попал к нам случайно. Но он сказал, что скоро умрет, и дейст-
вительно умер через две недели».
Самой маленькой из серьезно больных детей, которых я видел,
была девочка пятнадцати месяцев, которая умирала от невроблас-
томы — рака, который начался еще в утробе. Это генетически
программируемая мина замедленного действия, развивающаяся
после рождения и лишающая ребенка возможности жить в теле, в
которое он вселился совсем недавно. В течение восьми месяцев
Сара проходила лечение в больнице. Я заметил, что пока рядом с
ней был только я, она лежала в кроватке довольно спокойно. Каза-
лось, что она о чем-то задумалась. Но как только в палату входили
ее родители, ребенок сразу же становился возбужденным и беспо-
койным, отражая их замешательство. Родители, видя его смятение,
уходили в больничное кафе с еще большей тяжестью на сердце. «О,
мой ребенок так расстроен тем, что происходит». Поскольку они
не знали, как ребенок ведет себя без них, они видели только отра-
жение в нем своих чувств. Они никогда не видели, как хорошо
девочке, когда она остается сама.
Разговаривая с родителями впоследствии, я почувствовал раз-
ногласие и ссору между ними. Муж взял отпуск с работы на не-
сколько недель, чтобы побыть вместе со своей дочерью, но пос-
кольку болезнь дочери могла продлиться еще некоторое время, он
чувствовал, что должен вернуться на работу. У его жены начиналась
истерика, когда она понимала, что должна будет «остаться сама с
бедной Сарой». Напряжение и возмущение нарастали. Жена счи-
тала, что ее муж бессердечен, поскольку хочет вернуться на работу.
Он видел, что она не понимает, как сильно он страдает и как важно
ему вернуться в знакомое окружение. Их дочь умирала, а вместе с
ней и их отношения.
Продолжая наш разговор, вскоре мы убедились, что, каким бы
ужасным ни представлялось им то, что случилось с Сарой, оно не
было неестественным. Это была данность, которую они не могли
по своему желанию устранить. Перед ними был выбор: уступить
страху и раздражению — и тем самым усилить болезненность
переживания для всех участвующих сторон, или же полностью
войти в него с любовью, заботой и взаимной расположенностью,
которые помогли бы преодолеть разделенность, нередко рождаю-
щуюся в трудную минуту. Каким-то образом они увидели, что это
не просто бедствие, которое выпало на их долю, но и закономерный
этап развития Сары и их тоже. Они поняли, что у них есть возмож-
ность такого отношения к происходящему, о котором до сих пор
они даже не подозревали. Отец ребенка сказал: «Знаете, я молюсь,
чтобы с девочкой было все в порядке и чтобы нам с женой было
дано понимание, почему все случилось именно так, но на мои
молитвы никто не отвечает». Когда он говорил, я чувствовал, что,
возможно, если бы его жена стала на колени рядом с ним, когда он
молится, в это мгновение на его молитву ответили бы.
Процент разводов среди пар с одним ребенком, который умер,
очень высок. Возможно, это объясняется тем, что они не открыва-
ются горю друг друга, не принимают текущего мгновения и не
пускают друг друга в свое сердце. Родители должны помогать друг
другу открыться страданию, принять его и позволить сердцу раск-
рыться, стать ранимым и чувствительным к истине. Смерть ре-
бенка дает возможность достичь глубокого понимания, заботы и
любви.
Оказалось, что родители Сары дошли уже до последней черты
и были готовы на все, даже на то, чтобы открыться своим страхам
и ожиданиям. В последующие недели Сара стала заметно спокой-
нее, поскольку со стороны родителей она не чувствовала больше
такого сильного страха. Любовь, которую ее родители могли раз-
делить с ней, позволила ей стать спокойной и умереть с умиротво-
ренностью на лице.
Знание о том, что привязанность работает в обоих направ-
лениях и что дети также стремятся защитить своих близких, не
означает, что родители должны скрывать свои эмоции, чтобы не
смущать больных детей. Это значит, что они должны отпустить все
разделяющие их барьеры, разделить страдание открыто и с лю-
бовью, поработать вместе для того, чтобы принять данность теку-
щего мгновения/Мост между известным и неизвестным — всегда
любовь.
Знакомая медсестра ухаживала за шестилетним мальчиком,
который находился в глубокой коме в течение шести месяцев. Его
отсоединили от системы поддержки жизни, от которой зависело
существование его тела, но он не умирал. Вместо этого он оставался
неподвижным, хотя вес тела уменьшился до девяноста фунтов. Это
была упрямая горстка плоти, которая уже не могла жить, но и не
желала умирать. Родители не могли на него смотреть и прекратили
посещать его. Никто не мог понять, почему Марк живет и на чем
держится в нем жизнь.
Однажды сестра провела всю свою смену с Марком. Хотя его
тело было таким же безжизненным, когда она говорила с ним, она
каким-то образом знала, что он ее слышит. Она не могла раци-
онально объяснить это, но все же доверяла своему сердцу. Вначале
она хотела растереть ему кремом тело, но затем решила смазать
кремом его руки. Потом она взяла его на руки и начала разго-
варивать с ним: «Посмотри на это тело. Оно не сможет больше
служить тебе. Тебе не стоит больше за него держаться. Зачем ты
цепляешься за него? Почему бы тебе не отпустить его?» Затем
Элизабет включила музыку и рассказала ему свою любимую исто-
рию о куколке и бабочке, сказав, что ему пришло время покинуть
это тело и стать бабочкой. Разговаривая с Марком, моя знакомая
чувствовала, что он ее слышит. Она начала петь для него и все время
говорила, что если он отпустит тело, все будет хорошо. К концу дня
у нее возникло интуитивное понимание того, что, возможно, ис-
точник проблемы не в том, что ему не позволяют умереть, а в том,
что он беспокоится о своих родителях. Его привязанность к ним
была такой сильной, что он нуждался не только в разрешении
умереть, но и в знании, что им после этого тоже будет хорошо.
После окончания смены, сестра позвонила родителям и по-
просила их встретиться с ней в саду возле больницы. Она рассказала
им о своих чувствах в этот день.
Через два часа мать Марка позвонила ей. Она сказала: «Мы
зашли в комнату, поставили музыку, которую вы оставили там, и
дежурная сестра посадила Марка мне на руки. Я сказала ему: «Зна-
ешь, миленький, если ты умрешь, с тобой все будет хорошо — и с
нами тоже. Нам будет хорошо, если ты отпустишь тело и умрешь».
В этот момент он сделал глубокий вдох и умер у меня на руках».
Мы не должны забывать, насколько сострадательными быва-
ют дети. Нам следует показать им, что мы, большие, взрослые люди,
которые все знают, можем не только страдать, но мы можем рабо-
тать со своими страданиями и вместе с ними учимся жить и любить.
У меня есть друг по прозвищу Вейви-Грейви, который часто
на добровольных началах появляется в роли шута перед детьми,
умирающими в больницах Сан-Франциско. Он занимается этим
уже несколько лет. Он рассказывал мне, что говорит умирающим
детям что-то такое: «Посмотри на это тело. Ты видишь, что оно
стало почти ненужным. У него не хватает силы, чтобы ездить на
велосипеде. Оно не может играть с мячом. Оно не может выйти на
улицу и побегать с ребятами. Фактически, оно не может даже ходить
в школу. Когда твое тело умрет, будет очень здорово. И ты, воз-
можно, увидишь свет. Если свет будет слева, иди налево. Если свет
будет справа, иди направо. Вот все, что тебе нужно помнить».
Он говорит, что дети не так сильно увлечены мелодрамой. Дети
не так сильно опутаны представлениями о смерти. И когда ребенок
плачет, он легонько снимает слезинку со щеки и подносит ее к
своим губам. Если вы желаете работать с умирающими детьми,
очень хорошо, если вы можете пробовать на вкус их слезы, если вы
можете любить их в страдании и замешательстве, которым они
окружены. Он тоже убедился в том, что страдания многих детей
заимствованы ими от родителей. «Вам ничего не нужно делать, вам
нужно только разделить с ними их принятие смерти и не усиливать
страх и беспокойство, навеянные родителями».
Смерть ребенка — это огонь в уме. Ум не прекращает изобре-
тать возможности, которым не суждено воплотиться в жизнь, не
прекращает мечтать о чудесном исцелении и новейших возмож-
ностях нашей медицины. Если мы позволим этому огню гореть
более сострадательно, горе нашего ума, фантазии и душевная тре-
вога постепенно начинают уходить и ребенок еще глубже войдет в
наше сердце. Мы можем использовать свое смятение для того,
чтобы открыться более полно, чтобы как можно глубже войти в
это последнее общение. И тогда, как сказал Рабиндранат Тагор в
своем стихотворении «Конец», «Когда придет тетушка с подарком
и спросит: «Где наш малыш, сестра?», — мать тихо скажет ей: «Он
в зрачках моих глаз. Он в моем сердце и в моей душе».
***
Вопрос. Я слышала, что пребывание с ребенком в последние
дни его жизни способствует открытию сердца? Но что вы скажете
о тех родителях, чьи дети умирают во сне?
Ответ: Некоторым родителям суждено проводить с боль-
ными детьми месяцы и годы. У них есть возможность открыться
для своей потери. Между тем десять тысяч младенцев ежегодно без
видимых причин умирают во сне. Те, кто утром находит в кроватке
своего ребенка бездыханным, часто терзают себя иррациональным
страхом и чувством вины, которые приходят на ум, когда они
понимают, что уже поздно что-то изменить. Я вспоминаю стихот-
ворение З.Дж.Кеннеди «Памяти ребенка, который прожил одну
минуту», заканчивающееся словами: «Я все же удивляюсь, как,
вопреки пашей логике, в течение мгновения так много успело
проявиться в таком маленьком».
ГЛАВА 10
РАБОТА С БОЛЬЮ
Несколько лет назад один друг пригласил меня повидать
молодую женщину, которая умирала с большими боля-
ми. Ее опухоль обволакивала позвоночник. Большую часть вре-
мени у нее болели ноги, поскольку оказался сдавленным седа-
лищный нерв. Спина же болела так, словно к ней приложили
раскаленные угли.
С первых минут встречи было ясно, что эта женщина уже
работала со своим сопротивлением болезни и сделала много, чтобы
открыться смерти. Фактически за три года, которые истекли с тех
пор, как у нее нашли рак, она стала искусной советчицей и присут-
ствовала во время смерти нескольких других больных.
Она рассказала мне о различных медитациях и техниках избав-
ления от боли, которые она узнала от целителей в холистических
клиниках, где неоднократно лечилась. Она была знакома с не-
сколькими методами снятия боли из восточных систем и традиции
американских индейцев, а также с более современными холис-
тическими методиками, основывающимися на визуализации и ме-
дитации. Она изучала также техники перенесения осознания в дру-
гие места с целью потерять чувствительность к боли.
Она стала столь искусной в использовании этих техник, что
врачи часто обращались к ней с просьбой принять участие в их
учебных семинарах. Ее приглашали на целительские фестивали,
проводимые самыми уважаемыми целителями из традиции севе-
роамериканских индейцев. Однако она сказала, что теперь, когда
ее тело оказалось в агонии, большинство из того, чему она нау-
чилась, практически не могло ей помочь. Боль была такой сильной,
что она едва ли могла сосредоточиться. Она сказала, что работала
с болью в течение более чем двух лет, но теперь боль стала такой
сильной, что ей осталось только молиться, чтобы получить избав-
ление.
С большим трудом она легла на кровать, а я сел рядом на
журнальный столик. Мы начали работать с направленной меди-
тацией на исследовании боли, которую в аналогичных условиях
использовали многие. Эта медитация представляет собой попытку
смягчить боль, открывшись переживанию за пределами страха и
обусловленных страхом реакций, преодолев замешательство, кото-
рое часто возникает у человека в критической ситуации.
Направив свое внимание к ощущениям, которые возникают в
спине и ногах, она начала смягчать боль, начала позволять боли —
возможно, впервые за все это время — быть и тем самым обна-
ружила, какова ее реальная природа. Она начала замечать сопро-
тивление, которое, казалось, сжимало боль в кулак, и постепенно
расслаблять пальцы, которые сомкнулись вокруг боли. Вернув свое
осознание к сильным ощущениям в ногах и спине, она начала
расслаблять мышцы, сухожилья, ткани — все, что было закрепо-
щено болью, позволяя сопротивлению уйти, открываясь ему почти
на клеточном уровне. Не пытаясь изменить боль, а пуская ее сво-
бодно парить, позволяя ей просто быть в пространстве, не стремясь
избавиться от нее. Просто открываясь боли, как это описано в
первой медитации на боли.
Когда в теле возникает боль, привычной реакцией является
замыкание на ней. Однако наше сопротивление и страх, наша бо-
язнь неприятного — все это лишь усиливает боль. Это похоже на
то, как в ладони сжимают раскаленный уголек. Чем сильнее вы его
сжимаете, тем больше он вас обжигает.
Легко можно убедиться, что большинство из того, что мы
называем болью, в действительности представляет собой сопро-
тивление, душевное напряжение, отраженное и умноженное в теле.
Когда она начала смягчаться вокруг боли, позволяя ей свобод-
но парить в теле, она начала смягчаться вокруг идей и страхов
своего ума. Мысли о «боли», «опухоли» и «раке» усиливали сопро-
тивление и обостряли боль. Эти концепции и модели делали реаль-
ность опасной.
Без малейших усилий, не прилагая никакого воздействия к уму
и телу, она позволила этим мыслям и устрашающим образам начать
растворяться. Она предоставила им пространство, позволила им
свободно уйти. Напоминая телу о том, что оно должно быть усту-
пчивым и расслабленным, она больше не боролась с болью. Она
больше не поддерживала навязчивого сопротивления, которое бы-
ло призвано устранить источник неприятных ощущений. Она на-
чала входить в них, исследовать то, что на самом деле было болью.
Это был процесс, который, как она заметила потом, довольно
сильно отличался от всего, что она изучила раньше. Направляя свое
внимание на боль, она мгновение за мгновением исследовала ис-
тину своих переживаний. Как она сказала позже: «Я страдала от
боли в течение нескольких лет, прежде чем решилась войти в нее и
исследовать ее; едва ли я когда-либо задавалась вопросом о том, что
же такое боль». Она начала свое исследование. Какова фактура
этого ощущения? Жжет оно или морозит? Остается ли оно в одном
месте или движется? Как оно меняется во времени? Какого оно
цвета и формы? Присуща ли ему структура? Каково на самом деле
переживание, которое ум так легко называет болью и неприятным
ощущением?
Чтобы развить расслабление и чувствительность, которые поз-
воляют достичь этого мягкого осознания и пространственности
см. Медитацию на боли номер II.
Она вошла в ощущения, возникающие у нее в спине и ногах с
принятием и открытостью, на которые раньше не могла отва-
житься. Она начала исследовать то, чего всю жизнь училась избе-
гать. От мгновения к мгновению она проникала в поток ощущений.
Впоследствии она снова вернулась к этому мгновению вхождения
в свою боль и сказала: «В этом исследовании была пространствен-
ность и мягкость, которую я никогда не связывала с таким тяжелым
состоянием». Непосредственное переживание боли довольно су-
щественно отличалось от того, что она могла себе вообразить. Она
говорила, что большая часть того, что она всегда считала болью, в
действительности оказалось сопротивлением. Конечно же, было
давление и напряжение. Но слово «боль» не ассоциируется с этим
переживанием. Она получила большое удовлетворение от вхож-
дения в то, чего всегда пыталась избежать.
В самом начале работы иногда моменты сопротивления окру-
жали боль и заставляли ее усилиться, создавая вокруг нее узел
напряжения. Ее отвращение к боли было адом, которое усиливало
и отягощало и без того неприятные ощущения. Чем больше она
сопротивлялась, тем более выраженной становилась боль. Чем
больше был испуган ее ум, тем больше она пыталась спрятаться, но
единственным местом, куда она при этом попадала, был ад. Но
теперь, когда она открылась ему, она обнаруживала пространство,
в котором могла видеть все, что происходит.
Она сказала, что буквально видит волны сопротивления, ко-
торые накатываются на ее новую открытость и отдаются в нервных
окончаниях, усиливая тем самым боль. Отказ от сопротивления
позволяет развить мягкость и легкость, которые уступают место
страданиям и дают им возможность свободно парить, что ей каза-
лось полностью невозможным.
Она сказала, что, как это ни странно, она впервые за эти годы
непосредственно пережила то, что постоянно было частью ее жиз-
ни. Открывшись этому ощущению и войдя в него, она заметила,
что на самом деле боль не стоит на одном месте и даже не имеет
постоянной формы. Боль похожа на амёбу, вибрирует и постоянно
меняется. Боль не похожа на прожигающий луч лазера, который
она всегда себе воображала. Боль не похожа на твердое ядро не-
приятных переживаний. Это скорее уже совокупность многих ме-
няющихся ощущений. Иногда она переживается как тепло, иногда
как зуд и давление. При отказе от сопротивления в уме возникает
много беспокойства. Сосредоточение на постоянных изменениях
ощущений позволяет достичь единства с переживанием. Оно при-
дает спокойствие уму, потому что боль —ярко выраженный объект
для исследования. Она сказала, что это похоже на пребывание в
ярком солнечном свете, от которого она вначале хотела уйти, но
через некоторое время ее глаза привыкли к нему и могли видеть
частицы этого света, образующие сияющее светило. (См. Меди-
тацию на боли номер III).
По словам больной, она поняла, что все техники для преодо-
ления боли, которые она изучала раньше, неявно способствовали
развитию сопротивления, которое только усиливало ее страдания.
Она убедилась, что пока не посмотрела непосредственно на пере-
живание боли, все эти методы, которые были призваны смягчить
боль, на тонком уровне развивали в ней сопротивление, желание
отстраниться. Она на мгновение стала одним целым с тем, от чего
всегда отчаянно искала спасения. Отталкивание боли, сказала она,
неявно усиливало ее желание контролировать события и страх
смерти.
Используя свою реакцию на боль как зеркало для отражения
сопротивления жизни, она увидела, как много привязанностей
было у нее в уме, как много страха перед жизнью и смертью. Стоило
ей только познать природу боли и сопротивления, как боль перес-
тала быть врагом и она смогла для устранения этого неудобства
использовать другие методы. Она больше не пыталась избавить
свое осознание от страданий, она научилась доверять своей боли,
открываться ей и направлять свое осознание к спокойствию.
Большая часть наших страданий усиливается теми, кто нахо-
дится рядом с нами и не желает, чтобы мы страдали. Фактически,
многие из тех, кто желают помочь нам, но сами боятся боли —
врачи, сестры, близкие и целители, — просто навязывают нам свое
сопротивление высказываниями вроде: «О мой бедный мальчик!»
Усиливать страдания больного может даже вид морщин во круг глаз
у его врача. Те, в ком нет места для их собственной боли, кто находит
боль во многих отношениях недопустимой, редко позволяют дру-
гим глубоко входить в это переживание и тем самым смягчать
сопротивление и привязанность, которые лишь усиливают стра-
дания. Большинство относится к боли как к трагедии. Лишь не-
многие находят глубокие исследования милостью. Как сказал один
человек, открывшись и исследовав свою боль: «Меня поработила
не боль в спине, в голове или костях, а боль моей жизни, от которой
я всегда отстранялся. Наблюдение за этой болью в теле позволяет
мне видеть, как редко в своей жизни я открывался физическим и
душевным страданиям».
Многие из тех, кто работали с этими упражнениями, говорят,
что раньше они не понимали не только боль в себе, но и страх, скуку,
беспокойство, сомнение или гнев, от которых они всегда убегали и
в которые они не могли позволить себе войти. Они говорят, что
никогда в жизни не встречались с собой и всегда отстранялись от
смерти, потому что их учили отворачиваться от всего неприятного.
Таким образом неприятное играло для них роль тюремщика.
Многие говорили нам, что открытие страданию позволило им
начать открываться тому, что сделало их жизнь трудной. Поз-
волило им начать понимать, что такое гнев, что такое страх, что
такое сама жизнь. Жизнь начинает открываться нам, когда мы
осознаем масштаб нашего сопротивления ей. Как бы трудно ни
приходилось телу, беспокойство в уме причиняет намного больше
хлопот. Многие начинают дружить со своими страданиями, они
встречают их как можно мягче, исследуют их, какими бы они ни
были. Причем речь идет не только о боли в теле, но и о душевных
муках. Многие начинают видеть, что под страхом на самом деле
скрывается разочарование, неосуществленные и подавленные же-
лания. Исследуя это разочарование, мы находим под ним великую
грусть, но когда мы уходим в нее глубже, мы открываем необъят-
ную любовь. Внимательное исследование всех состояний сознания,
которые поработили нас в прошлом, становится для нас увлека-
тельной встречей с самим собой. Оно позволяет нам проникнуть в
каждое состояние сознания, в каждое телесное ощущение, сполна
пережить его, — чтобы оно не было больше за семью печатями, а
стало подобным облаку, плотность и очертания которого постоян-
но меняются, когда оно проплывает в пространстве бытия.
Многие из тех, кто всю свою жизнь спасался от боли, начинают
видеть, что при этом им никогда не удавалось избавиться от нее.
Вся их жизнь была жонглированием, попыткой держать мяч в
воздухе. Они начинают избавляться от бремени страха, который
осознали благодаря своей реакции на физическую боль. Они пол-
ностью входят в жизнь и в момент смерти покидают тело без
борьбы и сопротивления, в открытости и любви, которые приходят
с мудростью.
Удивительно, но мы обнаружили, что среди людей, с кото-
рыми мы работали, глубже всего исследовали свой страх и сопро-
тивление те, у кого были самые сильные физические боли. Фи-
зические мучения показали им, насколько поверхностными ока-
зались их философия и досужие домыслы. Они дошли до последней
стадии в своих исследованиях жизни, чего бы они ни при каких
условиях не осмелились сделать раньше. Боль стала для них строгим
и заботливым учителем, который снова и снова напоминал им о
том, что нужно отказаться от привязанностей и уйти глубже, отп-
устить текущее мгновение и наблюдать, что будет дальше.
Тогда смерть не будет смертью того, кто желает всеми силами
избавиться от боли. Это будет видение жизни, какой она является
без ограничений. Это будет ясное понимание, которое позволит
выйти за пределы смерти, обнаженным войти в истину.
Многие из тех, с кем мы работали и кто не страдал от сильных
болей, не ощущали настоятельного желания заниматься исследо-
ваниями и отпускать свои страдания. Поскольку все было у них «не
так уж плохо, в конце концов», они считали, что им удастся спря-
таться от смерти так же, как они до этого прятались от жизни.
Возможно, первой и самой общей реакцией, которая отделяет
нас от боли, есть постоянное задавание себе вопроса: «Откуда эта
боль взялась?» Те, кто позволяют себе постоянно задаваться подоб-
ными вопросами, порождают сильное сопротивление, которое за-
гоняет страдание глубоко внутрь. Вопрошающий, защищающийся
ум восклицает «И когда только кончится эта боль!» Такая реакция
также проявляется в виде неявного стремления быть где-то в дру-
гом месте. Нелегко отказаться от этой самозащиты, которая так
долго вырабатывалась и использовалась. Но именно непосредст-
венное переживание боли, которую доставляют нам эти вопросы,
заставляет нас примириться с собой, открыть свои сердца для
переживаний. Тогда возникают вопросы: «К кому приходит эта
боль? Кто хочет от нее избавиться?».
Усталость, которая возникает в результате конфликта и сопро-
тивления страданию, не дает нам полностью присутствовать в те-
кущем мгновении. Она ве позволяет нам найти среди всего, что
кажется неприемлемым, зерно свободы, возможность освобож-
дения от привязанности к уму и телу, которые мы считаем собой.
Отстраняясь от боли, мы никогда не уходим глубже, никогда не
спрашиваем: «Кто умирает?»
Когда давление на позвоночный столб так сильно, что мы не
можем оставаться в покое ни одно мгновение, мы начинаем видеть,
как то, что заставляло нас «контролировать свою жизнь», теперь
становится причиной наших страданий. Мы видим, что представ-
ление о необходимости контролировать боль, которая считается
врагом, только усиливает паши страдания, только заставляет кулак
сжиматься еще сильнее. В то же время, если мы позволяем боли
свободно парить в теле и уме, мы можем постичь ее природу и
обрести покой посреди того, что казалось нам сущим адом. Стрем-
ление контролировать рождает страдания. Контроль — это засов,
который запирает нас в клетке отождествления со своим стра-
данием.
Многие из тех, кто некоторое время страдал от сильных фи-
зических болей, говорят, что во время каждого приступа они чув-
ствуют бессмысленность всего, что раньше представляло для них
какую-то ценность. Все, о чем они могли думать, выражалось сло-
вами: «Когда все это кончится?» Жизнь казалась хитросплетением
узлов и нитей наподобие тех, которые видны на изнанке вышивки.
Вся их жизнь была суетой, рассматриваемой в контексте этой боли.
Но когда они начинали смягчаться и открываться своему стра-
данию, когда они начинали использовать его как напоминание о
том, что нужно выйти за пределы боли, создавалось впечатление,
что вышивку перевернули, и они наконец-то могут видеть изобра-
жение на ее лицевой стороне. Для многих боль кажется безвыход-
ной ситуацией. Но безвыходных ситуаций не бывает. Открытость
и исследование дают нам более глубокое понимание, кто на самом
деле страдает, а также приближают к основополагающей простран-
ственности нашей подлинной природы. (См. Медитацию на боли
номер IV).
Но часто боль бывает такой сильной, что сосредоточить вни-
мание на медитации или даже на простом разговоре очень трудно.
В такой ситуации многим помогала техника счета выдохов. Просто
считайте выдохи до десяти, а затем начинайте все сначала. Если в
какой-то момент вы обнаружите, что забыли, до какого числа
досчитали, начните счет с единицы. Такая концентрация на дыха-
нии способствует успокоению ума и преодолению беспокойства,
которое возникает в результате дискомфорта. (См. переживания
Пола, описанные в главе 11, «Приближение к смерти».)
Когда боль становится приемлемой, нет больше врагов. Есть
только исследование неизвестного. Жизнь снова обретает смысл.
Речь здесь идет о глубокой готовности работать с тем, что дано,
— о полной капитуляции, которая является не поражением, а
победой, которая позволяет отпустить «переживающего», которая
находит место для страдания без «страдающего», любой ценой
избегающего страданий. Речь идет о готовности слиться с Единым.
Исследование сопротивления страданию — это исследование
сопротивления жизни. Это сопротивление, которое всегда присут-
ствует, которое окрашивает каждое наше переживание, делая его
желательным или нежелательным, напоминает полупрозрачную
завесу, накинутую на каждое мгновение нашей жизни и не позво-
ляющую ему глубоко войти в наше сердце. И мы открываем то, что
находится за пределами нашего представления о себе как о страж-
дущей жертве, как о проигравшем. Привязанность к предпоч-
тениям и суждениям, пристрастие к старым желаниям, порождает
даже больше страданий, чем боль в костях. Исследование боли
становится способом возвращения к жизни.
Работая с женщиной, которая страдала от сильных болей, я
предложил ей начать медитацию на боли, позволяющую переме-
щать осознание по телу, проходить через макушку головы и мыш-
цы лица через шею и плечи, в грудь и по каждой руке до кончиков
пальцев, а затем через грудь, туловище и ягодицы по ногам так, что
все тело окунулось в ясное осознание. Я предложил ей погрузиться
в каждую область тела, чтобы исследовать, является ли ощущение
в ней болью или страхом.
Вначале она жаловалась на сильную боль во всем теле. Но когда
она начала исследовать все части своего тела, она сказала, что
большая часть того, что казалось ей болью, в действительности
является страхом, стремлением что-нибудь изменить. Она сказала:
«Знаете, то, как я реагирую на боль в теле, является миниатюрным
отражением всей моей жизни».
Здесь я хочу подчеркнуть, как важно начинать новые отно-
шения с болью без усилий. Нужно делать один легкий шаг за
другим, осознавая привязанность ума к контролю, его яростные
выпады и броски. Открытие боли достигается через открытие сер-
дца. В противном случае оно станет всего лишь еще одним тестом
на выдержку, в ходе которого опять «кто-то будет делать что-то».
Необходимо отпустить причины страдания, а не совершать еще
один героический жест, пытаясь подавить в себе боль. Как говорит
К. С. Льюис во введении к своей книге «Проблема боли»: «Когда
человеку приходится выносить боль, небольшая смелость оказы-
вается лучше, чем большая осведомленность, небольшая челове-
ческая симпатия — лучше, чем большая смелость, а едва заметный
проблеск любви к Богу — лучше, чем это все».
Открытость, вопреки отвращению, которое закрепощает сер-
дце, дает понимание того, насколько фрагментарной и напряжен-
ной оказывается наша жизнь, когда бегство от страданий стано-
вится ее основной стратегией. Небольшое осознание нашего пос-
тоянного бегства от того, что мы считаем неудовлетворительным,
напоминает нам о легкости, которая возникает у нас в уме, когда
мы начинаем отпускать, позволяем вещам быть такими, какими
они являются. Исследование боли способствует пробуждению сос-
традания и углубляет наше понимание того, насколько мы безжа-
лостны к самим себе. Мы видим, что в страхе нечего бояться. Мы
видим, что страх — это всего лишь состояние сознания, которое
завораживает нас и тем самым снова и снова отвлекает от вос-
приятия пространства, заставляет нас отождествляться со своими
страданиями. Война с внешним миром начинается внутри. Страх,
равно как и другие проявления сопротивления, усиливается вслед-
ствие нашего отождествления с ними, вследствие наших попыток
защитить свое воображаемое «я».
Страх обладает способностью ограничивать ум, делать наши
поступки навязчивыми. Однако страх может также напоминать
нам, что мы подошли к грани, за которой начинается неисследо-
ванная территория. Сама компактность страха помогает нам по-
нять, что соответствующим ответом является мягкое отпускание,
признание его и вхождение в него, чтобы стать с ним одним целым
и войти в истину, какова бы она ни была.
Роза поступила в больницу с сильными болями. Она нахо-
дилась в замешательстве и была настроена агрессивно. Всю свою
жизнь она прожила в очень амбициозной деловой обстановке и
поэтому была очень эгоцентрична. Она не доверяла людям, считая,
что они «на все способны, когда это нужно им лично». Те же, кто
не вписывался в эту характеристику, были, по ее мнению, «не-
удачниками, которые пытаются спрятаться за свои телячьи не-
жности». Медсестры сказали, что она очень тяжелый пациент, «от
которого одни заботы», как выразилась одна няня. Поскольку Роза
вела соревновательный, корыстный образ жизни, к ней в больницу
не пришел никто. Даже ее родные, взрослые сыновья и дочери,
которым она давно уже надоела своими циничными попреками, не
пожелали с ней видеться. Она осталась одна со своей болью и без
всяких надежд,
Дни шли, и она обнаружила, что ее сопротивление приводит
к тому, что ее жизнь все больше превращается в ад. Выносить изо
дня в день сильную боль было нелегко. И вот, в один прекрасный
день она увидела, что всегда была глуха к страданиям других, и тогда
что-то в ней поддалось. Она начала медленно таять, становиться
добрее к тем, кто предлагал ей помощь. В конце концов постоянная
отделенность и страх открыли ее сердце. Волны сострадания к
другим начали заливать ее. Она говорила: «Это уже не моя боль; это
боль вселенной».
После того как Роза некоторое время побыла в больнице, одна
сиделка рассказала мне о том, что как-то принесла ей изображение
Иисуса в виде Доброго Пастыря, стоящего в окружении любящих
животных и маленьких детей. Когда Роза взяла в руки эту картинку,
слезы потекли из ее глаз, и она сказала: «О Иисус, прости их; сжалься
над ними». Роза увидела, что ее страдания — это наши общие
страдания. И что каким-то образом она лежала посреди милосерд-
ной вселенной. Ее сердце открылось, потому что боль выжгла в ней
все сопротивление жизни.
Боль обладает свойством открывать нас любви так, как мы
раньше не могли себе вообразить. Мы никогда не бываем так
ранимы, так беззащитны, как тогда, когда нам больно. Именно это
падение барьеров и таяние узлов в ее сердце позволило Розе прикос-
нуться к существованию, которое она делила со всеми живыми
существами.
Когда мы сострадательно открываемся своей боли, мы начи-
наем чувствовать сердца окружающих людей. Наше сопротивление
ситуации, в которой другие вынуждены оказывать нам помощь,
наши желания контролировать события оказываются ненужными.
И тогда мы остаемся открытыми нежности своего неведения. Мы
приходим в контакт с необычайной силой и пространственностью,
с нашей способностью принимать и выходить за пределы. Не из
чувства отвращения, а из уважения к жизни и к ее новым чудесам,
о которых мы, возможно, никогда не подозревали. Именно эта
готовность играть на грани своих страданий позволяет нам больше
раскрыться и глубже проникнуть в свое подлинное естество. Со-
противление боли не дает нам явно видеть его. Открываясь стра-
даниям, мы открываемся всему.
У меня есть знакомый врач в отделении, где лежат дети, боль-
ные раком, работа которого состоит преимущественно в том, что
он делает уколы, предварительно находя место на истощенной руке
ребенка, куда можно сделать инъекцию лекарства. Так как некото-
рые инъекции длятся по двенадцать часов, он доставляет детям так
много страданий, как никто другой в больнице. Поскольку он
много работал со своей собственной болью, его сердце очень откры-
то. Он выполняет в больнице миссию «прокалывания рук с лю-
бовью и заботой». В нем мало того, чего он сам боится и что могло
бы усиливать боль, причиняемую детям. Именно его дети чаще
всего зовут к себе, когда чувствуют приближение смерти. Хотя он
причиняет им больше всего боли, он дает им больше всего любви.
Парадоксально, что, хотя нас учили избегать боли и ненавидеть
малейшие неудобства, наша подлинная работа состоит в том, чтобы
полюбить боль. Найти для нее новую открытость и признание,
которой она не имела в прошлом. Не держаться за нее и не оттал-
кивать ее. Просто позволять ей быть самоосознанием и состра-
данием. Не отвергать ни одной части себя. Относиться ко всем
изменениям с любовью и заботой, признавая, как трудно открыть-
ся, когда мы привыкли в основном закрываться.
Многие могут спросить: «Но как я могу любить боль? Это что,
очередная модная научная теория? Можно ли вообще любить стра-
дание? Об этом можно долго говорить, но насколько это реально
на практике?»
Здесь мы снова слышим голос обусловленности, который
твердит, что это невозможно, что мы — жертвы обстоятельств.
Обусловленность сводит жизнь к моделям и заключает нас в клетку
надуманных представлений о мире.
Важно признать, что боль бывает разного уровня и силы.
Иногда бывает боль, которой открыться трудно, а возможно, бы-
вает и такая боль, которой невозможно открыться вообще. Если,
чтобы открыться, мы будем дожидаться «сильной боли», возмож-
но, у нас тогда не окажется широты для глубокого исследования,
потому что мы едва ли будем готовы для такой открытости. Но если
мы начинаем играть на грани меньшей боли, разочарования, страха,
непостоянства ума, закрывания сердца, используя для раскрытия
легкую, непринужденную обстановку, это подготовит нас к тому,
что придет позже. Именно повседневное открытие малой боли
готовит нас к принятию большой. Игра на грани нашей боли долж-
на происходить с большим состраданием. Хотя, чтобы сосредо-
точиться на боли и открыться ей, нужна определенная настой-
чивость, мы должны осознавать, что при этом в наши переживания
нередко закрадывается чувство отдельного «я», сопротивление
жизни.
Невозможно играть на грани другого так же, как невозможно
выполнять за другого его душевную работу. Работая с человеком,
который страдает от боли, мы понимаем, что работать мы можем
только над собой. Мы не толкаем другого на его грань. Мы просто
ощупываем свою собственную. Мы не в праве настаивать на том,
чтобы другой человек играл на грани своей боли, и рекомендовать
не использовать болеутоляющие средства. Наша работа состоит
только в том, чтобы понять свое страдание и тем самым быть
полезным тем, кому мы служим, на более глубинных уровнях.
Поскольку мы живем в обществе, запрограммированном на
побег от страданий, в обществе, которое потребляет буквально
тонны аспирина ежедневно, многие привыкли избегать страданий
любой ценой. Когда врач прописывает сильные обезболивающие
средства, большинство из нас принимают их, не задумываясь над
этим. Но если вы работаете с человеком, который страдает от боли,
и прислушиваетесь при этом к себе, вы можете в какое-то мгно-
вение почувствовать своевременность использования других до-
ступных средств. Предложение принять обезболивающее средство
не должно сопровождаться даже самым тонким намеком на то, что,
если они воспользуются вашими техниками медитации, они посту-
пят более правильно. Вы показываете им техники с чувством, что
вам самим эти техники помогли, и, возможно, ненавязчиво расска-
зываете, как они выручили вас в трудную минуту.
Одна знакомая попросила меня повидать ее мать, которая
умирала от рака, она вскоре должна была оставить тело, и поэтому
наша встреча могла ей помочь. Когда я вошел в комнату, та жен-
щина смотрела на меня ясным взглядом, а на лице у нее была теплая
улыбка. Очевидно, я пришел не по вызову матери, а по вызову
испуганных дочерей, которые столпились в дверях, наблюдая за
нами, пытаясь найти в себе силы принять приближающуюся смерть
матери. Когда мы заговорили о том, что, по мнению врачей, боль-
ную выписали из госпиталя в последний раз, я увидел, что она
практически не отождествляет себя с телом, что она в значительной
мере принимает ухудшение состояния тела. Казалось, ей от меня
нужно очень немного.
Перед тем как уйти, я спросил у нее, чувствует ли она то, что
ограничивает переживаемую ею открытость. Она сказала, что чув-
ствует себя хорошо, только иногда переживает-беспочвенность и
замешательство и не знает, почему это происходит. Конечно, это
могло быть следствием изменения привычного рациона питания,
потери веса, принятия медикаментов и других неизбежных условий
ее состояния. Но я чувствовал также, что это может быть резуль-
татом принятия сильных обезболивающих средств, которые да-
вали ей врачи и дочери. Она сказала, что у нее не было сильных
болей, но врач сказал: «Для вас это трудное время. Вы не должны
страдать от боли», — и прописал ей довольно высокую дозу обез-
боливающего средства. Мы поговорили некоторое время о том, как
она чувствует себя после принятия медикаментов, и я сказал ей, что
если она пожелает, она может попробовать поиграть с уменьше-
нием дозы лекарств, чтобы посмотреть, действительно ли сущест-
вует золотая середина, находясь в которой, она сохранит ясность и
в то же время не будет страдать от сильных болей. Я имел в виду
такую дозу обезболивающих средств, при которой она не чувство-
вала бы заметное усиление боли, но могла бы поддерживать ясное
осознание происходящего. Это очень тонкое равновесие, но, при
желании, она могла бы попытаться его исследовать.
Предлагая это больной, я внимательно наблюдал за своей мо-
тивацией — не хочу ли я, чтобы она находилась в состоянии,
которое, как мне кажется, более желательно? Не предлагаю ли я ей
«купить» у меня то, что я считаю более подходящим средством? Но
мое предложение не сопровождалось словами «вы должны». Это
была просто еще одна возможность, которую она могла принять
или отклонить.
Ее дочь сказала мне, что на следующий день мать приняла
меньше лекарств и через несколько часов почувствовала большую
ясность без усиления боли. А еще через несколько дней она умерла
своей смертью, не теряя ясности, окруженная своими любящими
родственниками, легко и участливо попрощавшись с ними. Она
умерла смертью целостного человека, принимая ответственность
за свою жизнь, переживая любовь к себе и окружащим.
Те, кто желают каким-то образом поработать со своей болью
или с болью других, никогда не должны подразумевать, что другим
следует умереть или относиться к боли не так, как им хочется. В
этом трудность, даже реальная опасность того, что тот, кто работает
с умирающими, будет пытаться заставить их умереть так, как он
считает нужным. Нет никакой необходимости пытаться заставлять
кого-то поступать так, как вам кажется более правильным и как вы
привыкли относиться к своим детям и возлюбленным, — ведь при
этом вы не позволяете им быть собой. Вместо этого мы даем
простор своей боли и сопротивлению, мы без задней мысли откры-
ваемся себе и вселенной.
Когда мы начинаем игру на грани боли, мы развиваем в себе
готовность реагировать на жизнь необусловленно — мы получаем
возможность двигаться в ее сторону, приобретать сострадание и
понимание себя, которое позволяет открываться каждому мгно-
вению, более полно входить в жизнь. Ясно видя обусловленность,
которая побуждает нас отстраняться, мы понимаем, что, в самом
реальном смысле, ничего не приходит к нам извне. Все наши стра-
дания и боли объясняются давними привязанностями тела и ума.
Такие обстоятельства, как физическая боль и неспособность конт-
ролировать свою жизнь, приводят к тому, что разочарование, по-
добно шлаку, поднимается на поверхность нашего расплавленного
ума.
Несколько лет назад я проснулся ночью от резкой боли, вы-
званной камнем в почке. Я провел ночь в чередовании медитации
и расслабления в горячей ванной, пытаясь практиковать то, что я
проповедую — открытость боли и смягчение вокруг нее, — и мог
очень ясно видеть свое обусловленное сопротивление боли и же-
лание любой ценой избавить себя от этого неудобства. На следую-
щее утро, чтобы узнать больше о своем состоянии, я пошел к
доктору, который сразу предложил мне принять обезболивающее
средство, но я отказался. После нескольких часов ощупываний,
просвечивания рентгеном и ходьбы по кабинетам боль еще больше
усилилась. И тогда, чтобы унять ее, я решил принять то, что, как
мне сказали, было «слабеньким болеутоляющим». «Просто чтобы
снять самый верх боли», — шутя сказал я врачу. Когда я увидел, как
в кабинет вкатывали инвалидную коляску, я мог бы догадаться, что
получу намного больше, чем ожидал. Через несколько минут в
глубоком опиумном ступоре я уже сидел в коляске, уронив голову
на грудь, и меня катили в другой кабинет, чтобы сообщить данные
рентгеновского просвечивания.
Сквозь дымку я слышал, как две знакомые медсестры, проходя
мимо двери, говорили: «Посмотри на Стивена. Даже при такой
боли он медитирует». Я не медитировал. Я был сломлен.
Каждые несколько минут медсестра или няня вплывала в мой
ступор, проявляя свой страх перед болью. Одна из них сказала:
«Знаете, боль, вызванная камнем в почке, больше всего напоминает
боль при родах». Но от этого мне было не легче! Другая сказала:
«Тебе, должно быть, приходится ужасно. Ты уверен, что не хочешь
принять еще обезболивающего?» Все они выдавали свой страх
перед болью, страх перед жизнью.
Мой врач вернулся через некоторое время и предложил мне
проехаться к специалисту. Он сказал: «Камень расположен так, что
может стать проблемой. Он довольно большой. Боже мой, тебе,
должно быть, очень больно!»
Поэтому, прихватив с собой рентгеновские снимки, мы пока-
тили к специалисту по почкам, тогда как мир для меня все еще
пребывал в наркотическом тумане. Катя в коляске к специалисту,
я чувствовал ужасную усталость от боли и суеты и сказал про себя:
«Иисус, пожалуйста, отврати от меня эту боль!» В следующее мгно-
вение я получил ответ: «Отвратить боль? Но я же дал тебе ее совсем
недавно».
Я снова вспомнил о том, что должен просто присутствовать.
Хотя во мне постоянно проявлялась давняя обусловленность, я
позволил ощущению боли занимать большее пространство. Я пе-
рестад грести против течения. Мое отождествление с собой как с
жертвой, как со страдающим, ослабилось. Боль была отпущена на
свободу.
Когда мы вошли в кабинет специалиста, он взял мои рентге-
новские снимки и положил их для просмотра на просвечивающее
устройство. Обращаясь к нам, он указал медной палочкой для
вскрывания писем на тень на снимке, которая обозначала камень.
— Операцию нужно делать сразу же. Мы можем попасть в
почку вот отсюда, — сказал он, проводя медной палочкой по тени,
которая обозначала край моего тела. Мне показалось, что он тут же
положит меня на свой стол и начнет операцию с помощью своей
медной палочки.
Через некоторое время специалист начал входить в раж:
— О, это замечательное место! Как приятно оперировать,
когда камень находится именно здесь! — И я почувствовал над
собой тень черных крыльев,
— Нет, спасибо. Спасибо, не надо, — произнес я, с дрожанием
в голосе. — Мне кажется, что хирургия — не единственный способ
лечения в данном случае.
— Но если камень застрянет здесь, вам будет очень плохо, —
сказал он. Я поблагодарил его за то, что он уделил мне время, и
поспешно выкатился в коридор.
Вернувшись домой, я заметил, что присутствие демерола в
организме не дает мне как следует сосредоточиться. Но когда он
начал рассасываться, я снова сосредоточил ум на боли и, расслаб-
ляясь, начал открываться ей. Я мог видеть, что в некотором смысле
доза, которую мне дали, чтобы снять боль, только продлила ее, не
позволив мне поработать с ней. Когда обезболивающее средство
перестало действовать, мой ум снова обрел способность сосредо-
точиваться и я смог просто быть с болью. Когда туман окончатель-
но развеялся, я сосредоточился на камне и протолкнул его в моче-
точник. Моя двухчасовая медитация с визуализацией увенчалась
радостным стуком камня о раковину унитаза.
Я понял, что болеутоляющее средство не сняло боль, а лишь
продлило мое неудобство. Привязанность к источнику страданий
увеличивалась, когда я стремился от него избавиться. Этот случай
послужил мне хорошим уроком. Камень в почке многому научил
меня. Я оценил эту милость. Она дала начало нескольким меди-
тациям, которые были разработаны мною с тех пор.
Когда мне было больно, я понял, что чем больше я отождес-
твляюсь со страждущим телом, тем сильнее моя боль. Но если я
даю ей пространство и открываюсь, если я начинаю чувствовать
пространство, в котором это переживание парит, вместо того что-
бы становиться невыносимым, переживание меняется.
Я вспомнил об эксперименте, который был проведен в Спри-
нггроувской клинике в Мэриленде с пациентами, страдавшими от
сильных болей. Многие из тех людей, которые находились там, в
течение месяцев не приходили в себя от боли или были так отрав-
лены большими дозами обезболивающих средств, что не могли
встать с кровати, ходить на работу, иметь половые сношения и
просто общаться со своими близкими. После соответствующей
подготовки больных, приняв все меры предосторожности, иссле-
дователи предложили им небольшую дозу психоделика типа ЛСД,
чтобы посмотреть, скажется ли это на интенсивности переживае-
мой ими боли.
Тот, кто пережил раскрытие за пределы личности, транспер-
сональный опыт, если хотите, кто осознал свое единство с при-
родой, кто почувствовал себя как еще одно дерево в лесу или как
часть вселенской энергии, превращаясь в космического Будду или
же входя в открытое сердце Иисуса, казалось, полностью изменил
свое отношение к боли. Ощущение себя как чего-то большего, чем
он всегда считал, привело к отказу от моделей, включавших также
представление о том, что люди представляют собой всего лишь
тело, что все их переживания сводятся к ощущению боли. Такие
люди получили более пространственное представление о себе. Мно-
гие из тех, кто долго страдал от сильных болей, после этого не
переживали боли в течение нескольких месяцев.
'Не все принявшие участие в эксперименте прошли через одни
и те же переживания. Те, кто не пережил состояние расширенного
осознания самих себя, практически не изменили своего отношения
к боли. Но те, кто пережил, поняли, что боль не ушла, но сильно
возросла емкость — пространство, к котором она ощущается. У
них теперь было больше места для каждого своего ощущения. Они
видели, что представляют собой нечто большее, нежели одно это
тело и ограниченный разум. Они отодвинули свою грань. Посколь-
ку они работали с болью, а не действовали под ее влиянием, боль не
была для них всем переживанием. Они начали чувствовать прост-
ранственность, в которой все парит (см. Медитации на боли номер
IV и V).
По мере того как расширяется переживание бытия, изменяет-
ся и переживание боли. Когда наша пространственность каким-то
образом постигается непосредственно, мы все больше настраива-
емся на «того, кто ощущает боль». Мы начинаем видеть, что одна
мысль сменяется другой под воздействием той же самой энергии,
которая движет небесными светилами. Мы видим контекст, в ко-
тором мы живем. Мы больше уже не потеряны, не подавлены
своими страданиями и мелодрамами, а открываемся вселенскому
процессу, который чувствуем в себе.
Результаты эксперимента в Спринггроувской клинике созвуч-
ны наблюдениям одного детского хирурга, который рассказывал
нам о том, как относятся к боли его пациенты. Он сказал, что вполне
может проводить операции на новорожденных без анестезии: «Они
так мало отождествлены со своим телом, так мало сопротивляются
боли, что их ощущения словно парят в пространстве». Он сказал,
что новорожденные не столько не чувствуют боли, сколько не
замыкаются на ней так, как мы. «Порог болевых ощущений, кажет-
ся, поднимается, когда ребенок взрослеет. Чем дольше он нахо-
дится в теле, тем больше он отождествляется с телом и тем меньше
область его приемлемости. Когда ребенок взрослеет, те же самые
стимулы требуют более высоких доз болеутоляющего. К примеру,
годовалый младенец может пережить то, что мы условно назовем
стимулом номер три, но это очень мало на него влияет. Потирания
животика и нескольких ласковых слов может быть достаточно для
того, чтобы снять у него напряжение. Но к тому времени, когда
ребенку исполнится два или три года, без аспирина в данном случае
уже не обойтись. Когда ему пять или шесть, тот же самый стимул
доставляет еще больше неудобств. Когда же ему десять, появляется
сильное сопротивление и поэтому возникает необходимость в при-
менении сильных обезболивающих средств. В юности же боль
становится столь невыносимой, что приходится прибегать к опиу-
му и другим подобным средствам».
Мы настолько привыкли относиться к себе как к телу, пере-
няли от окружающих страх перед болью, что, возникая, она пол-
ностью овладевает нашим восприятием и становится всем, что у
нас есть. У нас больше нет пространства; есть только опасность, от
которой нужно избавиться как можно скорее.
Подлинный конец страданий не означает омертвения нервных
окончаний, а скорее переживание основополагающей реальности,
в которой все переживания находят себе место и оказываются
приемлемыми.
Женщина, с сильными болями умирающая в больнице, сказа-
ла однажды, что многие медсестры входят к ней в палату, поправ-
ляют ей подушку, говорят ей, что она выглядит лучше, чем вчера,
предлагают расчесать ей волосы или подкрасить губы помадой, а
затем поспешно выходят, потому что не в состоянии ни помочь ей,
ни просто ненапряженно присутствовать рядом. Другие же, гово-
рит больная, легко входят в ее пространство. Они открыты ее
положению и присутствуют в настоящем. «Тот, кто открыт для
своей боли, открыт и для моей. Тот же, кто пытается избежать своей
боли, вынужден одевать маску сочувствия и использовать любую
возможность, чтобы убежать».
Как и в медитации, которая развивает в нас чувство простран-
ственности бытия, мы начинаем видеть, что ничего не происходит
вне нас. В такой медитации каждое чувство, каждое ощущение,
каждый звук, каждый образ — все это постоянно преображается в
нашем безграничном восприятии, просто возникает и исчезает,
просто проплывает, как облако в чистом небе осознания.
Некоторые люди, начиная заниматься такими медитациями,
чувствуют тошноту, которая свидетельствует о том, как сильно они
цепляются за идею о себе. Как сильно мы привязаны к своей боли!
Как мало открытости мы в себе развили! Когда эти сгустки в нас
начинают растворяться, когда мы начинаем переживать все в без-
брежности бытия, мы можем почувствовать порывы привязан-
ности, будто мы хотим предотвратить свое падение. Это чувство в
чем-то напоминает страх смерти, страх отпустить контроль. Мы
боимся, что если сделаем еще один шаг, мы провалимся в прост-
ранство и наше падение будет длиться вечно, потому что в нем не
на чем стоять. Мы не понимаем, что это пространство и есть наше
подлинное естество, что в нем наша единственная реальная без-
опасность.
Только непосредственное переживание того, кем мы являемся
на самом деле, поражает боль в самый корень. Только входя в
безбрежность бытия, мы выходим за пределы отождествления себя
с умом и телом. Мы больше не находим в себе привязанности к
переживаниям. Фактически, мы видим, что именно потеря контак-
та с нашей естественной пространственностью лежит в основе
большинства наших страданий. Когда мы начинаем почитать свое
подлинное естество, мы больше не поощряем в себе сопротивление
жизни, напряженность, несокрушимость. Напротив, мы прикаса-
емся к открытому сердцу, в котором находится место для всего.
Отказываясь от контроля, который подавляет жизнь, мы открыва-
емся для освобождения от своих величайших страданий — от
изоляции и защищенности, которая свойственна нам как отдель-
ному «я».
Вопрос «Кто испытывает боль?» звучит в пустом пространстве.
Мы чувствуем, что в нас не осталось даже этого «кто», а есть только
присутствие. Никакого разделения. И природа этого присутствия
— сама любовь.
(Каждую из этих пяти медитаций можно повторять
про себя или же слушать, как ее медленно читают
вслух)
ПЕРВАЯ МЕДИТАЦИЯ НА БОЛИ
(Открытие боли)
Расположитесь сидя или лежа, так чтобы вам было удобно.
Позвольте себе занять это положение так, чтобы все тело
чувствовало себя полностью присутствующим там, где оно сидит
или лежит.
Направьте внимание в ту область, где вы чувствуете
неприятные ощущения.
Пусть ваше внимание полностью сосредоточится на этой
области. Позвольте осознанию постоянно присутствовать и
переживать все ощущения, которые возникают там.
Позвольте себе почувствовать неудобство вашего положения.
Сжимается ли ваше тело от боли? Почувствуйте, как оно
желает зажать ее в кулак, изгнать ее из себя.
Позвольте телу открыться этому ощущению.
Почувствуйте напряжение и сопротивление, которое
накатывается, чтобы исключить это ощущение.
Не выталкивайте из себя боль. Позвольте ей просто быть.
Чувствуйте, как тело пытается отмежеваться от нее. Как оно
закрывается от нее. Вообразите себе этот кулак. Чувствуйте, как
тело сжимается от сопротивления.
Почувствуйте, как тело держится за каждое новое ощущение.
Начните постепенно открываться замкнутости вокруг
ощущения. Боль может причинять самое незначительное
сопротивление. Откройтесь. Расслабьтесь. Будьте вместе с
ощущением. Позвольте кулаку медленно разжаться, открыться.
Дайте ощущению пространство.
Отпустите боль. Зачем держаться за нее в это мгновение?
Чем сильнее рука сжимает раскаленный уголек, тем больше
он жжет ее. Откройтесь. Расслабьтесь в области ощущения. Пусть
кулак сопротивления постепенно разжимается. Открывается.
Ладонь сжатой руки расслабляется. Пальцы начинают
ослаблять свою хватку. Открываться. В области ощущения.
Кулак расслабляется. Постепенно открывается. Мгновение за
мгновением отпускайте боль. Освободите страх, который окружает
ее.
Заметьте страх, который сосредоточился вокруг боли.
Позвольте страху растаять. Пусть напряжение растворится, и тогда
ощущения смогут легко возникать, как они пожелают. Не
пытайтесь охватить боль. Позвольте ей свободно парить. Больше
не держите ее в захвате сопротивления. Расслабьтесь. Откройтесь
этому ощущению.
Кулак разжимается. Пальцы, один за другим, ослабляют свою
хватку.
Ощущения больше не охвачены сопротивлением. Раскрытие.
Пусть боль смягчится. Пусть боль просто будет. Позвольте
уйти сопротивлению, которое пытается подавить это переживание.
Позвольте каждому ощущению стать полностью осознанным.
Никакой привязанности. Никакого отталкивания. Боль начинает
свободно парить в теле.
Все привязанности отступают. Остается только осознание и
ощущение открытости от мгновения к мгновению. Расслабленное
тело легко принимает его.
Кулак разжимается и становится мягкой, широкой ладонью.
Никакого напряжения. Никакой привязанности.
Пусть тело будет мягким и открытым. Пусть ощущения плывут
свободно. Легко. Мягко.
Смягчение, полное открытие боли.
Просто ощущение. Свободно парящее в мягком, открытом
теле.
***
ВТОРАЯ МЕДИТАЦИЯ НА БОЛИ
(Глубокое расслабление, заполнение тела безмолвием)
Сделайте несколько глубоких вдохов и займите удобное
положение.
Сосредоточьте внимание на макушке головы.
Позвольте уму спокойно получать разнообразные ощущения,
возникающие там.
Что вы чувствуете — покалывание? тепло? наполненность?
затвердение? Что бы ни возникало, позвольте ему полностью
войти в осознание. Позвольте ему войти в мягкий, открытый ум.
Когда ощущения становятся заметными, наблюдайте за
чувством мягкого присутствия везде, где задерживается ваше
осознание. Начните медленно направлять осознание вниз по телу.
Почувствуйте мышцы и ткани лица. Позвольте своему
осознанию и теплу смягчить каждую часть тела, в которую они
входят.
Распределите свое внимание, это чувство присутствия, по
всему лицу. Пусть расслабится напряжение в области ушей.
Расслабьте мышцы вокруг глаз. Пусть ваши привязанности
растают. Заметьте, как вы обычно «пытаетесь» видеть и позвольте
глазам быть расслабленными.
В районе челюстей. Позвольте напряжению уйти прочь. Пусть
лицо станет полностью мягким и расслабленным.
Пусть внимание продолжит опускаться к шее и горлу.
Чувствуйте мышцы и ткани тела. От мгновения к мгновению
ощущения возникают в мягкой открытости.
Когда приходит какое-то ощущение, та область тела
расслабляется. Каждое ощущение смягчается. Эта область тела
расслабляется.
Плечи. Кости и связки. Мышцы и ткани тела. Смягчение.
Не за что цепляться. Нечего поддерживать. Просто позвольте
плечам быть мягкими и легкими. Полностью расслабленными.
Отпустите напряжение и привязанность к чему бы то ни было.
Пусть напряжение движется медленно вниз по руке.
Чувствуйте поток в каждой руке, изливающийся из каждого пальца,
освобождающий любое напряжение в плечах, руках, запястьях,
пальцах.
Чувствуйте живот и грудь. Туловище. Переживайте свои
ощущения изнутри. Смягчайте каждый орган, когда осознание
входит в него. Расслабляется живот. Легкие. Дыхание свободное и
легкое. Оно происходит само по себе. Отпустите любую
привязанность в туловище, в груди.
Просто позвольте дыханию происходить самостоятельно. В
открытом, теплом осознании. Не к чему привязываться. Нечего
отталкивать. Есть только осознание, принятие ощущений. От
мгновения к мгновению. В теплой тишине.
Почувствуйте спину. Позвольте своему вниманию двигаться
медленно вниз по спине. Расслабляйте позвонок за позвонком.
Любое напряжение, любая привязанность смягчаются, тают. Это
просто ощущения. Мгновение за мгновением в них становится все
меньше напряжения, сопротивления, привязанности к мышцам и
тканям тела. Расслабление.
Позвольте осознанию медленно двигаться по телу. Поясница.
Ягодицы. Полное расслабление.
Пусть осознание приблизится к заднему проходу. Если там
есть какое-то напряжение, расслабьте его. Отпустите затвердение.
Полностью расслабьте таз.
Почувствуйте свои бедра. Если ли в них привязанность?
Позвольте тканям и мышцам стать одним целым. Каждое
мгновение ощущения высвобождает еще одно небольшое
напряжение. Смягчение. Погружение.
Колени. Чувство закрепощенности? Отпустите его.
Нижняя часть ног. Лодыжки.
Позвольте осознанию войти полностью в каждую область тела
по мере того, как оно медленно движется от головы к стопам.
Почувствуйте подошвы ног. Покалывание. Вибрацию. Пусть с
каждым мгновением тело расслабляется все больше.
Переместите осознание от пальца к пальцу на ногах. Сначала
большой палец на обоих ногах, затем следующий, затем
следующий. Чувствуйте, как поток наполняет каждый палец. Все
тело становится мягким и открытым.
Начиная с пальцев, подошв ног и лодыжек, наполните тело
мягким покоем.
Через икры ног. Колени. Позвольте телу наполниться
безмолвием. Безграничным спокойствием. Напряжение каждой
мышцы уходит. Даже кости, кажется, размягчаются, в тишине, в
пространстве.
Через бедра. Глубокое спокойствие. Открытость.
Через живот. Спокойствие проникает в каждый орган.
Грудь. Дышите мягко, как дышится. Просто наполняйте
легкие. Сердце окутано великой безмятежностью.
Позвоночник наполняется глубоким покоем. С великим
чувством покоя и расслабления. Приходящие и уходящие
ощущения плывут в безмятежности.
В руках и плечах. В локтях и ладонях. Безмолвие заполняет
тело. Успокаивает ум.
В шее. В подбородке. В горле. Безмолвие. Спокойствие.
Открытость. Позвольте безмолвию медленно наполнить область за
лицом. Так чтобы все лицо — глаза, рот, уши — было ощущением,
которое парит в спокойствии.
Пусть спокойствие заполнит тело вплоть до самой макушки
головы.
Тело пребывает в безмолвии. Податливость. Покой.
Теперь позвольте осознанию течь через тело, приносить
тепло и терпение каждой клеточке. Позвольте осознанию
пропитать каждую часть тела, каждое мышечное волокно.
Осознание в связках, в тканях тела. Позвольте телу растаять в
покое и тепле.
Пусть все тело заполнится безмолвием. Глубокое,
пространственное расслабление.
Позвольте безмолвию охватить вас.
Легко пребывайте в безмолвии.
***
ТРЕТЬЯ МЕДИТАЦИЯ НА БОЛИ
(Исследование боли)
Сидите или лежите в самом удобном положении. Сделайте
несколько легких, глубоких вдохов, позволяя телу привыкнуть к
этому положению.
Верните свое осознание к телу. Постепенно позвольте
осознанию войти в сферу ощущений тела.
Позвольте телу расслабиться вокруг этих ощущений. Все тело
расслабляется и открывается.
Пусть ткани тела станут мягкими. Пусть плоть расслабится,
чтобы ничто больше не держалось за боль. Связки расслабляются.
Мышцы расслабляются.
Не отталкивайте боль. Пусть она просто будет. Позвольте
телу смягчиться вокруг нее. Раскройтесь.
Позвольте ей быть такой, какая она есть.
Не держитесь за нее. Не сопротивляйтесь. Просто откройтесь
мягкости.
Позвольте боли свободно парить в теле. Позвольте
ощущениям находиться в безграничном восприятии.
Легко позвольте всему телу стать похожим на открытое
пространство. Нет привязанности. Нет напряжения.
Отпустите все вокруг боли. Почти на клеточном уровне
позвольте телу расслабиться. Пусть оно станет податливым и
открытым. Никаких затвердений. Никакого ухода. Позвольте всему
телу быть мягким. Тканям. Даже костям.
Расслабьтесь и раскройтесь. Вокруг области ощущений.
Отпустите любые напряжения в дыхании. Позвольте телу
дышать самостоятельно. Позвольте телу открыться пространству, в
которое без малейшего вмешательства приходят ощущения.
Легко отпустите ум, в котором идеи и мысли о боли создают
напряжение. Если вы заметите мысли об «опухоли» или «раке»,
которые рождают страх, расслабьте все вокруг таких мыслей.
Отпустите страх. Позвольте ему свободно парить в уме. Просто
замечайте идеи о боли, желании убежать, боязнь оказаться
пойманным. Не замыкайтесь на них.
Позвольте этим мыслям возникать и незаметно уходить прочь.
Расслабьтесь вокруг них. Старые мысли создают старое
сопротивление.
Отпустите сопротивление в теле, в уме. Позвольте каждому
переживанию парить в мягком, открытом теле. В безграничной
пространственности ума.
Заметьте, что страх ищет выхода наружу. «Когда закончится
эта боль?» «Откуда она приходит?» «Как я могу избавиться от нее?»
Подобные мысли усиливают страдание. Заставляют сжиматься
тело и ум.
Позвольте текущему мгновению быть полностью принятым.
Позвольте уму быть мягким, открытым и податливым. Всякий раз,
когда возникает мысль, откройтесь ей и отпустите ее. Вам не
нужно защищать себя. Не нужно никуда прятаться. Просто
расслабьтесь, откройте ум и не вмешивайтесь в его проявления.
Пусть тело станет подобным океану. Каждое ощущение
спокойно плывет по его поверхности.
Пусть тело будет открытым, текущим и мягким. Затвердения
расплавляются. Твердость растворяется в безграничном океане
осознания. Почувствуйте волны ощущений в океане тела.
Почувствуйте близость его глубин. Расслабление. Открытость.
Теперь спокойно направьте свое внимание к боли. Без
напряжения. Даже без попыток изгнать его прочь. Позвольте
вниманию непосредственно входить в свои ощущения. Исследуйте
то, что называется болью.
В чем истина этого переживания? Что есть боль?
Если ум неустойчив в своем подходе к переживаниям,
сосредоточьтесь на течении переживаний от мгновения к
мгновению. Позвольте вниманию входить непосредственно в
самый центр ощущений. Переживайте их непосредственно. Боль
не является врагом.
В это самое мгновение исследуйте ее реальность. Какова ее
структура? Когда вы глубоко -ходите в измерения ощущений от
мгновения к мгновению, в самом центре неудобства, какова ткань,
фактура этого ощущения?
Позвольте телу и уму оставаться мягкими и открытыми.
Позвольте истине мгновения явиться уму, который не привязан и
не боится.
Как «чувствуется» это ощущение? Какое оно? Холодное?
Жаркое? Позвольте уму проникнуть в течение ощущения от
мгновения к мгновению.
Остается ли оно на одном месте?
Или оно движется?
Является ли оно круглым и твердым?
Или же оно плоское и мягкое? Имеет ли оно волокна, которые
движутся по телу?
Позвольте вашему вниманию слиться с этим ощущением.
Станьте с ним одним целым. Среди постоянно меняющегося
потока позвольте осознанию исследовать изменения,
происходящие в настоящем. Проникните в каждую частицу этих
ощущений. Примите каждое ощущение таким, какое оно есть. Это
напоминает внимательное слушание мелодии, нота за нотой. Не
пытайтесь забежать вперед себя. Не держитесь за старое. Просто
входите в это мгновение. Настройтесь на осознание ощущения от
мгновения к мгновению.
Является ли оно твердым? Или же оно постоянно меняется?
Остается ли оно на том же самом месте? Или же оно
напоминает амебу, постоянно меняющую свои очертания? Его
интенсивность меняется от одной области к другой, от одного
момента к другому.
Позвольте уму стать одним целым с этим ощущением.
Расслабьтесь. Откройтесь. Войдите непосредственно. Замечайте
любое напряжение в уме или теле. Расслабьтесь.
Исследуйте. Какое это ощущение? Образует ли оно твердую
массу? Или же оно постоянно движется?
Или оно кажется вам узлом? Или давлением? Или
покалыванием? Или вибрацией?
Какого оно цвета?
Является оно тяжелым или легким?
Изменения происходят постоянно. Ощущения приходят и
уходят. От мгновения к мгновению. Войдите в поток. Отпустите
сопротивление. Отпустите идею о том, что происходит. Откройте
истину самостоятельно. Это ощущение просто парит в
пространстве осознания. И меняется. От мгновения к мгновению.
Является ли оно простой точкой ощущений? Или же это
сложное переживание, которое изменяется от места к месту?
Какое оно, тяжелое и жгучее? Или же светлое и прохладное?
Без малейшего сопротивления непосредственно войдите в
переживание этого ощущения от мгновения к мгновению.
Открытость. Смягчение. Сопротивление ума и тела плавится и
уходит прочь.
Изучайте ощущение мягким, открытым умом. Проводите
исследование открытым сердцем. Открытым телом. Открытым
умом.
Постепенно, мягко откройтесь к самому центру переживаний.
Спокойный, внимательный ум в самом центре. Переживайте его,
каким оно есть. В безбрежной пространственное™ ума. Никакой
привязанности. Не нужно даже никакого мышления. Просто
принимайте все, что приходит к вам с мгновением. Это
непосредственное переживание того, что есть. Оно развивается.
От мгновения к мгновению.
Теперь мягко верните свое внимание обратно к ровному
течению дыхания и позвольте своим глазам открыться, как они
пожелают.
***
ЧЕТВЕРТАЯ МЕДИТАЦИЯ НА БОЛИ
(Исследование осознания за пределами тела)
Сидите или лежите в самом удобном положении. Позвольте
своему уму привыкнуть к этому положению. Позвольте телу
расслабиться и смягчиться.
Позвольте телу растаять на стуле. Позвольте ему утонуть в
кровати, на которой вы лежите. Не пытайтесь поддерживать свое
тело. Никаких привязанностей.
Верните свое внимание в тело. Почувствуйте плотность, его
кажущуюся твердость.
Исследуйте ощущения, возникающие в теле. Почувствуйте
твердость костей. Почувствуйте плотность тканей, сухожилий и
мускулов. Почувствуйте плотность тела. Его весомость.
Позвольте осознанию медленно двигаться от макушки головы
через тело к ногам и кончикам пальцев.
Где бы ни останавливалось осознание, там возникает
ощущение.
Позвольте постепенно перемещать осознание к краю тела.
Чувствуйте, как кожа касается воздуха. Чувствуйте череп,
верхнюю часть плеч, волоски на руках. Те места, где ягодицы
встречаются с мягкой поверхностью, на которой вы сидите или
лежите. Чувствуйте, как ноги касаются пола.
Позвольте вниманию находиться в самой точке
соприкосновения. Позвольте осознанию пребывать на краях тела.
Являются ли края тела краями осознания? Чувствуйте, как
осознание простирается за пределы кожи. Позвольте осознанию
выходить за рамки ощущений. Чувствуйте себя за пределами тела.
Исследуйте пространство, которое касается кожи.
Чувствуйте, как осознание, кажется, существует за краями
тела. Чувствуйте пространство за дюйм о тела. За фут от тела.
Чувствуйте, как внимание устремляется наружу. Исследуйте, что
лежит за пределами кожи и плоти. Окружающий воздух.
Чувствуйте, как осознание расширяется за пределы тела.
Осознание постепенно заполняет комнату.
Чувствуйте стены комнаты вокруг себя. Они подобны вашему
второму телу. Расширяйтесь за пределы этих стен. Позвольте уму
выйти в пространство. Расширение. Никаких препятствий.
Осознание не имеет границ. Позвольте своему осознанию
быть пространством, в котором кружатся луна и звезды. Нигде нет
границ. Безграничное осознание. Растекающееся по бесконечному
пространству.
Ваше тело — центр вселенной. Ваше осознание простирается
в необозримую даль до бесконечности. Простирается. Мягкость.
Открытость. Бесконечность.
Мгновение за мгновением осознание расширяется во всех
направлениях. Позвольте своему осознанию излучаться в
необозримую даль. Простираться. Исследуйте осознание за
пределами тела. Огромное открытое пространство. Вся планета
парит в необозримом пространстве сознания.
Расширяйтесь вовне. Внутри вас парят облака. Звезды. Луна.
Все планеты. Вся вселенная парит в безграничном пространстве
ума. Простирается везде. Простирается до самых границ космоса.
И за его пределы. Безграничность. Открытость. Пространство.
Самоосознание.
Выходите за пределы. Дальше, дальше. Позвольте осознанию
распространиться до бесконечности.
Теперь пусть внимание вернется к дыханию.
Каждое ощущение парит в беспредельности.
Каждое вдох проплывает сквозь тело. Каждое ощущение
получает безграничное осознание.
Чувствуйте, как начинают открываться ваши глаза.
Посмотрите по сторонам.
Двигайтесь, если вы хотите двигаться.
***
ПЯТАЯ МЕДИТАЦИЯ НА БОЛИ
(Свободное парение всего)
Направьте внимание туда, где чувствуете неудобство.
Начните смягчаться вокруг этой области. Позвольте боли
просто быть там. Откройтесь ей. Позвольте всему сопротивлению
растаять. Позвольте коже, тканям тела, мышцам расслабляться
вокруг боли.
Позвольте кулаку, который сжимает боль, начать постепенно
раскрываться. Ослабьте напряжение, затвердение вокруг
ощущений. Позвольте мышцам смягчиться, расслабиться. Никакой
напряженности нигде.
Позвольте боли просто быть там. Не держите ее. Не
отталкивайте ее.
Расслабьте связки. Ткани тела. Позвольте ощущениям
свободно парить в теле. Без усилий. Без напряжения. Откройтесь
вокруг ощущений. Легко. Не отталкивая ничего. Позвольте всему
сопротивлению уйти из тела.
И в уме. То же самое расслабление. Та же самая
непривязанность. Отпускание мыслей. Открытие в пространство
сознания.
Какая бы мысль ни возникала, пусть она свободно парит.
Какое бы ощущение ни появлялось, пусть оно свободно парит.
Мысли о боли плывут в безбрежности ума.
Расслабьтесь вокруг мыслей. Ощутите пространство, в
котором они плывут. Страх. Сомнение. Смягчение. Свободное
парение.
Каждое переживание в уме проплывает, как облако, в
необозримом пространстве сознания. Все, что возникает в теле, в
уме. Сомнение. Замешательство. Ожидание. Страх. Просто
позвольте им уйти. Они присутствуют в одно мгновение, исчезают
в следующее.
Заметьте постоянно меняющийся поток мыслей и ощущений.
Постоянно возникающие и исчезающие в безграничности
осознания.
Ощущения плывут в теле. Изменяются. От мгновения к
мгновению. Мысли плывут в уме. Постоянно меняются. Постоянно
раскрываются.
Все тело смягчается. Раскрывается. Расслабляется. Не
цепляйтесь. Не убегайте.
Пусть ощущения возникают в открытости. Мягкое,
непривязанное пространство, которое просто позволяет вещам
быть такими, какие они есть. Никакого вмешательства. Ощущения
возникают. Мысли возникают. Никакого сопротивления. Никто за
ними не тянется. Никто их не отталкивает. Никто не напрягается.
Просто мягкое, открытое пространство. Каждое мгновение
переживается в безграничном осознании.
Звук моего голоса проплывает в открытом пространстве
сознания. Слышание случается полностью само по себе. Делать
ничего не нужно. Просто изменяется громкость звука, от
мгновения к мгновению, в безбрежности.
Чувствуйте пространственность бытия, которая простирается
во всех направлениях и охватывает каждый звук и образ.
Мгновение слышания следует за мгновением видения. За
мгновением мысли. Все это плывет в безграничном пространстве
сознания. Звук моего голоса. Машина, проезжающая по улице.
Самолет, пролетающий в небе. Все это происходит в бесконечном
пространстве сознания.
Пусть ум станет подобным безграничному небу. Каждое
переживание напоминает облако, плывущее, постоянно
меняющееся, преображающееся в самое себя, тающее в
безбрежности. Чувствуйте, как осознание существует сразу везде.
Беспредельно.
Безграничное пространство бытия. Не ограниченное больше
очертанием тела. Пределами комнаты. Осознанием, постоянно
расширяющимся в беспредельное пространство.
Пусть осознание станет подобным небу. Которое не
задерживает ничего. Которое не создает ничего. Которое
позволяет всему проплывать. Без малейшей привязанности или
вмешательства. Наблюдайте за звуком. За зрением. За памятью.
За ощущениями. Они появляются и исчезают в открытом небе
осознания.
Заметьте, что все звуки случаются в этом пространстве. Все
мысли. Все ощущения. Плывут в бесконечном восприятии. Никаких
пределов нигде. Все, что происходит, происходит внутри этой
безграничности. Внутри беспредельного пространства сознания.
Тело расслаблено. Ум открыт и ясен.
Позвольте краям тела и ума растаять и влиться в
безграничность. Тело. Ощущения. Чувства. Плывут в необозримом
пространстве. В каждое мгновение ощущения меняются и
свободно проплывают в чистом осознании. Мгновение памяти.
Мгновение страха. Мгновение радости. Вечно меняющиеся облака
в открытом небе. Каждая мысль, каждое ощущение свободно
парит в безграничном осознании.
В этой безбрежности ум и тело — это всего лишь мысленные
облака, плывущие в открытом, бесконечном пространстве.
Само осознание. Содержит все, не задерживает ничего.
Ум полностью растворяется в необозримой открытости.
Тело, ощущения плывут, растворяются в пространстве.
Растворяются.
Растворяются.
Только пространство. Только пространство.
ГЛАВА 11
ПРИБЛИЖЕНИЕ К СМЕРТИ
Несколько лет назад на нашем первом семинаре по созна-
тельному отношению к жизни-умиранию во время зна-
комства участников миловидная седая женщина, безо всякого сму-
щения носившая цветную футболку, которая не могла скрыть, что
обе ее груди были удалены, представилась так: «Два года назад мне
был ниспослан дар рака». Она была первой из встреченных мною
людей, которые говорили, что никогда бы не променяли глубину и
ясность понимания на здоровое тело. Свет в ее глазах свидетельст-
вовал о том, каким бесценным оказалось для нее столкновение со
смертью, какова сила этого учения.
Лишь немногие встречают своего совершенного духовного
учителя или находят технику, идеально удовлетворяющую их за-
просам. Лишь немногие находят путь освобождения: человека или
учение, которые настолько подходят им, что действуют как зеркало
для их привязанностей. Однако для некоторых смертельно боль-
ных, с которыми мы работали, их болезнь стала именно таким
путем. Они наконец-то нашли своего долгожданного идеального
учителя, который открыл их самим себе. Они пережили трудности,
которые переживает каждый, кто учится выявлять свои привязан-
ности и страхи, и такую же милость, которую обретает каждый, кто
проник в свою подлинную природу.
Не считая больше болезнь досадной неудачей, они находят в
ней учение, которое, по их мнению, не могло прийти к ним никаким
другим путем. Они отдают должное выбору свой судьбы с силой и
ясностью, которые свидетельствуют о глубине их постижения.
Чтобы открыться своей подлинной природе, истине бытия,
мы должны перестать откладывать смерть. Принять смерть внутрь
себя означает выйти за ее пределы, за пределы того, кто, как нам
кажется, умирает. Прийти к безбрежности бытия, о которой мно-
гие говорят как о бессмертии. Так мы можем использовать смерть
для того, чтобы выявить все те места, в которых мы прячемся,
места, в которых мы не доверяем своему сердцу.
Многие ли из нас могут позволить себе умереть прямо сейчас?
Все мы можем умереть, — но можем ли мы умереть полно, просто
расширяясь за пределы себя, не пытаясь ничего изменить? Не
пытаясь сделать свою смерть чем-то другим, не произнося исто-
рических последних слов, не превращая последние минуты в сцену
из фильма о супермене, а просто сказать «Ах!» и уйти из тела, не
держась ни за что.
Все мы находимся в процессе пробуждения. Мы становимся
полностью рожденными, когда можем в каждое мгновение умереть
для страха и изоляции. Иллюзия отделенности умирает, и на ее
месте остается наша бессмертная подлинная природа.
Во время обсуждения на семинаре в Калифорнии здание сод-
рогнулось от землетрясения. Поскольку в течение нескольких дней
мы говорили только о смерти, можно было подумать, что участ-
ники семинара будут готовы отпустить жизнь, что, по-видимому,
они должны быть готовы сделать всегда. Но когда я посмотрел на
испуганные лица сотни присутствующих, я увидел на них страх,
привязанность и нежелание иметь дело со смертью. Когда волны
ахов и охов утихли, я спросил у группы: «А что если бы это мгно-
вение оказалось последним в вашей жизни? Что, если бы это дейст-
вительно было так? Та мысль, которая была тогда у вас в уме, стала
бы вашей последней мыслью. Та самая мысль: «О Господи!» Пред-
положим, так и случилось. Нас всех уже нет. Никто не воскрес. Вся
работа, которую вы сделали до сих пор, чтобы раскрыться, — это
все, что вы успели сделать в этой жизни. Насколько вы несете
истину в своем сердце, насколько вы можете отпустить свое имя,
свое представление о себе, свою семью — вот мера вашей любви и
мудрости, которая будет сопровождать вас там, где вы окажетесь
впоследствии».
Как много есть людей, которые по пути домой видят свет в
зеркальце заднего обзора, слышат визг тормозов, чувствуют удар
стали о сталь и в сгущающихся сумерках успевают только подумать
«О черт!». Как много людей умирает со словами «О черт!», а не с
именем Бога на устах. Как много тех, чья песня смерти состоит из
ругательства «О черт!».
Тибетские буддисты, понимая, что каждый момент жизни
может оказаться последним, подчеркивают, что смерть можно
использовать как средство для пробуждения. Многие монахи пьют
из чаш, которые сделаны из черепов, взятых на месте сожжения
покойников. Многие пользуются четками, сделанными из челове-
ческих костей, чтобы постоянно напоминать себе .о смерти. Ведь
они понимают, что в следующее мгновение могут быть мертвы, и
тогда больше не будет слов, не будет обещаний завтра стать лучше.
Жизнь становится величественной, когда мы начинаем давать себе
отчет в том, что можем не дожить до вечера этого дня. Наши
фантазии, наша убежденность, что мы будем жить вечно, приводят
нас в замешательство, когда мы сталкиваемся со смертью. В дейст-
вительности же, время, которое у нас реально есть, — это сейчас.
Прошлое и будущее — для нас просто сон. Реально только насто-
ящее мгновение. Если мы будем рождаться каждое мгновение, мы
сможем переживать жизнь непосредственно, а не спать в ней. Ро-
ждаясь каждое мгновение, мы позволяем себе умереть для при-
вычки ума комментировать все для его суждений и постоянной
самозащиты.
В нашей жизни не бывает мгновений, когда мы полностью
бодрствуем. Возможно, именно поэтому мы находим смерть столь
проблематичной: всю свою жизнь мы спим и видим сны.
Многие говорили мне, что болезнь пробудила их ото сна. И
тогда они увидели, что их модели — это не цель, а препятствие. Что
хотя их тело ослабло, их дух стал сильнее. Некоторые говорили, что
ухудшение состояния тела учило их не отождествляться с ним. Они
стали относиться к телу легко. Их голоса смягчились и наполнились
любовью.
Ниже приводятся отрывки из дневника Пола, с которым я
познакомился весной, когда он оказался прикованным к постели
после «двух лет непрекращающейся борьбы с болезнью Ходжки-
на». Каждая запись отражает взлеты и падения его способности
работать в этой трудной ситуации. Он дает хороший пример того,
что в любом росте есть свои пики и плато. Бывает так, что мы можем
открыться, но бывает и так, что не можем, но как бы то ни было,
мы должны быть готовы к раскрытию. Когда Пол заболел, ему было
тридцать лет. Он был настройщиком звуковой аппаратуры и вел
активную, интересную жизнь. Его основной трудностью стало бес-
покойство, возникавшее, когда по мере его растущего бессилия и
неотвратимого приближения смерти одна за другой оказывались
несостоятельными его модели «мужчины», «того, кто хорошо жи-
вет и не боится трудностей», «человека, который может сам поза-
ботиться о себе».
Он говорил, что его беспокойство заставляет его «лезть из
кожи вон». Чтобы помочь ему преодолеть беспокойство, мы ре-
шили, что ему будет лучше использовать технику счета выдохов.
Нужно просто считать выдохи от одного до десяти, а затем на-
чинать сначала. Если вы сбились со счета и не помните, шестой это
выдох или седьмой, начните снова с первого. Пол работал с этой
техникой несколько раз в день по двадцать минут, а также тогда,
когда чувствовал энергетическую нестабильность. Когда его ум
успокоился, его сердце начало открываться.
По мере того как Пол все больше принимал данность своего
положения, его понимание углублялось, и однажды он сказал: «Ме-
лодрама осталась почти без изменений, но сцена чрезвычайно вы-
сокая». Когда его сопротивление начало таять, он был удивлен
своему вновь обретенному спокойствию. «Принятие — это во-
лшебство», — пошутил он однажды. За несколько дней до смерти,
глядя на то, как один человек промывает трубку катетера, другой
опорожняет его судно, а третий делает на кухне морковный сок, он
заметил: «Знаете, это все напоминает какую-то комедию!»
* * *
Вот несколько отрывков из дневника Пола за последние меся-
цы его жизни.
Важно научиться чуть что не прыгать за пилюлей от боли.
Вместо того чтобы бездумно принимать ее, попытайся изменить
положение тела, перестроить свое осознание. Помни: облегчение
никогда не приходит сразу же —даже если пилюля сработает.
Поэтому вначале всегда пробуй справиться с болью своими
силами!
Иногда почти диву даешься, как мало нужно, чтобы быть в
состоянии принять любой «неприемлемый» дискомфорт.
Вообще
НИКОГДА не принимай пилюли от боли, чтобы справиться с
«дискомфортом». С ним намного легче справляться с помощью
медитации.
Я НЕ ЯВЛЯЮСЬ СВОИМ ЗАМЕШАТЕЛЬСТВОМ!
И это тоже уйдет.
(1) Принятие — конкретно чего
Ну страха...
Ну беспокойства...
(они скоро проходят, потому что
состояния сознания)
это всего лишь обусловленная реакция
(2) Открытие — отпускание
непривязанность
Все, что раньше казалось таким незыблемым,
на самом деле всего лишь облако, проплывающее мимо.
***
Порой довольно жутко переживать периоды, когда не знаешь,
что будет дальше и т.д., хотя на самом деле у всех нас такие
периоды бывают по сто раз в день. Но когда ты прикован к
постели, у тебя намного больше времени, чтобы замечать их.
Интересно следить за тем, как я инстинктивно пытаюсь
бороться с этими периодами, отвлекаясь, чтобы сделать запись в
дневнике или «чем-то позаниматься».
***
Это постоянное беспокойство сводит меня с ума. Я постоянно
чувствую боль в спине и животе, которые меня «беспокоят» и не
дают как следует сосредоточиться. Что же, возможно, это все же
лучше, чем головокружение, которое было у меня раньше.
Думаю, что мне нечего теперь делать, только практиковать
ПОЛНОЕ ЛЮБОВНОЕ ПРИНЯТИЕ...
***
Вторая половина дня медленно прошла мимо, как испанский
пассажирский поезд третьего класса. Мне нужно принять эту
скуку, эту кажущуюся бессмысленность, которая в
действительности является великим учителем.
***
Звонил родителям. Безопасность известного. Ну почему бы и
нет? Почему бы не подарить себе немножко безопасности после
всех странных переживаний, через которые я прохожу? Я снова с
интересом наблюдаю, как мой ум пытается закрыться вокруг
некоторых идей.
ЭТО ПРЕКРАСНО!
ВИДЕТЬ ЭТОТ ПРОЦЕСС В ХОРОШЕМ СВЕТЕ
КАК ПРИКЛЮЧЕНИЕ, КАК ПОУЧИТЕЛЬНОЕ ПЕРЕЖИВАНИЕ.
***
Я исполнен энтузиазма, как монах-ученик.
Великое испытание смерти в том, что каждый из нас должен
пережить ее сам. Намного лучше было бы сделать это с кем-то
вместе.
Когда солнечный свет меркнет и приближается конец дня, я
чувствую одиночество. Было бы очень приятно, если бы кто-то
пришел и побыл со мной этим вечером, если бы я мог с кем-то
просто поговорить, чтобы преодолеть разделенность, которая
иногда находит на меня.
Между тем я могу воспользоваться этим, чтобы осознавать
уловки своего ума, который тянется то за одной морковкой, то за
другой.
***
Кажется, я прохожу через очень большой кризис, касающийся
сна и капитуляции. Я в замешательстве, но стараюсь держать
сердце открытым и найти какой-то выход.
Мне кажется, что я по-прежнему боюсь попасть в ловушку. Я
просто лежу в кровати. Мое истощенное тело отдыхает, а я борюсь
со своим чувством эго, со своим чувством «я».
Какие иллюзии! Но они кажутся нам реальными!
Как странно находиться в себе и бояться, но в то же время
спокойно принимать свой страх, спокойно ждать! Создается
впечатление, что «я» не желает испытывать страх, и поэтому он
передается телу, а «я» просто наблюдает за ним.
***
Когда у тебя есть чувство юмора, ты получаешь все. Юмор
приводит к любви. Поэтому продолжай смеяться.
Просто работай с тем, что дается тебе в каждое мгновение.
Ведь это все, что ты можешь получить. Все относительно. Что
заставляет тебя думать, что никто другой не пойман? Все мы
пойманы. Тебе повезло больше других, потому что болезнь чаще
напоминает тебе об этом.
***
Когда мне больно, время течет медленно. Все это было бы
ничего, если бы я не чувствовал себя так мерзко. Единственный
выход из создавшегося положения — пройти сквозь это;
оставаться же здесь — все равно что быть в аду. Лучшая защита,
кажется, в том, чтобы оставаться в покое и думать о ведении
дневника. Однако таким образом я смогу забыть или потерять
себя лишь на некоторое время. Мне нужно более
продолжительное забывание. Ощущение, что я не являюсь той
личностью, которой всегда себя считал, что я — не этот
тоскующий, измученный неудачник. Ощущение, что я просто
присутствую, но не являюсь кем-то конкретно.
После пяти минут письма начинают болеть мои пролежни.
Плохо...
***
Снова очнулся после беспамятства... Чувствую себя немного
отдохнувшим, но сразу же ко мне возвращается животный страх.
Это странно, поскольку я могу стоять с стороне от него и
рассуждать о нем. Однако я чувствую себя пойманным и
вынужденным переживать страх всем своим телом, что бы я ни
делал.
Но это сбивает с толку, потому что я хотел бы думать, что мне
нечего бояться. Мне казалось, что я слишком «продвинут», чтобы
бояться, и все же я здесь, и здесь же мой страх. (Все мы, если
разобраться, находимся в такой же ситуации.)
***
В течение какого-то времени я чувствовал любовь и прелесть
своего положения. Я не уверен, полностью не уверен в том, что
будет завтра и даже сегодня через час. Я боюсь боли, особенно
мучительной боли, которую невозможно отпустить. Я боюсь
чувства нереальности, которое у меня возникает. Я боюсь, что
усну и проснусь с потерей памяти. Я боюсь, что никогда не смогу
полностью проснуться. Я боюсь полной беспомощности. Я боюсь
следующего раза, когда мне нужно будет оправиться. Я боюсь
того, что случится со мной. Я боюсь скитаний по больницам,
операций, лекарств. Я боюсь потому, что больше не контролирую
свою жизнь. Теперь я бессилен и могу только пытаться любить и
держать свое сердце открытым.
***
Кто бы мог подумать, что еда и сон могут стать такими
приключениями. Я чувствую любовь к жизни.
Ведь жизнь всегда будет приключением, как бы мучительна
она ни была!
Раньше я действительно верил, что беспокойство будет
длиться вечно. Но насколько смешным мне это представляется
сейчас!
Я рад этой возможности, и я не должен ее упустить.
Сейчас для меня главное
РАЗВИВАТЬ СПОКОЙНОЕ ОСОЗНАНИЕ И ПРИНЯТИЕ ЭТОГО
ШОУ. ОНО НЕ ТАК ПЛОХО, КАК МОЖЕТ ПОКАЗАТЬСЯ!
(Фактически, оно плохо в той мере, в которой я сам считаю его
плохим!)
* * *
В последние недели своей жизни тело Пола стало более сво-
бодным, а наша совместная работа стала обоюдным признанием
того, Что он, очевидно, не был этим телом,. — телом, которое
медленно выходило из-под его контроля. Каждый раз, когда я
говорил ему, что он не является своим телом, я чувствовал, что
слова проникают на какую-то глубину, а затем возвращаются, стол-
кнувшись с чем-то твердым, с чем-то обусловленным, со страхом
или сомнением, которые он не мог отпустить.
После недели быстрого ухудшения самочувствия и после глу-
бокой безмолвной медитации однажды утром, когда я легко пере-
вернул Пола, чтобы вытереть ему спину, я удивился немощности
его тела и сказал ему: «Пол, ты только посмотри, как постепенно
уходит твое тело; ты только посмотри на него, и ты увидишь, что
ты не есть это тело! Как ты мог хотя бы на мгновение воображать
себя этой износившейся вещью?» Но на этот раз я не почувствовал
никакого сопротивления, я почувствовал, что мои слова прошли
сквозь него и Пол просто принял их к сведению — никакого
сопротивления, только отпускание в пустое пространство. Знако-
мая, которая держала на руках голову Пола, сказала: «Мне кажется,
его уже нет». Его беспокойство и страх ушли вместе с отождеств-
лением с телом. Длительная учеба у рака открыла его к жизни и к
смерти. (См. приложение I.)
Вопрос. Вы говорите о тех, кто смертельно болен и приближа-
ется к смерти; но что вы можете сказать о пожилых людях?
Ответ: Одна моя близкая знакомая, которой исполнилось
семьдесят лет, сказала мне, что каждое утро она смотрит в зеркало
и не верит своим глазам, когда видит в нем свое старческое лицо.
«Я никогда не любила старух, а теперь сама стала старухой». Она
говорит о том, как все изменилось, о друзьях, которых больше нет
в живых. Она обеспокоена тем, кто будет о ней заботиться, если она
заболеет. Она боится, что скоро ей придется идти в дом престаре-
лых, который она презирает. «Есть лекарства от болезней, но нет
лекарств от старости. Вся моя жизнь изменилась. Я теперь сплю и
ем не так, как раньше. Я даже иду в ванную не так, как раньше. Мои
движения сильно замедлились. Ничто не является таким, каким я
его привыкла видеть. Кто бы мог подумать!»
Для многих старость приносит чувство, что они моложе своего
тела. Лишь некоторые дорастают до разотождествления с ним.
Многие хотят избавиться от тела задолго до того, как оно умерло.
Умственное представление о теле меняется медленнее, чем само
тело. Тело превращается в пепел, хотя в сердце еще полыхает пламя.
Многие испытывают затруднения при ходьбе, хотя все еще носят
с собой образы своей спортивной молодости.
«У меня сели батарейки». Тело больше не преисполнено жиз-
ненной энергии. Мышцы становятся дряблыми, кожа покрывается
веснушками, веки свисают. Для тех, кто принимает тело за себя
самого, — это ад. Но я слышу, как другие при этом говорят, что их
сила перешла в сердце, и что именно в сердце они находят теперь
счастье. «Это похоже на древесный сок, который на зиму уходит в
корни».
Для некоторых мир так быстро меняется, что они чувствуют
себя не у дел, непригодными, чужими в обществе, в котором рань-
ше играли самую активную роль. Чтобы убить время, они подолгу
смотрят телепередачи, в которых исповедуется «культ молодости»
—ведь 80 процентов актеров находятся в возрасте от двадцати пяти
до сорока лет, тогда как только 20 процентов населения живут в
этом возрасте. Это напоминает страну, в которой наказывают за
старость. Неудивительно, что многие чувствуют себя жертвами.
В Индии первые двадцать лет жизни считаются временем
ученичества, взросления. Следующие двадцать лет человек являет-
ся домохозяином, который содержит свою семью. В течение сле-
дующих двадцати лет он совершенствует свою духовную практику,
заботится о воспитании детей и о старости родителей. К шести-
десяти считается, что у него больше не осталось семейных и общес-
твенных обязанностей, и он может провести остаток своих дней
«саньясином», или скитающимся отшельником. Это время путе-
шествий, спокойного созерцания и преданного воспевания.
Во многих обществах пожилых людей уважают за мудрость,
которую они взрастили в себе за свою долгую жизнь. В нашем же
обществе к старости относятся не с уважением, а с отвращением, и
поэтому пожилым людям нужно самим научиться уважать себя,
как они того заслуживают. Между тем в старости многие находят
смысл жизни в служении: добровольные сиделки в больницах,
посещение людей в приютах, общение с одинокими и больными,
уход за детьми, советы пострадавшим и их родственникам — везде
сияет мудрость и сострадание пожилых.
Неважно, сколько человек прожил, двадцать или семьдесят
лет, в конце жизни ему кажется, что она длилась одно мгновение.
Прошлое безвозвратно ушло, но ощущение бытия не кончается.
Фактически, если вы спросите того, кто находится при смерти,
чувствует ли он себя менее живым, чем когда-либо раньше, он
ответит: «Нет, ни в коем случае!» Те, кто прослеживают жизнь
вплоть до ее источников в сердце, живут полноценной жизнью.
На семинарах, которые мы проводили по всей стране в течение
последних нескольких дет, мы встречались с людьми, которым
исполнилось шестьдесят, семьдесят и даже восемьдесят лет, и ко-
торые стремятся обратиться внутрь. Они почувствовали, что в
жизни есть что-то большее, чем мимолетные привязанности и
утраты прошлого. Они доверяют своему нестареющему сердцу,
которое побуждает их преодолевать ограничения слабеющего тела.
Всматриваясь в лица занимающихся медитацией, я часто вижу
пожилые лица, морщины на которых разглаживаются, а глаза пере-
стают бегать под закрытыми веками, когда дыхание становится
более спокойным. Любовь, которая сияет в таких людях, — это
любовь высшей пробы.
+++++=======
Старики, живущие в теле, сгибаются под его бременем.
Старики, живущие в сердце, излучают свет.
Друзья, устремляйтесь к истине, пока вы живы.
Погружайтесь в переживания, пока вы живы!
Думайте, размышляйте, пока вы живы,
Ваше спасение возможно еще до смерти.
Если вы при жизни не развеете иллюзий,
Думаете ли вы, что после смерти
В этом вам помогут духи?
Когда говорят, что душа присоединится к блаженным
Только потому, что тело распадается, —
Не верьте.
Как вы чувствуете себя сейчас, так будет и тогда.
Если вы найдете ничего сейчас,
Закончив свои дни, вы окажетесь
В Городе Мертвых.
Если же сейчас вы сольетесь с божественным в себе,
В следующей жизни у вас будет лицо того,
Чьи желания удовлетворены.
Кабир говорит: когда ищут Гостя, находит Его
Только сильное желание Его увидеть.
Посмотрите на меня, и вы увидите раба этого желания.
Кабир (в передаче Блая)
ГЛАВА 12
РАБОТА С УМИРАЮЩИМИ
Однажды мне позвонила старая знакомая и сказала, что ее
брат только что прошел общую медицинскую проверку,
в ходе которой в легких у него были выявлены опухоли. Биопсия
шла полным ходом. Что ей делать? Как ей помочь близкому чело-
веку, которого в ближайшем будущем, по-видимому, ждут серьез-
ные испытания?
Конечно, ответ на этот вопрос должен быть таким: вы обща-
етесь с больным точно так же, как с другими людьми. Открыто. С
уважением к истине, к которой мы все причастны. Работаете, чтобы
преодолеть разделениость, которая заставляет вас теряться в двой-
ственности. Становитесь едиными с другим человеком. Никакой
помощи, просто бытие. Наблюдайте обусловленную иллюзию соб-
ственной отделенности. Преодолевайте укоренившуюся привязан-
ность. Умрите вместе с близким человеком. Выйдите за пределы
воображаемого разделения умов и тел. Придите к общей первоос-
нове бытия.
Вы неотделимы от умирающего точно так же, как вы неот-
делимы от себя. Открытость, искренность и забота. Вы просто
находитесь рядом и слушаете сердцем, которое отзывчиво, которое
в равной мере вмещает радость и страдание другого. Когда ваш ум
не отделяет жизнь от смерти, вы живете не среди идей и теней, а
среди непосредственных переживаний.
Если это больно, — это больно. Если это приносит вам счастье,
— это приносит вам счастье. Никаких попыток что-то изменить.
Никаких попыток сделать что-то не таким, каким оно есть. Просто
слушайте истину, которую вам предлагает текущий момент.
Несколько лет назад, принимая участие в недельном семинаре
с Рам Дассом, я познакомился с Элизабет Кублер-Росс. Рам Дасс
пригласил Элизабет принять участие в семинаре того года. Тогда
мы провели с Элизабет вместе лишь несколько минут, и я никогда
не думал, что мы снова встретимся. Однако через несколько меся-
цев стало ясно, что у нас с Элизабет есть общая работа. Я позвонил
ей, и она сказала: «Давай сделаем это». В 1976 году я начал препо-
давать медитацию на ее семинарах. Я думал, что просто поделюсь
техниками, которые помогают быть открытым в отношении себя
и других. Но вселенная с ее бесконечной мудростью и состраданием
не позволила мне ограничиться только этим.
Приступая к занятиям на первом же семинаре в Техасе, я тешил
себя мыслью, что буду «спокойно делать свое дело» в понимающей
обстановке, но тут Элизабет предложила мне: «Давай съездим в
город к моей знакомой, которая лежит в больнице». Она имела в
виду женщину, которая умирала от малокровия в нескольких ми-
лях от Хьюстона. «Мне кажется, мы должны встретиться с ней. Ей
может быть очень кстати провести некоторое время с тобой». Я
подумал, что это прекрасная возможность увидеть Элизабет за
работой. До этого я никогда не был возле умирающих. Я подумал:
«Мне предоставилась возможность занять место в первом ряду и
понаблюдать за тонкой интуитивной работой Элизабет».
По пути в больницу Элизабет сказала мне, что эта женщина
стала своеобразной знаменитостью в своей палате. Ей сделали тран-
сплантацию костного мозга, что в те дни было еще очень редкой
операцией. После операции она прожила уже двадцать один день
— что намного больше, чем большинство из ее предшественниц.
Когда мы шли по коридору к палате Дороти, я подумал: «Эли-
забет знает, что ей говорить, но вот что я там буду делать?» Я
почувствовал напряжение в глубине живота. Когда мы вошли в
комнату, Элизабет поставила стул рядом с кроватью и сказала:
«Почему бы тебе не сесть здесь», — а сама отошла и села на стул в
углу комнаты. Когда я неловко сел возле кровати, я почувствовал
страх и необходимость что-то делать. Я не мог не чувствовать свою
нерешительность и никчемность. Я с болью осознал обусловлен-
ность своей открытости; я увидел, как сильно моя открытость
зависит от «безопасного окружения». Я увидел, что открываюсь
только тогда, когда не чувствую неудобств. Сидя на этом стуле и
спрашивая себя, кто я и что мне делать, я присутствовал лишь
частично.
В это мгновение я понял, что нахожусь ближе к смерти, чем
эта бледная двадцативосьмилетняя женщина.
Когда я, насколько мог, справился с волнением, мы начали
медитацию, которая позволяет открывать сердце с помощью дыха-
ния через сердечный центр и отпускает блоки, ограничивающие
пространственность, не дающие увидеть основополагающую ре-
альность. Выдыхая все, что ограничивает осознание, Дороги и я,
мы вместе вышли в более ясное пространство. Вдыхая свет и муд-
рость вселенной, мы позволили уму смягчиться и стать прозрач-
ным, чтобы увидеть то, что находится за его пределами. Когда мы
медитировали, я понял, в какой мере страх и имидж держат меня
отделенным, не позволяют мне полностью открыть сердце для
этого человека. Подозреваю, что медитация помогла мне больше,
чем Дороти. Тогда я нуждался в медитации больше, чем она.
Чувствуя мое неудобство, Дороти была очень сострадательна.
Рядом с ней сидел человек, который пришел, чтобы ей помочь. Но
в этом человеке было так много привязанностей, что он не присут-
ствовал полностью здесь и теперь. Мои плечи чувствовали себя так,
словно они привязаны к ушам. Напряженность верхней части мо-
его тела была особенно заметна. Было очевидно, как мне трудно
выйти из своей клетки.
Преподавая медитацию в обстановке семинаров, я всегда был
на своей территории. Мне было очень легко «знать», быть самым
мудрым в группе. Играть свою роль было легко. Но когда я оказался
здесь, рядом с этой женщиной, я почувствовал, что меня сковыва-
ют замешательство и сомнение. Хотя я знал, что, чувствуя себя
отдельным, я укрепляю свою отделенность, усиливаю свое стра-
дание, тогда, к своему удивлению, я не мог ничего поделать с этим.
Все, что я смог сделать, — это войти в медитацию так же полно, как
предлагал ей. Когда я увидел, что мои привязанности уходят, я
почувствовал, как в сердце появляется блокировка.
Я видел, как мои попытки поддерживать свою «особость»
усугубляли чувство отделенности между нами, которое усиливает
страх смерти. Ведь очевидно, что, когда чёловек умирает, он прежде
всего теряет способность держаться за то, чем, как ему кажется, он
является. Свое тело, свое имя, свою личность, свои предпочтения.
Я увидел, что это была для меня прекрасная возможность умереть
прямо там, отпустить все, что блокировало мою отзывчивость и
причастность к бытию. Умереть для своей «особости».
Когда мы вышли из палаты, я понял, что это была для меня
прекрасная возможность увидеть свой ум. Передо мной поставили
чисто отполированное зеркало, которое не собиралось говорить
мне, что я «всех красивей и мудрей». Пребывание в этой комнате
так усилило мой ум, что я не мог не увидеть, насколько я привязан
и как часто я становлюсь в позу. Я не мог больше держаться за то,
кем себя всегда считал. Мне не было куда спрятаться. Я видел, где
я был ограничен, как мой ум создавал вселенную по моему образу
и подобию.
Я сразу понял, зачем приехал на семинар. Я приехал не учить,
а учиться. Узнавать о великой возможности использовать работу с
людьми для работы над собой.
В последующие годы я ясно понял, что каждый человек, кото-
рому я открываюсь, будь-то умирающий, водитель такси или офи-
циант в ресторане, помогает мне больше открыться для самого
себя, отпустить блоки своего сердца, разделить с ним самое главное.
Через год после этого я познакомился с монахиней-доми-
никанкой по имени сестра Патриция Бёрнс, которая попросила
меня поработать вместе с ней в онкологическом отделении боль-
ницы в Сан-Франциско. В каждой палате, куда мы входили, был
больной, чья жизнь, казалось, описала полный круг и вот-вот кон-
чится. В свои последние дни человек проявлял все, чего он достиг
за свою жизнь. Все, что раньше было рассеянным, здесь было
сфокусировано, как луч в увеличительном стекле, и прожигало
насквозь. Каждая комната напоминала последние страницы длин-
ного романа.
Входящий в комнату как бы попадал в центр кармического
водоворота. (Карма — это не наказание. Это проявление сострада-
тельной природы вселенной, которая дает нам возможность осоз-
нать то, что мы неправильно поняли в прошлом, позволяет нам
учиться на переживаниях, которым раньше мы не уделяли прис-
тального внимания.) Люди веры и братской любви были окружены
добротой и состраданием. Те, что жили в борьбе и страхе, пребы-
вали в беспокойстве и замешательстве.
Переходя из комнаты в комнату, я чувствовал, словно из одно-
го ума перехожу в другой. Отношения, предпочтения и предрас-
судки всей жизни выражались в сценарии этих последних дней.
Стиль жизни каждого человека выражался в стиле его смерти. В
одной комнате находилась усохшая от рака женщина, к худощавым
пальцам которой были привязаны ее алмазные кольца. Рядом фо-
тографии ее детей в мантиях выпускников: «Он — юрист. Она —
ядерный физик». Обведенные помадой бледные губы. Парик, скры-
вающий выпадение волос после интенсивного лечения. Она была
«столпом общества», выдающимся примером человека, который
настолько занят тем, чтобы «жить хорошо», что ему некогда пере-
дохнуть, не говоря уже о том, чтобы думать о смерти. Когда ее
посещали дети, она поправляла парик и наносила еще один слой
косметики. Когда ее спрашивали, почему она не расскажет им все,
как есть, она отвечала: «О, я никогда не позволю им увидеть себя в
таком виде!» Она все еще напрягала верхнюю губу, она очень мало
проникла в свое сердце. Представление, которое продолжалось в ее
комнате, держало ее в рабстве у смерти.
В следующей комнате был немногословный Джон, который
двадцать пять лет проработал на складе в Грейхаунде. Однажды за
несколько месяцев до ухода на пенсию у него закружилась голова,
и он упал. Его близкий друг и сотрудник помог ему добраться до
больницы. Врачи нашли у него большую опухоль в мозгу. Друг
Джона, сидя у его кровати, сказал, что бросит работу и заберет
Джона в свой сельский дом в Орегоне. Он сказал, что они будут
просто жить там, ходить на рыбалку. Джон дал окружающим так
много любви, он был так дружен с ними, что в его комнате всегда
было людно. Здесь можно было чувствовать поддержку, самоотда-
чу тех, кто пришел посетить его. Через пять дней после постановки
диагноза Джон умер, окруженный любовью и заботой о его благо-
получии со стороны людей, которые не держали его, а желали ему
удачи в новом путешествии сознания.
В следующей комнате был шестидесятилетний Алонзо, уми-
рающий от рака желудка. Всю свою жизнь он пытался делать то,
что «нужно для семьи». За двадцать лет до этого он влюбился в
разведенную женщину по имени Мерилин. Но какие-то обстоя-
тельства его католического и итальянского окружения не позво-
лили ему жениться на ней, хотя он поддерживал с ней отношения
до самой ее смерти год назад. Его отец, сестра и брат никогда так и
не признали существования Мерилин и в течение двадцати лет
называли ее «этой женщиной». Большую часть жизни он потратил
на то, чтобы «защищать свою семью». И теперь еще, когда его
девяностолетний отец сидел у изголовья кровати и повторял: «Мой
мальчик умирает, мой мальчик не должен умирать», он пытался
играть перед ним роль примерного сына. Он пытался защитить
отца от смерти: «Ладно, я не умру». Но он умирал. Его брат и сестра,
стоя у кровати, убеждали брата изменить свое завещание и не давать
денег тридцатилетней дочери Мерилин, о которой он так забо-
тился. Он лежал, слушал это все, не говорил ни слова и пытался не
умереть, чтобы не расстроить своих близких. Видя толщину кар-
мической сети, которая плелась вокруг него, я сидел в углу и наблю-
дал за этой необычной мелодрамой. Люди ссорились и отрицали
его смерть. Я заметил, что, сидя рядом, я начинаю разговаривать с
ним в своем сердце. Чувствуя в своем сердце любовь к нему, я
говорил про себя:
«Знаешь, Алонзо, нет ничего плохого в том, что ты умираешь.
Ты поступаешь правильно. Ты находишься в необычных условиях,
когда ты не можешь сказать своим близким, что тебе нужно и чего
ты хочешь. Ты защищаешь их до конца. Но умирать естественно.
Это даже приятно. Это нужное действие в нужную минуту. Открой-
ся для себя. Прояви сострадание к этому Алонзо, который в заме-
шательстве и смертельно болен. Отпусти боль и свою неспособ-
ность защитить близких. Это твой шанс. Доверяй себе. Доверяй
смерти. Тебе не нужно защищать себя. Только отпусти то, что тебя
держит. Откройся для своего бытия, для безграничности своей
глубинной природы. Отпусти все это сейчас. Позволь себе умереть.
Позволь себе умереть и не быть Алонзо. Позволь себе умереть и не
быть больше сыном. Позволь себе умереть и не быть больше тем,
чьи деньги не могут поделить. Позволь себе открыться сердцу
Иисуса. Нечего бояться. Все о'кей».
Сквозь лес людей, толпящихся вокруг его кровати, ангельски-
голубые глаза Алонзо встретились с моими, мигая в знак того, что
он услышал мой безмолвный монолог. Ничто из этого не могло
быть сказано в комнате вслух. Ведь крики его близких после этого
были бы слышны даже в холле. Однако Алонзо иногда ловил мой
взгляд и соглашался, что все о'кей. Между нами передавались не
слова, а чувство сердца. Каким-то образом оказывалось, что многие
смертельно больные чувствительны к такого рода общению.
Иногда Алонзо говорил, обращаясь к своей сестре: «Знаешь,
когда он (указывал на меня) сидит в комнате, я чувствую что-то
особенное». Дело в том, что это было единственное время, когда в
комнате было принятие происходящего. Позже он сказал, что чув-
ствует открытость перед своей смертью, когда я «спокойно сижу в
углу».
Фактически мы обнаружили, что техника разговора через сер-
дце настолько действенна, что когда человек спит неспокойно, а
кто-то рядом с ним начнет посылать ему любовь и понимание, он
успокаивается, услышав его сердцем. Даже находящиеся в коме в
этом случае расслаблялись. При этом важно не столько подобрать
слова, сколько проявить любовь и заботу, которые создали бы столь
пространственное принятие текущего мгновения, чтобы человек
смог позволить себе быть тем, кем он должен быть:
Когда мы убедились в эффективности такого разговора через
сердце, многие сиделки начали пробовать его. Те, кто использовал
его, обычно говорили, что их отношения с больными, а также
представление о своей работе сильно изменились. Они получили
средство открыться другому человеку и, возможно, даже передать
эту открытость.
Когда мы начинали говорить о технике разговора через сердце,
многие сиделки ответили нам, что рады услышать о том, что они
сами интуитивно обнаружили и используют уже некоторое время.
Прежде чем начинать использовать такую утонченную технику,
очень важно исследовать свою мотивацию. Пытаетесь ли вы изме-
нить чье-либо сознание, потому что считаете, что знаете, каким оно
должно быть? Или же вы просто пребываете с другим человеком,
чтобы посылать ему любовь и чувство правильности вещей. Не
нужно забирать у другого то, что ему дано. Вы же не воруете деньги
и еду у других; точно так же не нужно воровать у них состояния
сознания. Пытаться украсть «сопротивление» у другого человека
означает действовать самонадеянно и подчеркивать разделенность.
Нам рассказывали историю о сиделке, которая, посмотрев
видеосъемки нашего семинара с моим изложением этого метода
общения с больными, решила «испытать его» на одном очень труд-
ном пациенте, не желавшем говорить с ней о своей болезни. Она
захотела посмотреть, сможет ли она «сломать его сопротивление».
По нескольку раз в день в течение десяти или пятнадцати минут
она молча сидела рядом с ним и в сердце говорила ему, как он
«должен» себя вести в такой ситуации. «Не зацикливайся на страхе,
прекрати отрицать свою смерть, — молча говорила она ему. — В
смерти нечего бояться, отрицание не освободит тебя».
Она продолжала в течение недели работать со «своим боль-
ным», который, как ей казалось, узнает от нее, что ему нужно делать.
Придя на смену после выходных, она встретилась с главной медсес-
трой, которая сказала, что больной просит ее больше не приходить.
— Почему? — спросила она в замешательстве.
— Он сказал, что вы слишком много говорите, — ответила
старшая медсестра.
Когда вы говорите через сердце, вы посылаете людям любовь,
а не свои желания и представления о том, каковы они должны быть.
Это не просто техника для общения с умирающими. Ведь это
сделало бы умирание чем-то особенным. Это еще один способ
прикоснуться к своему сердцу, открыться ему с тем, чтобы другие
открылись своим сердцам. Эта техника общения помогает не толь-
ко в больничной палате, но и дома, за обеденным столом.
Благодаря доверию, установившемуся между нами, Алонзо
спросил у меня, что значит умереть. Ему очень понравился наш
разговор о выходе из тела и уходе во свет Христа. Наши сердца
встретились в любви и вневременности. Выходя от него в этот день,
я был исполнен гордости. «Вот это прорыв», — думал я.
На следующий день я спешил в комнату Алонзо, ожидая, что
он очень желает меня видеть. Но когда я вошел к нему, он мельком
взглянул на меня и отвернулся со словами: «О нет!» Мое сердце
сжалось. Вчера он был так открыт смерти. Но сегодня он не желал
слышать о ней. Мое присутствие ассоциировалось у него со
смертью. Вчера я был желанным спасителем и должен был работать
с возникшей болезненной гордостью. Сегодня я человек вне закона.
Я стремился держать свое сердце открытым, хотя и был отвергнут.
Моя работа не в том, чтобы менять его. Моя работа в том, чтобы
открываться своим привязанностям. Наблюдать мои ожидания,
желания, проекции. Позволить своим моделям уйти, одна за дру-
гой. Вместо того чтобы закрываться, позволить себе умереть и не
быть больше тем, кем я себя считал. Умирая, погрузиться в насто-
ящее, в котором снова проявляется истина бытия. Там нет больше
умирающего и помогающего ему. Есть только мгновение ясности
и любви.
Идея об «умирании», идея о «болезни», идея о «помощи» не
заменяет живого присутствия, в котором есть только два человека,
ставшие одним. Каждый использует другого в качестве зеркала,
чтобы обнаружить и отпустить свои привязанности и опасения.
Ведь так или иначе мы нуждаемся в помощи другого.
На кровати лежит человек, который делит с другими свою
смерть. Но возле него находятся десять других, которые тоже уми-
рают, теряя какую-то важную часть самих себя. В той мере, в
которой жизнь есть исследование истины, истина будет присутст-
вовать в конце жизни. Смерть таких людей — это приобщение к
духу. Но если в жизни главное было накопление материальных благ,
собравшиеся у смертного одра увидят умирающего как тело, как
вещи, которые этот человек теряет. Их смерть страшна и ужасна.
Они уходят, и мы их больше не видим.
Кто вы в представлении своих ближних? Какой «смысл» будет
иметь ваше отсутствие? За что они вас ценят, за то, что вы есть, или
за то, что у вас есть? Можете ли вы сделать свою смерть даром
любви?
Когда в больнице я переходил их комнаты в комнату, мне было
очевидно, что больным могут понадобиться дни и недели, чтобы
развить в себе доверие к нашим предложениям начать исследо-
вание происходящего. Но у некоторых нет на это дней и недель.
Однако я замечал, что часто возле больного находится невестка,
племянница, внучка или тесть, отношения с которыми у него очень
ясны и сильны. Часто это бывает не близкий, а далекий родст-
венник. Не муж или жена, брат или сын, а тот, кто больше удален
от него, кто имеет меньше общего с больным в материальном плане
и кто способен на глубокий душевный контакте ним, необходимый
для того, чтобы избавиться от поз и привязанностей. Иногда мне
приходилось проводить время с этими людьми в комнате ожи-
дания, разговаривая о том, как можно облегчить смерть близкого
человека. Глубокое общение с больным заставляло их задуматься о
том, как они могут ему помочь. Им было легче без предварительных
разговоров и испытаний установить взаимопонимание. Они имели
доступ к его сердцу и могли спросить, что нужно сделать, чтобы он
мог отпустить себя. Они могли открыто делиться с больным сво-
ими представлениями о том, что ждет человека после смерти.
Поэтому мы подолгу сидели с ними и говорили о правильности
смерти, и я призывал этих людей не позволять своему страху смерти
блокировать общение с возлюбленными. Я напоминал им, что
умирающие скорее прислушиваются к ним, чем ко мне, и что на
самом деле я им не нужен, а они могут сами поддержать уми-
рающих, если только откроются своим страхам и насыщенности
текущего мгновения. Отвечая на их вопросы и делясь с ними свои-
ми наблюдениями о том, как другие люди встречались с подобной
ситуацией в других обстоятельствах, я призывал их быть чуткими
к мгновению, доверять своей любви и использовать ее в качестве
моста между известным и неизвестным, чтобы их возлюбленный
мог по нему без труда совершить переход.
Мы говорили о том, как использовать техники снятия боли,
окончания дел и глубокого осознания, не создавая у больного до-
полнительных привязанностей. Я подсказывал этим людям, какие
книги можно почитать их возлюбленному. «Делайте то, что вам
кажется более всего подходящим. Не подавляйте сердца. Доверяйте
ему. Это очень важный момент». После этого они часто возвра-
щались обратно в палату и приступали к удивительному общению
с больным, начать которое я, посторонний человек, мог только
после месяцев подготовительной работы. Ведь когда вы доверяете
кому-то, он или она могут воспользоваться вашим доверием, чтобы
донести до вас то, чего вы не видите. Напряжение устраняется уже
благодаря тому, что вы выражаете это в словах. Если вы можете
делить с этим человеком осуществленные и неосуществленные
мечты, вы можете вместе осознать ситуацию, в которой нахо-
дитесь. Я был свидетелем того, как больные делают большой шаг
вперед в принятии смерти после глубинного и искреннего общения
со своими возлюбленными.
Одной из самых простых и действенных техник достижения
единения в сознании с больным или любимым была предложена
Ричардом Боэрстлером на основе его исследований в Обществе
Ясного Света в Бостоне. Этот метод может показаться полезным
для многих.
Спросите вначале, согласится ли больной на небольшой эк-
сперимент, и если он соглашается, предложите ему расслабиться и
дышать так, как ему удобно. Сидя рядом с ним, скажите ему, что
собираетесь дышать вместе с ним. Наблюдайте за подниманием и
опусканием его живота и настройтесь на его ритм дыхания. Наст-
ройтесь на это поднимание и падение и дышите так же, как он,
дышите его дыханием. После нескольких совместных вдохов, когда
этот человек выдыхает, на выдохе произнесите «А-а-а». Пусть
каждый выдох сопровождается вашим «А-а-а». Больному не нужно
делать ничего, хотя он может присоединиться к вам, если пожелает.
(Часто ли мы позволяем себе обратить внимание на то, что другие
произносят, не говоря уже о том, чтобы следовать их дыханию?)
Часто случается нечто неожиданное. Двое людей достигают уди-
вительно простого и глубокого единства. Если эта медитация не
доставляет неудобств, она может продолжаться от двадцати ми-
нут до часа, в течение которых вы делите «А-а-а» и вместе погру-
жаетесь в беспредельность. «А-а-а» —это великий звук отпускания.
Наступающее расслабление растворяет напряжение и боль в
чувстве единства. После нескольких таких переживаний больной
получает возможность сосредоточить сознание на себе. Он может,
например, обнаружить, что в четыре часа утра, когда никого нет
рядом, а боль кажется невыносимой, достаточно только начать с
каждым выдохом произносить «А-а-а», и напряжение мало-помалу
будет уходить, и у него появляется больше пространства, чтобы
принять свое состояние.
То, что люди при этом делят, выходит за пределы философ-
ских и идеологических построений. Оно открывает путь для более
глубокого общения. Больной должен только оставаться таким,
каким он есть, и войти в то, что ему дано. Часто эти двое сливаются
в заботе и безмолвии своих сердец.
Когда вы работаете с серьезно больными людьми, важно пом-
нить, что не «вы» делаете все это. Все, что вам нужно сделать, — это
перестать мешать, чтобы в нужный момент мог проявиться нуж-
ный ответ. Вам не нужно спасать никого, кроме себя самого. Работа
с умирающими — это работа над собой.
Одна из ловушек этой работы, если вы думаете о ней как о
«помощи», — это тенденция проектировать свою смерть на другого
человека. Но никто не может умереть за вас вашей смертью. Воз-
можно, вы желаете умереть в окружении ангелов, под звуки труб,
выйдя из тела вместе с выдыхаемым воздухом. Но это лишь ваша
фантазия. Вы не можете заставить другого умереть вашей смертью.
Когда придет ваше время, вы сможете реализовать свою фантазию,
если вы готовились к этому в течение жизни. То отношение к
умиранию, которое есть у вас сейчас, будет с вами, когда придет
ваш последний миг.
Но вы имеете дело с драмой Другого человека. Вы пришли к
нему не для того, чтобы спасти его. Вы пришли к нему, чтобы быть
открытым пространством, в котором он может делать все, что ему
нужно, и вы никаким образом не должны навязывать,ему направ-
ление его раскрытия.
Жалостью часто называют страх перед страданиями других.
Когда вы мотивированы такой жалостью, вы преследуете только
собственные интересы. Когда вы мотивированы жалостью, вы дей-
ствуете, исходя из нежелания пережить то, что переживает этот
человек. Вы стремитесь устранить их неудобства для того, чтобы
устранить ваши собственные. Жалость порождает страх и разде-
ление. Когда любовь прикасается к страданиям другого человека,
это называется состраданием. Сострадание — это просто простран-
ство. Что бы ни переживал другой человек, в вашем сердце нахо-
дится для него место. Это становится вашей работой над собой —
чтобы отпустить его, оставаться открытым и чувствовать этого
человека внутри себя. Когда кто-то переживает сильную боль, хотя
вы и не можете помочь ему, вы не покидаете его. Когда люди
говорят «Помогите мне», вы остаетесь ласковыми, держите их руку,
разделяете их боль, на замыкаясь вокруг нее. Когда у вас в сердце
есть пространство для любой боли, чьей бы она ни была, «вашей»
или «другого», это и есть сострадание.
По мере того как смерть в этой стране выходит на свет, начи-
нают появляться дома для умирающих Это движение является
проявлением желания людей умирать без боли в психологической
обстановке, которая больше всего благоприятствует этому. За-
кончить свои дела. Умереть достойно. Одни стремятся создать
благоприятные условия для того, чтобы человек мог спокойно
умереть у себя дома. Другие создают заботливое, располагающее
окружение в другом месте, куда человек приезжает умирать. Но
даже в этом новом окружении смерть может доставлять большие
неудобства. Служащие домов для умирающих, как и все мы, явля-
ются продуктом общественного воспитания, и поэтому они могут
навевать страх и привязанность к телу, что затрудняет естествен-
ную смерть. Многие из тех, кто работает в домах для умирающих,
не знают о ловушке под названием «помощник». Такие люди лишь
углубляют разделение, которое возникает, когда они пытаются
сохранить свой имидж, заставить себя чувствовать, что они дейст-
вительно являются тем, кем себя считают.
Во многих домах для умирающих основной целью является
снятие стрессов, паллиативное лечение. Людей не поощряют избав-
ляться от отождествления со своим телом и умом как со всем, что
мы есть. В домах для умирающих часто не видят, что смерть дает
возможность для духовного пробуждения. Хотя сердца многих
служащих там открыты для понимания мимолетности тела, лишь
некоторые из них используют это понимание для того, чтобы при-
коснуться в глубинным уровням самих себя, чтобы исследовать
присущую им мудрость и радость. Многие из них все еще считают
смерть трагедией, опасностью, потерей. Редко можно видеть пони-
мание глубинного развития, необходимости смерти тела для того,
чтобы наступило следующее переживание. Лишь в немногих домах
для умирающих персонал обучают относиться к работе с больными
как к работе над собой. Лишь немногие служащие умеют выделять
тех пациентов, которые готовы спросить «Кто умирает?». Лишь
немногие поощряют исследование, которое позволяет человеку
чувствовать себя пассажиром своего тела. Немногие учат больных,
как держать сердце открытым среди всеобщей суеты. Это не явля-
ется их недостатком или «виной». Это просто еще один пример
того, как неопытный ум позволяет скрытым страхам и замешатель-
ству даже ненамеренно передаваться другим.
Даже в таком благоприятном окружении лишь немногие мо-
гут умереть для своей «особости», научиться открываться людям,
переживать единство сознания. Но именно переживание этого
единства, прикосновение к тому, что не умирает, позволяет нам
победить страх утраты. Переживание человеком себя как части
целого убивает смерть.
Женщина, умиравшая в больнице и страдавшая от сильных
болей, сказала: «Когда кто-то входит в палату, я сразу могу сказать,
открылся он для своих страданий или нет. Тот, кто открылся для
своих страданий, открыт и для моих. Тот же, кто не открылся для
своих страданий, кто не использует их для того, чтобы уйти в себя
глубже, когда входит ко мне, напрягается. Он нервничает. Он не
может ничем мне помочь. Если я в этот момент чувствую боль, он
хмурится. Он относится к боли как к врагу».
Когда я проводил время с медсестрами из детского онколо-
гического отделения, некоторые из них говорили мне: «Мне трудно
долго находиться здесь». Поскольку сестры работают с детьми в
течение многих лет, посещают их дни рождения, разделяют их
радости и печали, у них устанавливается с детьми очень тесный
контакт. А затем они видят, как дети умирают, и неспособность
что-либо изменить сжигает их. Они пытаются победить смерть.
Мы начали говорить о мгновении, когда человек видит, как
много в мире страданий. Как каждый из нас волен либо спрятаться
от этих страданий, либо мягко войти в них. Сопротивление окру-
жающим страданиям заставляет наше сердце сжиматься. Когда мы
позволяем этой боли входить в нас, наши сердца настежь раскры-
ваются, и мы оказываемся лицом к лицу с истиной. Понятно, что
если мы сопротивляемся жизни, мы сопротивляемся и смерти.
Много сестер в этом отделении не выдержали и ушли. Для них это
был сущий ад. Они говорили, как трудно держать сердце открытым
в этом аду. Как трудно оставаться ясным, когда все вокруг вас идет
не так, как вы бы хотели.
Мы с ними говорили о том, как использовать сопротивления,
возникающее в уме, в качестве напоминания, что нужно открывать
сердце. Попытайтесь смягчиться вокруг сопротивления так же, как
вокруг любой другой боли. Работайте с сопротивлением, а не дей-
ствуйте под его влиянием. Отпустите сопротивление в своем сердце,
чтобы не жалеть, а полностью присутствовать с теми, кому вы
помогаете, чтобы чувствовать любовь, а не страх. Эти сестры так
давно ждали нашего разговора и оказались настолько к нему гото-
вы, что почти сразу поняли, о чем идет речь. Многие увидели, что
то что раньше казалось им «невыносимым», может открыть их так,
как они того хотят.
Через некоторое время две медсестры, собиравшиеся было
переходить на другую работу, решили пойти дальше и поступили
в персонал Слоан-Кеттеринской больницы, в которой проводятся
исследования новейших технологических, механических и фарма-
кологических методов лечения смертельно больных детей. Они
добровольно пошли в ад, чтобы работать над собой и помогать
другим. В этих палатах родители зачастую из последних сил льнут
к своим детям, когда они испускают последний вздох. Страдание в
коридорах бывает буквально осязаемым. Чтобы в такой ситуации
сердце оставалось открытым, подчас нужно проявить все, на что
вы способны. Чтобы находиться в таком состоянии в любви к
ближнему, вы должны выйти за пределы смерти. Эти сестры смогли
использовать свою работу как средство для самоочищения.
Страдания угнетают нас, когда мы действуем под влиянием
маленького «я», своего маленького ума. Мы действуем исходя из
того, кем, как нам кажется, мы являемся. Мы становимся «помощ-
никами». Ведь в маленьком уме, в маленькой личности не хватает
места для страданий других. Мы чувствуем себя изолированными
и боремся за то, чтобы не утонуть в своих отдельных страданиях.
Это напоминает различные методы получить воду, чтобы на-
поить человека, который умирает от жажды. Вы можете либо вы-
жать воду из своих клеток, став при этом более сухим и мудрым.
Или же вы можете пойти к колодцу, великому источнику воды, и
принести оттуда полное ведро, чтобы можно было вдоволь напоить
других и еще чтобы осталось себе. Те, кто дают от себя, высыхают.
Те, кто дает из источника, сами черпают из него. Приближаясь к
колодцу, они открываются интуиции, тонко чувствуют нужды дру-
гих и отвечают на них сердцем, а не умом.
Вы действуете, исходя из чувства уместности, а не знания.
Отпуская то, что задерживает поток, человек переживает гармо-
нию двух существ. Когда наша неповторимая индивидуальность
отпадает, вы можете делить чистое бытие.
Исцеляет ваша заботливость. Но проблема для большинства
тех, кто работает в больницах, — это страх «вовлечься», боязнь
проникнуть в себя самих, принять непосредственное участие в
жизни. Ведь очень трудно открыться себе в ситуации, в которой
находится другой человек, и поэтому мы начинаем чувствовать ее
в своем уме и теле, но все же остаемся открытыми па самом глу-
бинном уровне. Замечая тенденцию отстраняться, вместо этого мы
входим в огонь, который выжигает наши привязанности.
Возможно, мы забыли происхождение слова «забота» (саге).
Оно происходит из того же корня, что и слово «культура» (culture)
Заботиться означает достигать единства с человеком, объединяться
с ним в великой «культуре» человечества, самой жизни. Ведь в
действительности нет «других» людей. Есть только бытие, пере-
живаемое с различных точек зрения. Когда вы полностью присут-
ствуете, вы понимаете, что нет такого существа как «другой чело-
век». Есть только два восприятия одного и того же существования.
Есть «ваше» становление и «мое» становление. Наша задача —
совместно прийти к истине. Создать друг другу идеальные условия
для того, чтобы осознать, что нет «другого», а есть только совмест-
ное переживание Единого.
ГЛАВА 13
ПИСЬМО ОТ ДРУГА
«Дорогие друзья,
Некоторое время я работаю помощницей медсестры и знаю,
как трудно приходится в больнице тем, кто не принял
смерть. Большинство людей не признают присутствие смерти, и
поэтому они призывают умирающих держаться за жизнь, поправ-
ляться, не думать о приближении смерти и никогда ни при каких
обстоятельствах не говорить о ней. Одним словом, больных учат
убегать от смерти и прятаться от нее всеми возможными спосо-
бами. Это напоминает комедию. Близкие «успокаивают» умираю-
щего, притворяясь, что не видят приближения его смерти, и уми-
рающий отвечает им тем же. Никто не решается заговорить о
смерти. Каждый прячет свою голову от страха и волнения.
Эта великая свобода пугает большинство людей, и поэтому они
могут передать друг другу только страх. Они верят, что жизнь —
это что-то отличное от смерти и противоположное ей. Поэтому
они не замечают смерть и не принимают ее каждый день, что
помогло бы им познать свободу.
Я часто замечаю (не просто верю), что все люди обладают
просветом в своей личности, в своем эго, или «я», — и через этот
просвет виден Бог, пребывающий внутри; это наше понимание
истины, это место, где мы все свободны. Когда вы входите в эту
истину и предлагаете другим любовь (безусловную любовь), люди
ослабляют свою хватку и отпускают.
Лишь немногие из тех, с кем я работаю, могут на вербальном
уровне ответить на вопрос об умирании (каким бы насущным он
ни был). Если им сказать, что так оно и есть, что нужно просто
присутствовать, отпускать, сливаться с Иисусом или уходить в
Него, они только смутятся или начнут интеллектуальную дискус-
сию. Каким-то образом вы должны выйти с ними в пространство,
называемое любовью, открытостью, свободой, Богом. Пригласите
их туда самим своим пребыванием в этом пространстве, своей
открытой жизнью в любви, видением и принятием совершенства
каждого человека (а не осуждением его мелодрамы). Только от-
кройте руки, откройте сердце и ждите. Часто я просто сижу у
чьей-то кровати. Я жду, я открыта, я принимаю все. Откройтесь
для этого бытия, откройтесь для Бога, который через меня поет для
Своего младенца, который присутствует в моем желании помочь,
сделать все, что нужно, в этом состоянии «Да». И я слушаю, при-
слушиваюсь в сердце ко всему, что Бог шепчет в это мгновение, в
это время, в этом существе, в этом переживании.
Каждый раз, когда я смотрю на смерть, это совершенно новое
переживание. Я не знаю о нем ничего. Я могу только оставаться
открытой, и возможно, в этой открытости умирающему легче
открыться самому, легче найти самый прямой путь к Богу. О,
Смерть, ты великий учитель!
По большей части моя работа в больнице состоит в том, чтобы
облегчать страдания. Даже те, кто приближаются к смерти, часто
оказываются в ловушке страданий и изо всех сил борются с ними.
Я каждый раз удивляюсь, когда вижу, как сильно простое участие
помогает тем, кто просто переносит сильную физическую боль
(скажем, на последних стадиях рака).
Был старик, которого звали мистер Пайн и которого я любила,
как родного. Он умирал от рака, и я тогда была его сиделкой. Время
от времени у него начинала нарастать боль в правой части спины,
и тогда он пилюля за пилюлей начинал глотать таблетки, а когда
это не помогало, он просил меня сделать ему массаж спины и
пропеть для него Двадцать третий псалом, его любимый (песня,
которая всегда превращала его в ребенка и помогала ему довериться
Богу). Я говорю «массаж», но в действительности мое прикосно-
вение пробуждало в нем свет, из которого он был сделан. И когда
он понимал, что это и есть он сам (и сообщал мне об этом через
руки), боль утихала, и устанавливался покой. Да, имело место что-
то наподобие этого. Это просто случалось.
Можно рассказать вам несколько необычных историй? Вот,
например, миссис Гудолл (Mrs Goodall) — Бог дал ей прекрасное
имя для роли, которую она играла в этой жизни, — старая не-
гритянка, умирающая от рака. Всю жизнь она трудилась во имя
Бога. К ней постоянно приходили посетители, и все они уходили с
чувством облегчения, вдохновленные и насыщенные этим сияю-
щим светом. В течение месяцев она переносила сильную физичес-
кую боль, но все время излучала любовь. Стоило только поправить
ей одеяло, как она тепло говорила вам: «Благодарю вас от всей
души!» —словно вы подарили ей целый день жизни. Эта женщина
была готова к смерти (как, впрочем, и к жизни — объемля их в
одной открытости). Мы глубоко любили друг друга и имели воз-
можность говорить о любви Бога (Христа) и немного о смерти.
Когда приблизились ее последние минуты, малейшее движение
заставляло ее испытывать сильнейшую боль. Меня послали, чтобы
я сменила ей постели и одежду. Она, по-видимому, была в коме;
глаза казались стеклянными. Но я вспомнила, как она сказала мне
однажды: «Ты думаешь, что я лежу и сплю, но я лежу и молюсь за
тебя». Я знаю, что можно находиться в таком осознании. Она была
очень внимательной и присутствовала здесь и теперь, что бы ни
делало ее тело.
Я легко приступила в выполнению своих обязанностей. При-
косновение бывает любовным, и тогда оно скорее лечит, нежели
доставляет телу боль. И вот, предложив свои руки Богу и испол-
нившись Его любовью, я начала ухаживать за ее телом. Я видела,
что передо мной на постели лежит тело Христа. Оно не было похоже
на Христа, но напоминало мне Христа своими страданиями. Это
тело было и является Христом. Я была ослеплена стеной света,
которая исходила от нее-Него. В состоянии благоговения при виде
Бога я перевязывала ей раны и пела для нее. Не знаю, какая это была
песня, потому что она просто пелась из света. Думаю, что эта песня
была о покое в Иисусе. Миссис Гудолл была слишком слаба, чтобы
говорить, но она могла поднять одну руку и положить ее мне на
плечо. Мое сердце истекало слезами от ощущения доброты этой
женщины, которая, умирая, излучала любовь. В смерти так же, как
и в жизни. Миссис Гудолл отошла в сиянии славы. И если ангелы
вообще когда-дибо пели, они пели тогда, когда она отправлялась в
дом своего Господа. Смерть для нее была любовным объятием
Христа.
Миссис Тайлер не была готова. Да, у нее был рак, но ей нужно
было еще несколько месяцев. Врач предложил операцию, чтобы
удалить образовавшуюся пробку в толстой кишке. Тогда бы ее не
вырывало после еды, и она могла бы испражняться в маленький
мешочек, что было бы более удобно.
Я провела с ней немного времени. Достаточно для того, чтобы
разделить любовь, но недостаточно для того, чтобы разделить прос-
транство, называемое Богом. Она вернулась из операционной, и
было ясно, что она умирает. Она лежала в агонии часами; каждый
ее вздох был стоном. Ее боль прогнала всех из комнаты. Доктора и
сестры не могли зайти к ней в комнату, поэтому я могла подолгу
сидеть с ней сама. Я была открыта и ждала того, что должно было
случиться. Но ничего не случалось. Только стоны. Я сидела, желая
сделать что угодно, чтобы помочь ее душе освободиться. Но миссис
Тайлер боролась со смертью. Я думала: «Что я здесь делаю? Какой
смысл мне сидеть здесь с женщиной, которая умирает в агонии? Я
не знаю». Что же, не-знание — мое обычное состояние, поэтому я
продолжала сидеть. Она боролась, и я чувствовала ее борьбу. Я ушла
от нее обеспокоенной, мое тело было наполнено се стенающей
агонией.
Понимание пришло только на следующий день. Я пришла к
другу, чтобы поговорить о борьбе, которую я чувствовала в своем
теле, и положила голову ему па колени. Я не чувствовала различия
между миссис Тайлер и собой. Ее тело, мое тело было одним и тем
же. Мое тело начало стонать так же, как и ее, и стонало оно нашими
общими стонами, пока не наступила ясность. Ясность пришла
точно так же, как иногда видишь птичку, которая садится на ветку
у окна и начинает петь. Она поет хвалу Господу. Жизнь птички,
песня птички — все это утверждение совершенства Бога. И жизнь
миссис Тайлер, ее смертельная агония были песней во славу Бога.
Это бьыа совершенная песня, совершенное утверждение Бога. Сто-
ны были родовыми муками, и рожала она свою душу, которая
должна была выйти из тела, и поэтому ее смертельная агония
напоминала родовые муки. Я не могла этого видеть, потому что
мне хотелось прекратить то, что я называла борьбой.
Миссис Карас была готова. Настолько готова, что ждала смер-
ти. Старая, немощная, она решила перестать принимать пищу.
Первый раз она отказывалась от еды шесть месяцев назад, когда
лежала в больнице, чтобы потерять вес. Сейчас она весила 68 фун-
тов. Доктор сказал: «Она здорова, как лошадь, только кушать не
хочет», и отправил ее домой. Но мне посчастливилось немного
познакомиться с ней, с этой крохотной птичкой, улыбка которой
озаряла сразу всю комнату. Она была женой министра и не желала
пачкать постель, приняв твердое решение прекратить есть. Ее ре-
шение сработало. Через шесть месяцев она умирала, и ее семья
организовала круглосуточное дежурство у ее постели, но иногда у
них был перерыв, и тогда я могла подменить их.
Казалось, она практиковала умирание. Она проваливалась в
забытье на несколько часов, приходила в себя на пять минут, чтобы
выпить воды или попросить, чтобы ее повернули, и снова про-
валивалась в забытье. Очень спокойно, почти без боли. И вот она
приходит в себя последний раз и уходит навсегда. Я прихожу на
свою смену через двадцать минут после ее смерти, захожу в комнату
и протираю глаза, как пьяница при виде розовых слоников. Это
похоже на психоделическое путешествие. Миссис Карас здесь боль-
ше нет. Ее разнесло по всем уголкам вселенной. Ее глаза устремлены
в вечность. Ее рот — бездонная черная дыра. Все в ней устремляется
навстречу свободе. Нет стен. Нет личности. Все ее существо —
взрыв в бесконечность. Я нахожусь в каком-то загадочном прост-
ранстве. Может, кто-нибудь подсыпал мне в чай кислоты? Я захожу
в соседнюю комнату, думая, что со мной что-то случилось. Здесь
старенькая миссис Руфь занята сохранением своей индивидуаль-
ности. Она лелеет маленький комочек своего тела и личности. Это
в точности миссис Руфь, которая делает все так же, как должна
делать миссис Руфь. Она морщит нос, сжимает в руке платок,
что-то бормочет. Возвращаюсь к миссис Карас (которая мне каза-
лась необычной и до своей смерти), и психоделическое путешествие
в бесконечность продолжается. Какая свобода в том, что мы назы-
ваем смерть! Я просто остаюсь в этой комнате, стою некоторое
время рядом со взрывом, который мы называли миссис Карас, и
наблюдаю, как тело уносят в морг.
Бабушка. Она никого не беспокоила, когда впервые попала к
нам в больницу. Все делала сама, проводила большую часть времени
одна, никого не вызывала. «Не хочу никого беспокоить». Затем она
сильно заболела, прежде всего сердцем, едва могла ходить и была
очень слабой. Она упала, сломала бедро и нуждалась в помощи во
всем: в том, чтобы вставать, одеваться, пройти в ванную, расчесать
волосы. Вместе с болезнью к ней пришел страх смерти. Тело при-
чинял^ ей много страданий, у нее были трудности с дыханием, она
уже «не могла надеяться на улучшение». Она хотела, чтобы возле
нее кто-то постоянно сидел, жаловалась на то, что медсестра при-
ходит не сразу, как только ее позовут. Многим няням она сильно
надоела. Каждые пятнадцать или двадцать минут Бабушка выкри-
кивала: «Няня!» У нее было много недоброжелательности в отно-
шении других людей за то, что они не могли облегчить ей страдания.
«Не может ли доктор сделать что-нибудь?» «Не может ли сестра
дать мне что-то еще?» «Не можете ли вы что-нибудь сделать?»
«Почему они ничего не делают?»
Что же, было понятно, к чему это все. Бабушка боролась со
смертью. Поэтому она каждый раз спрашивала как бы в воздух;
— Думаешь ли ты, что мне когда-нибудь станет лучше?
— Ваше тело болеет, и доктор сделал все, что мог, — отвечала
я ей.
— Почему доктор не приходит?
— Потому что он ничего не может сделать. — Считается, что
в больнице очень неэтично говорить человеку: «Бабушка, вы уми-
раете».
Но она должна была это знать. Все поддерживают иллюзию о
том, что ей вот-вот станет лучше, и это удесятеряет страдания. И
вот после нескольких разговоров со мной она наконец понимает
это. Мы говорим о «Господе» (ее слово), и я направляю ее к Нему,
а не к доктору за утешением и поддержкой. Она перестает бороться
и говорит что-то наподобие следующего: «О, какое облегчение!
Наконец-то я знаю, что меня ждет. И с этим ничего нельзя поде-
лать».
В течение всего дня я прихожу по ее первому требованию,
любовно делаю все, что нужно делать по уходу за ней, обнимаю ее,
целую, и она говорит
— Я рада, что они приписали тебя ко мне.
— Меня не приписали, — отвечаю я. — Я здесь, потому что я
люблю вас.
— Ты мне нравиться, потому что ты добра и заботлива, и я
чувствую в тебе любовь Иисуса, — говорит она.
И я говорю ей, что я люблю ее и что ее любовь ко мне и моя к
ней — это Иисус, и поэтому мы чувствуем Его здесь. И она успо-
каивается и говорит, что осознает присутствие Господа, и я знаю,
что это так, потому что мы просто вышли в открытое пространство,
и между нами больше нет разделения, и ее сияющая душа предстает
передо мной, а моя — перед ней, и мы глубоко понимаем друг друга
без слов. Поэтому мы молимся вместе, и слова нам больше не
нужны. Мы просто присутствуем. Я стою на коленях возле ее кро-
вати, она прижимает мои руки к сердцу, и мы парим во свете. Когда
входят ее родственники, первые их слова: «Что, что-то нс так?»
Просто смешно. Я говорю им, что все прекрасно, что мы просто
молимся и что они сами могут видеть спокойствие Бабушки. Они
говорят «Да благословит тебя Господь!» и «Спасибо», и я выхожу
из комнаты. Бабушка говорит «Ты сделала для меня больше добра,
чем любой врач». И я знаю, что она получила то, для чего две недели
постоянно вызывала медсестру. Я знаю также, что это провинци-
альная больница и что ни ее родственники, ни кто-либо другой не
помогут ей утвердиться в новой реальности. Все они убеждают ее,
что она скоро поправится, рассказывают ей о внуках, которые ждут
ее дома. Ей нужен кто-то, кто бы подтвердил, что она умирает, кто
бы молился с ней, просто был с ней, чтобы она могла обратиться к
Богу. Как может она принять смерть, когда никто рядом даже не
признает, что она умирает?
Некоторое время я общалась только с людьми, которые были
«на пути», которые по крайней мере стремились познать Бога. В
течение трех лет я была директором ашрама, пока не обнаружила,
что ничего не знаю. Затем три года я провела в Индии и в Соединен-
ных Штатах Я практически не почувствовала переход от этой
святой жизни в гранитную не-реальность больницы. И там, и там
мой ум оставался свободным в одних местах и привязывался в
других. Но больница оказалась идеальным учителем. Там, где окру-
жение не подтверждало реальности Бога, я должна была искать
истину в себе, не опираясь на внешний мир. Я должна была жить в
ней и быть ею. Никакие слова, никакие идеи не могли заменить ее
здесь. Ничто, кроме подлинного, ничто, кроме безусловной любви,
здесь вообще не реально. Люди всегда открываются ей, повора-
чиваются к ней, как цветы к солнцу. Вы не можете имитировать
любовь, общаясь с глухой старушкой, которая выжила из ума на-
столько, что не знает, как пройти в ванную.
Одна интересная особенность работы с существом в старом
теле состоит в том, что оно не имеет ни малейшего представления
о том, за кого вас принимать. Вы можете стать для старого человека
матерью, дочерью, священником, нянюшкой. Но они окунаются в
вашу любовь. Они не бывают слишком старыми или слишком
больными, чтобы не почувствовать ее. Они устремляются к ней,
как мошки к огню. Они знают свет. Чем большая тьма их окружает,
тем быстрее они устремляются к свету. Я много работаю с пожи-
лыми. (Недалеко от больницы находится богадельня, прикреплен-
ная к ней.) Для них важнее отказаться от своей обычной роли, чем
для людей, которые обычно попадают в больницу.
Итак, если у вас есть какое-то место для меня в вашем Проекте
по работе с умирающими, я бы хотела работать в нем и учиться.
Могу ухаживать за лежачими больными.
С Божьей любовью,
Марджи Коэниг.
ГЛАВА 14
КТО УМИРАЕТ?
Вы боитесь смерти потому, что верите, что родились. Но
кто тот, кто родился? Кто тот, кто умирает? Посмотрите
внутрь. Какое было у вас лицо до рождения? На самом деле вы то,
что не рождается и не умирает. Откажитесь от того, кем вы себя
считаете, и станьте тем, кем вы всегда были.
Мы верим, что родились, и поэтому считаем себя этим телом.
Мы ожидаем смерти и полагаем, что тело —это все, что у нас есть.
Но во сне, когда тело теряет чувствительность, осознание по-преж-
нему существует. Сон жизни продолжается за пределами тела.
«Когда я умру, я перестану существовать». Так говорит «я»
нашего ума, который видит сон этой жизни. Мы боимся очнуться
от этого сна, мы боимся, что ум не сможет больше плести свою
фантазию.
В той мере, в которой мы отождествляемся с телом как со
«мной» или с «моим», мы боимся смерти. Тело умирает — в этом
не может быть сомнений. Распад тела становится заметным вскоре
после смерти. Но распадается ли при этом энергия, которая раньше
оживляла тело?
Когда «я» называет себя телом, оно предчувствует непостоян-
ство. Когда «я» отождествляется с умом, оно боится исчезновения.
Хотя рассматриваемый ум постоянно кажется нам растворяющи-
мся и воссоздающимся. Постоянное умирание и возрождение, от
мгновения к мгновению.
Когда мы думаем о себе как о теле или как об уме, мы смуща-
емся, поскольку видим, что ни в уме, ни в теле нет ничего постоян-
ного. Все везде меняется. Когда мы думаем о «я» как об уме, какая
мысль есть «я», эта или последующая? Или же и то и другое противо-
речащие друг Другу мысли? Что есть то «я», которое грустит или
радуется? Или все это непостоянные проявления ума? Мысли, ко-
торые мыслятся сами.
Мы сидим в удобном кресле, поглощены чтением книги, и тут
в комнату входит друг и предлагает нам стакан воды. Но поскольку
осознание сфокусировано на видении, мы говорим: «Я не слышал
тебя. Я читал». Кто есть то «я», которое читало и не слышало? Когда
наше внимание снова возвращается к ушам, к слуху, мы говорим:
«Да, я слышал, что ты говорил тогда». Чем бы ни было осознание,
есть еще и сознание, которое должно возникнуть. Когда осознание
фокусируется на глазах, на видении, когда мы погружены в видение
того, что доступно посредством глаз, осознание, которое позволяет
воспринять объект, не касается слуха, хотя для слышания есть все
необходимое: звук и способность уха слышать. Без осознания, ко-
торое связано со слухом, нет слышащего сознания. Переживание
невозможно, если присутствует осознание. Может быть, когда мы
говорим о «я», мы имеем в виду само это осознание?
Осознание напоминает луч света, который без начала и конца
сияет в пространстве. Мы замечаем этот свет только тогда, когда
он отражается от какого-то объекта и порождает сознание. Когда
осознание прикасается к объекту мысли, моменту слышания, про-
бования на вкус, видения, свет от этого объекта отражается в
восприятии подобно тому, как отраженный свет солнца позволяет
ночью видеть луну. Осознание — это свет, посредством которого
мы видим мир. Это Вечность, которая озаряет мысли и чувства.
Чем более сосредоточено осознание, тем ярче этот свет, тем яснее
мы видим. Именно здесь мы обнаруживаем иллюзию нашего отож-
дествления с сознанием как «я».
Мы ошибочно принимаем ясный свет осознания за тени, ко-
торые он оставляет в сознании. Чистое осознание, чистое при-
сутствие не имеет личностных характеристик — это первооснова
самого бытия, тождественная безусловной любви, которая в рав-
ной мере объемлет все вещи. Когда эта первооснова порождает
сознание, возникает вселенское чувство «Я есть». Мы принимаем
отраженную первоосновность «Я есть» за объект осознания и го-
ворим: «Я есть эта мысль». Тем самым мы уходим на два шага в
сторону от истины чистого бытия. Осознание дает возможность
появиться сознанию. Осознание — это свет, посредством которого
мы видим свои переживания. Сознание рождает чувство присут-
ствия, чувство «Я причастен к бытию». Привязанность к объектам,
парящим в сознании, И отождествленность с ними рождают ма-
ленькое «я», которому кажется, что содержимое сознания — это
все, что есть. Во многих духовных практиках слово «неведение»
обозначает не тупость или недостаток разумности, а скорее разо-
тождествленность с содержимым сознания как тем, что есть.
Мы можем провести различие между осознанием и объектами
осознания. Чаще всего мы принимаем мысли, чувства, ощущения
и даже само сознание за «я», забывая при этом свою подлинную
природу, которая все это видит. Мы забываем, что мы — это сам
свет, и воображаем себе, что мы — это плотные сгустки, которые
отражают на нас этот свет.
Осознание касается ощущения в колене, и мы говорим: «Я есть
это тело», вместо того чтобы увидеть, что тело отражается в осоз-
нании. Даже то, что мы называем телом, — это просто масса
ощущений, образ нашего ума. Оно напоминает картинку, постро-
енную из соединенных точек. Есть просто мгновения ощущений,
мгновения переживаний, которые ум соединяет, очерчивает ли-
нией и воображает незыблемой реальностью. Поначалу, когда мы
исследуем вопрос «Кто я?», мы изучаем мысли и чувства, которые
заставляют нас поверить в то, что мы есть тело и ум. Тело, которое
вы называете «я» в четыре года, — разве оно похоже на тело,
которое вы называете «я» в сорок лет? То же ли это тело? То же ли
это личностное «я»? Но чувство бытия за ним может казаться
неизменным. Каким-то образом бытие остается таким же; это
«присутствие», которое не зависит от видоизменений сосуда. А в
уме — является ли «я» этого мгновения тем же «я», что и год назад?
Состояния сознания меняются, но осознание, которое их видит,
остается неизменным.
Исследование «Кто я?» подобно просмотру кинофильма, в
котором показывают, как делают фильмы. Когда мы впервые са-
димся в темном кинотеатре, мы начинаем работать с объектами
мелодрамы, движениями на экране. Мы уделяем внимание сюжету,
который представляется нам подобным содержимому сознания,
позволяя ему развиваться, как он пожелает: без осуждения и без
малейшего вмешательства. Когда мы сосредоточиваем внимание
на этом процессе, мы начинаем видеть, что рамки, которые состав-
ляют фильм, подобны отдельным мыслям; затем мы начинаем
процесс порождения образов, и это позволяет нам прервать увле-
ченность сюжетом. Мы видим, что любая активность — это всего
лишь проекция на пустой экран, что все фигуры, танцующие перед
нами, — это иллюзия, порождаемая светом, который проходит
через киноленту различной прозрачности. Мы видим, что фильм
подобен нашему воспитанию; это след образов, которые прошли
мимо. Мы видим, что мелодрама нашей жизни — это мимолетное
представление движений и изменений.
На второй стадии этого процесса мы начинаем фокусировать
внимание на экране, на самом сознании. Объекты сознания, очер-
тания на экране — все это больше не приковывает к себе нашего
внимания, не кажется нам реальным. Вместо этого реальность
становится пространством, в котором проявляется осознание. Со-
средоточивая внимание на экране, мы обнаруживаем, что мерца-
ющие образы — это просто мимолетные иллюзии, не имеющие под
собой реального основания, имеющие только тот смысл, который
мы приписываем им.
На последней стадии мы начинаем осознавать, что эта игра
теней возникает только потому, что внутри постоянно присутст-
вует источник света. И мы начинаем фокусировать осознание на
нем самом. Мы переживаем пространственное чувство «Я есть» как
экран сознания. Однако осознание не переживает себя как «вещь»,
как отделенность, и поэтому нет чувства «я», а есть только недиф-
ференцированное бытие.
Когда обусловленная тенденция отождествлять осознание с
различными объектами уходит, проявляется безличность бытия,
сам свет, незамутненный и необусловленный ложным отождеств-
лением. Мы изучаем бесконечные бобины с фильмами нашего
воспитания, образы которых проецируются на экран сознания. И
когда мы осматриваем кинотеатр, чтобы понять, кто смотрит этот
фильм, мы видим, что кинотеатр — это еще один образ на экране.
Мы обнаруживаем, что все, чем мы себя воображали, — наше
становление, наша память, содержимое сознания — это старый
заканчивающийся фильм. Кинооператор умер. На вопрос «Кто я?»
ответа не существует. Мы не можем знать истину, мы можем только
быть ею. Когда мы живем прошлым, когда мы роемся в сознании,
чтобы понять, кто мы такие или что мы такое, истина меркнет.
Истину нельзя открыть в содержимом сознания. Открыть можно
только иллюзию ложного отождествления. Когда мы выходим из
иллюзии, возникает истина.
Каково было ваше лицо до того, как вы родились? Когда вы
изучаете чувство присутствия, простого бытия, создается ли у вас
впечатление, что у него есть начало и конец? Или же оно обладает
качеством постоянного присутствия, простого бытия, которое пол-
ностью независимо, которое самосуще? Что может повлиять на
него? Хотя сознание постоянно наблюдает изменения в теле и уме,
оно не принимает эти изменения за свет, в котором они постига-
ются.
Следуй «Я есмь» до самых глубин. Переживай чистое сознание.
Не отождествляйся с отражениями. Пусть «Кто я?» будет безответ-
ным, неопределимым. Стань тем пространством, из которого про-
истекают и в которое уходят все вещи.
Говорят, что Альберт Эйнштейн говорил: «Человек — это
часть целого, называемого «вселенной»; это часть, ограниченная в
пространстве и времени. Он переживал себя, свои мысли и чувства
как нечто отделяемое от всего остального — как оптическую ил-
люзию сознания. Эта иллюзия является для нас своеобразной тюрь-
мой, которая ограничивает нас до наших личных желаний и привя-
занностей к нескольким близким людям. Наша задача должна быть
в том, чтобы освободить себя из тюрьмы расширением круга сос-
традания, которое должно распространиться на всех живых су-
ществ и на всю красоту природы».
Однако преодолеть эту оптическую Иллюзию сознания нелег-
ко. Когда мы начинаем отпускать тело и ум, может наступить
замешательство. «Я ведь должен быть чем-то, я ведь должен быть
кем-то!» —повторяет ум. Поскольку ум больше всего думает о себе,
сомнения и замешательство возникают, когда он созерцает воз-
можность выйти за пределы своего воображения и моделей. Ум
постоянно воссоздает свое существование. Отпуская настойчивое
мнение ума о том, что за его пределами ничего нет, мы продолжаем
исследование и обнаруживаем, что «Я должен быть кем-то» — это
всего лишь еще одно непостоянное мгновение бесконечности. Мы
понимаем, что все, что говорит нам наш обусловленный ум, «не
обязано быть таковым» — какие бы убедительные свидетельства
он не предлагал нам В подтверждение подлинности своих утверж-
дений и своей способности защитить нас от страхов. Нам трудно
отпустить безопасность нашего воображаемого «я» и войти в не-
знание чистого бытия.
Когда никто в нас больше не задается вопросом «Кто я?», мы
становимся самим исследованием. В каждое мгновение, сосредо-
точивая внимание на свете, мы спрашиваем себя: «Кто есть тот, кто
мыслит эту мысль? Кто видит? Кто сейчас сидит в кресле и читает
книгу?» И тогда наступает время, когда тело и ум не кажутся больше
реальными и различными. Обозревая всю видимость, мы просто
не знаем, кто мы такие и что мы такое. Вы отказываетесь от усто-
явшихся представлений о себе, чтобы стать тем, кто вы есть на
самом деле. Отказавшись даже от памяти как от реальности, вы
обнаруживаете себя подвешенными в пространстве без точек от-
счета, к которым привязывается ум. Когда ум уходит из своего
насиженного места, он проходит через испытание сомнениями и
страхами. «Где я?» — вопит он. Ум стремится стать кем-то, быть
чем-то. В нем возникает чувство пустоты, потому что у нас нет
оснований утверждать, что мы познали себя. Так возникает некое
подобие темноты, в которой нам некем быть, в которой мы ни в
чем не уверены, даже в пашем собственном независимом сущест-
вовании. Это состояние напоминает темную ночь души, о которой
говорит св. Иоанн Креститель. Мы дрожим в тишине, в которой
уже нет прошлого, но все еще нет будущего.
Эта стадия напоминает мне детей, движущихся по вертикаль-
ным лесенкам (monkey bar) на детской площадке. Перемещаясь на
высоте по перекладинам, они легко переходят от одной из них к
другой. Сразу видно, как легко они, взявшись за одну перекладину,
отпускают предыдущую. Дети движутся по рукоходу плавно, почти
без рывков. И в то же время я часто замечал, как движутся по тем
же лесенкам их родители, которые иногда принимают участие в
игре своих детей. В их движениях нет легкости. Они закренощенно
переходят от одной перекладины к другой. Они не спешат отпус-
кать предыдущую перекладину, пока хорошо не ухватятся за сле-
дующую, и поэтому долго болтаются на одном месте, как раненая
обезьяна, которая вот-вот упадет на землю. Они не доверяют пото-
ку, который позволяет появиться каждому мгновению, каким бы
оно ни было, без привязанности к предыдущему. Мы должны
отказаться от предыдущей стадии, прежде чем перейти к последу-
ющей. Чтобы познать истину, мы должны полностью отказаться
от безопасности. Но если мы привязываемся к безопасности, к
иллюзии неизменности, дальше мы не идем. Мы постигаем беспоч-
венность постоянно меняющегося ума, постоянную изменчивость
его точек зрения. Мы видим, что внутри нас нет никого и ничего,
к чему бы мы могли привязать свое чувство «я». Это всего лишь
независимо развивающийся процесс.
Когда мы отказываемся от представлений о себе, ум часто
устремляется к новым образам, пытается вообразить себе, что будет
с нами в будущем. «Скоро я буду просветлен. Мне не надо никаких
лесенок. Я буду очень спокоен. У меня будет бесконечная терпи-
мость. Когда же это время наконец наступит?»
Представление о просветлении становится всего лишь еще
одной фантазией в уме. Ум желает присутствовать на своих собст-
венных похоронах. Он воображает, что встретился с достойным
противником —с собой. Тем самым он только усиливает иллюзию
своего мнимого существования. Но вопрос «Кто я?» выходит за
пределы реакций ума. Это смерть иллюзии, что есть кто-то отдель-
ный от целого. Это отпускание своей неповторимой личности.
Своей уникальности. Предпочтения ума рассматриваются как
клей, который не дает нам отпустить предыдущую перекладину.
Погружаясь в бытие, мы переживаем непостоянство, в котором
условности невозможны. Освобождение — это не то, что вы полу-
чаете. Это ваша глубинная природа.
«Просветление — это полное отчаяние». Стремление быть
лучше, чем вы есть, приводит к тому, что наши ладони потеют,
пальцы коченеют, а ум становится робким. Вы теряете поступатель-
ный момент, переходя от стадии к стадии.
Одна моя знакомая, страдающая очень серьезной нервной
болезнью, которая вполне могла оказаться смертельной, посетила
корейского мастера дзэн, приехавшего в Соединенные Штаты. Ког-
да она рассказала ему о своем состоянии, он улыбнулся, махнул
рукой и сказал: «Не беспокойся, ты не умрешь». Ведь он знал, что
она не была телом и умом, которые так мимолетны. То, чем она
была, никогда не умирает. Осознание просто есть.
++++++=========
Даи О Кокуси:
Есть реальность, лежащая в основе земли и неба,
Однако у нее нет формы, не говоря уже об имени;
Глаза не могут разглядеть ее;
Уши не могут услышать ее голос;
Называя ее Буддой или Умом, ты действуешь вопреки ее
природе,
Ведь при этом она становится подобной иллюзорному
цветку в воздухе.
Эта реальность не Ум и не Будда;
Она пребывает в покое и все же лучится тайным
светом,
Она открывается только очень зорким.
Это Дхарма за пределами формы и звука;
Это Дао, которое не имеет ничего общего со словами.
Чтобы ввести в заблуждение слепых,
Будда невзначай позволил словам слететь со своих
золотых уст;
И с тех пор небо и земля полнятся заблуждениями.
О мои хорошие достопочтенные друзья, собравшиеся
здесь,
Если вы желаете слышать громоподобный голос Дхармы,
Исчерпайте свои слова, сделайте пустыми свои мысли,
Ибо только так вы можете приблизиться к
постижению Единой Сути.
* *
ГЛАВА 15
ОТКАЗ ОТ КОНТРОЛЯ
У китайского мудреца Чжуан-цзы есть притча о человеке,
который пересекал реку на лодке. Едва управляясь с силь-
ным течением, человек заметил другую лодку, которая быстро
приближалась. В суматохе ему показалось, что в другой лодке тоже
кто-то есть, и он закричал этому человеку: «Эй ты, посторонись!»
Видя, что встречная лодка продолжает двигаться в том же направ-
лении, человек начал размахивать руками и ругаться.
Но затем Чжуан-цзы предполагает, что, приблизившись к лод-
ке, человек обнаруживает, что она пуста. «Даже если это был очень
злой и раздражительный человек, — говорит Чжуан-цзы, — он не
рассердится». Пустую лодку несет к нему вода, и поэтому никто ему
не угрожает и сердиться не на кого. Это просто пустая лодка. И
когда она приближается к нему, он ловко выставляет весло, чтобы
предотвратить столкновение и не повредить ни одну из лодок.
Чжуан-цзы предлагает нам опорожнить свою лодку. Мы до-
лжны общаться с миром, исходя из той великодушной пустоты,
которая течет во всем, что есть, — и тогда никакие наши прояв-
ления не исходят от «личности», противодействующей потоку.
Тогда мы можем отпустить контроль над миром и начать жить
сполна.
Как только дает о себе знать обусловленное стремление ума
быть кем-то, наше сердце наполняется болью. Нас охватывает по-
кинутость. Это одиночество нашей отделенности, нашего отчуж-
дения от вселенной. Но когда мы спокойно сидим с этой покину-
тостью и позволяем ей парить в уме, она превращается в «одино-
чество», которое не одиноко. Речь идет о постижении, что каждый
из нас одинок в Едином. Это великое безмолвие вселенной, которая
«одинока» в пространстве. В ней чувствуется целостность. Но что-
бы изменить глубинное одиночество нашей отделенности на «оди-
ночество Бога», мы должны постепенно отпустить контроль и
прекратить воссоздавать свое воображаемое «я». Мы должны отка-
заться от нашей уникальности, выйти из-под власти наших сорев-
нующихся, сравнивающих умов.
Контроль — это наша попытка согласовать мир с нашими
личными желаниями. Отказаться от контроля означает выйти за
пределы личного и слиться со вселенским.
Контроль загоняет нас в рабство. Контроль— это защита
привязывающегося ума, который противопоставляет себя откры-
тости сердца. Если наша лодка пуста, хотя она и движется по воле
течения и ветра, в ней нет «личности», которая может быть не-
правильно понята. В ней нет того, кто сопротивляется. Есть только
пустое пространство, лодка, ветер и вода. Все пребывает в совер-
шенной гармонии. Ничто не препятствует естественному течению.
Никого в лодке — никто не страдает.
Чжуан-цзы говорит о легкости, которая приходит к нам, когда
мы отпускаем контроль и настраиваемся на то, что древние ки-
тайцы называли Дао, потоком, ненасильственным путем развития
вещей. Дао —это и есть то самое «вот столечко», о котором говорил
мастер медитации*.
(* В одной из предыдущих глав описан соответствующий эпизод.
примечание переводчика.).
КОГДА ЛЮДИ ЖИЛИ ПОЛНОЙ ЖИЗНЬЮ, НЕ БЫЛО ИСТОРИИ.
Когда люди жили полной жизнью, не было истории.
Во времена, когда люди жили полной жизнью, никто не уделял
особого внимания достойным людям, равно как никто не прославлял
людей способных. Правители были просто верхними ветвями дерева,
тогда как народ был подобен оленям, гуляющим по лесу. Все были
честны и праведны, не помышляя о том, чтобы «выполнять свой
долг». Они любили друг друга, но не знали, что это есть «любовь к
ближнему». Они не обманывали никого, но не знали, что тем самым
уподобляются «тем, на кого можно положиться». Они были после-
довательны, но не знали, что это называется «порядочностью». 0ни
свободно жили вместе, отдавая все друг другу, но не знали, что щедры.
По этой причине их деяния никто не пересказывал. Они не оставили
после себя истории.
Как часто вы чувствуете себя частью целого настолько, что у
вас не остается чувства собственной уникальности, которая требует
признания?
В даосской традиции говорится о том, что нужно стать не-
видимым. О том, что не нужно быть кем-то особенным, а только
пространством, в котором происходит развитие. В то же время
обусловленность требует от нас, чтобы мы были как можно более
заметными. Один друг, который стал монахом в Таиланде, расска-
зывает о том, как его учили отказываться от своей уникальности,
начиная с внешнего вида: ему побрили голову, он одел простую
мантию и каждый день ел из миски то же, что и другие монахи. Он
стоял, смиренно опустив глаза, как все. Он проводил много часов,
медитируя в уединенном лесном домике вместе с другими мона-
хами. Он говорил о том, что начал уже приспосабливаться к новому
образу жизни, убедил разум отпустить свою уникальность и начал
ощущать, что старая обусловленность начинает подниматься и
противодействовать этой анонимности. Он рассказывал, что были
периоды, когда он сидел в зале для медитации и беспокойно раз-
мышлял: «Они не смогут подавить меня. Думаю, мне нужно выйти
и перекрасить свою мантию. Или может быть, мне стоит нарисо-
вать цветок на своей чаше для милостыни». Нам, очевидно, трудно
отказаться от своей уникальности. И в то же время ясно, что именно
наша уникальность отделяет нас от истины.
Наши попытки быть особенными — это попытки отстра-
ниться от естественного потока вещей. Фактически мы отличаемся
друг от друга, не прилагая для этого никаких усилий. Делать это
различие «чем-то особенным» означает усиливать разделение, по-
такать рассуждениям сравнивающего ума. Ведь когда мы считаем,
что мы в чем-то лучше или хуже других, мы теряем сердечный
контакт с ними.
В страдании и сопротивлении мы видим, как попытка конт-
ролировать, «личность» в лодке заставляет нас страдать. В некото-
ром смысле наше тело-разум подобны лодке. Кто стоит у руля? Есть
ли у нас желание двигаться против течения? Чувствуете ли вы, что
течение движется помимо вашей воли? Что если вы держите руль
слишком легко или вашу лодку часто уносит по течению? Если на
лодке начнется пожар и на ней все еще будет «личность», она сгорит
в ней (смерть — всегда трагедия). Если же лодка пуста, она просто
превратится в пепел и пойдет ко дну, но на ней никто не пострадает.
Если вы пытаетесь быть тем, кто что-то делает, контролирует
поток, тогда, в случае приближения неконтролируемых обстоя-
тельств, ваше сопротивление усиливается, а страдание становится
более заметным. Когда вы отказываетесь от контроля, вы, как Пол,
умирающий от болезни Ходжкина, постигаете, что «принятие —
это волшебство». Он видел, что в нашей обусловленности и личной
истории очень мало напоминаний о том, что отпускание — это
свобода, открытие себя потоку, позволяющему переживать полно-
ту бытия. Если вы просто присутствуете, открываетесь Дао, потоку,
процессу естественного развития, вы от мгновения к мгновению
видите, что все хорошо. Каждое мгновение рождает следующее. В
этом потоке все есть, в нем нет ничего липшего. Это совершенство.
Если же вы отождествляетесь с каким-то одним пузырьком в этом
потоке как с «собой», в это самое мгновение вы оказываетесь отре-
занными от целого. И вы видите, как этот ваш пузырек «вас самих»
растворяется у вас на ладони.
Из-за нашего постоянного поощрения своей уникальности мы
теряем доверие к всеобщему. То, что есть у всех, кажется нам
лишенным всех достоинств. Вместо того чтобы стать свободным,
мы предпочитаем полировать решетку своей клетки.
Когда мы углубляем свое исследование вопроса «Кто уми-
рает?», мы замечаем, как в нас закрадывается желание стать уни-
кальными благодаря своей духовной практике. Но когда мы встре-
чаем умиротворенных людей, чьи сердца открыты и которые могут
слупить, не нуждаясь в признании своих достоинств, не вставляя
постоянно что-то от себя, — мы видим, что такими их делает не
уникальность, а чувство того, что они неотделимы от других и
вполне обычны. Многие из тех, кто встречал Судзуки реши, мастера
дзэн, который сделал очень много, чтобы распространить практику
дзэн в этой стране, часто удивлялись тому, насколько обычно он
выглядит. Большинство из тех, кто восхищался им и любил его,
замечали, что в нем не осталось того, что препятствует любви и
пониманию. Он был чистым зеркалом нашей подлинной природы.
Незадолго перед тем, как он умер от рака, он сказал: «Если в
момент смерти я буду страдать, в этом не будет ничего страшного.
Это будет просто страдающий Будда. Никакого беспокойства. Воз-
можно, кто-то будет страдать от физической агонии и духовной
агонии тоже. Но в этом нет ничего страшного. Никаких проблем.
Мы должны быть очень благодарны за то, что наделены таким
ограниченным телом, как мое, как ваше. Если бы вы были бессмер-
тны, это стало бы для вас серьезной проблемой».
Примечательно, что женщина, которая готовила к изданию
его беседы, вошедшие в книгу «Дзэнский ум, неискушенный ум»
(«Zen Mind, Beginner's Mind»), также умерла от рака. Вот что она
сказала о встрече с Судзуки роши (роши по-японски означает
учитель): «Роши — это человек, который реализовал в себе совер-
шенную свободу, которая потенциально доступна всем людям. Он
свободно существует в полноте своего бытия. Поток его сознания
не содержит фиксированных, повторяющихся структур, столь ха-
рактерных для нашего эгоцентрированного сознания. Поток его
сознания спонтанно и естественно рождается из естественных усло-
вий настоящего. Последствия этого, в смысле качества жизни,
необычайны: человек наполняется энергией, становится жизнера-
достным, открытым и в то же время смиренным, простым и радос-
тным; он демонстрирует невероятную проницательность и глубо-
чайшее сострадание. Все его существо свидетельствует о том, что
значит жить в реальности настоящего. Даже если такой человек
ничего не делает и не говорит, одной встречи с ним может быть
достаточно для того, чтобы изменить весь образ нашей жизни. Но
в конце концов нас озадачивает, интригует и влечет не необычность
учителя, а его потрясающая обыкновенность. Поскольку он явля-
ется собой, он становится зеркалом для своих учеников. Когда мы
находимся с ним, мы чувствуем нашу силу и ограничения, но при
этом не замечаем ни похвалы, ни порицания с его стороны. Рядом
с ним мы видим свое подлинное лицо. Это странное переживание
и есть ощущение нашей глубинной природы. Когда мы учимся
предоставлять свободу своей глубинной природе, границы между
мастером и учеником исчезают в потоке радости, проистекающей
из единого ума Будды».
Большинство людей принимаются за чтение таких книг, как
эта, для того, чтобы приобрести что-то особенное. Интересно,
многие ли берут в руки эту книгу с тем, чтобы отпустить свою
уникальность?
Но отпускать, быть свободным, быть полностью пустым очень
страшно.
Те, кто смотрят телевизионные передачи о животных, такие,
как «Дикое царство», возможно, видели фильмы о том, как живо-
тных перевозят из обычного места обитания туда, где. у них было
больше шансов для выживания. Например, тигра, для которого в
горах мало пищи и воды, на которого там охотятся люди, могут
усыпить с помощью транквилизатора, посадить в клетку и пере-
везти в такое живописное место, как равнина Серенгети. Здесь
пышная зеленая растительность, много травоядных животных, —
одним словом, идеальное место для тигра. Но когда тигр в клетке
выходил из ступора, он видел яркую зелень вокруг и отказывался
покинуть клетку. Люди открывали дверь, но он не выходил. Они
даже пытались вытолкнуть его руками, рискуя потерять руку, но
все было напрасно. Он сражался насмерть, чтобы защитить свою
территорию, даже если этой территорией быта небольшая площад-
ка, огражденная холодной сталью, — тогда как вокруг него красо-
валась местность, идеально подходящая для жизни. Его естествен-
ная среда звала его со всех сторон, но его страх держал его в
изоляции. Он боялся свободы, неизвестного за пределами клетки.
Мы, если можно так выразиться, своей фантазией загнали себя
в клетку. Наша фантазия — это наши модели реальности, с по-
мощью которых мы закрываем таковость вещей. Клетка — это
наше воображаемое «я».
То, что большинство их нас называют свободой, есть лишь
способность удовлетворять желания. Многие говорят. «Я хочу
больше свободы», — но на самом деле стремятся к тому, чтобы
иметь больше того, чего хотят. Но это не свобода; это своеобразное
рабство. Свобода — это способность, не закрывая сердца, иметь
или не иметь то, чего вы желаете. Свобода не подразумевает на-
вязчивых действий над содержимым своего ума; это предостав-
ление содержимому ума возможности свободно течь и развиваться.
Содержимое вашего ума может отличаться от содержимого моего
ума, но процесс его развития в точности такой же. Настраиваясь на
этот процесс, мы входим в Дао.
А вот что говорит Судзуки роши:
«Я путешествовал по Национальному парку «Ёсэмитэ» и видел
там огромные водопады. Самый большой из них был высотой 1340
футов, и вода в нем падала, как занавес, сброшенный с вершины
горы. Со стороны вам кажется, что вода падает не быстро, как вы
могли бы ожидать; кажется, что она падает медленно, потому что
она пролетает большое расстояние. Вода не летит вниз одним пото-
ком, а разделяется на отдельные маленькие потоки. Издали она
напоминает сплошную завесу. И я подумал, что каждой капле воды,
должно быть, довольно трудно упасть с вершины такой высокой
горы. Прежде чем вода достигнет основания водопада, проходит
немало времени. И мне показалось, что наша человеческая жизнь
подобна этому. У нас бывает много трудных переживаний. Но в то
же время мне кажется, что вода изначально не разделялась, а была
целой рекой. Только когда она разделяется, у нее возникают труд-
ности с падением. Похоже, что у воды нет чувства отдельности,
когда она является рекой. Только когда она разделяется на множес-
тво капель, она начинает проявлять индивидуальные чувства.
До рождения у нас не было таких чувств; мы были едины со
вселенной. Это состояние называется «один лишь ум», или «сущ-
ность ума», или «большой ум». После того как рождение отделило
нас от этого единства подобно тому, как вода в водопаде раз-
делилась под воздействием ветра и скал, у нас появились такие
чувства. И наши трудности возникают именно потому, что у нас
есть такие чувства. Вы привязываетесь к ним, не зная, откуда они
возникают. Когда вы не понимаете, что вы едины с рекой или со
вселенной, у вас возникает страх. Независимо от того, разделяется
вода на капли или нет, вода остается водой. Наша жизнь и смерть
— это одно и то же. Когда мы это понимаем, у нас не возникает
больше страха смерти, и в жизни для нас больше нет проблем»*.
(* Если вам кажется, что это мнение противоречит истории о гипнотизере,
позвольте себе не делать выводов о неизвестном — пусть все это парит в
чувстве «Я не знаю». Истина явит себя сердцу, которое открыто для любой
возможности.)
Отказ от маленького ума, от ваших страданий проще, чем вы
думаете, хотя сделать это очень сложно. Взращивая в себе чувство
«Я не знаю», мы входим в процесс и становимся едины с Дао.
Созерцание смерти побуждает нас отказаться от своей уни-
кальности. Сам факт смерти, необходимости оставить этот мир
позади, дает нам возможность видеть, что у нас есть возможность
отпустить все, что задерживает поток. Или вы будете пытаться
взять с собой свою уникальность? Будет ли для вас смерть борьбой
и трагедией? Созерцание смерти может быть использовано как
возможность — и даже как способ — оставить нашу уникальность
позади и растворить ее в том, что называется всеобщим. Когда вы
умираете, у вас возникает чувство таяния, которое может быть то
медленным, то быстрым, — и это чувство пугает людей, которые
желают держаться за то, что они о себе думают. Но оно приносит
радость тем, кто стремится выйти за пределы обусловленного ума.
Для некоторых смерть — это великое посвящение, возможность
отпустить себя еще глубже. Перед лицом смерти ваши ценности
обнажаются. Если вы стремитесь контролировать вселенную, вы-
жать из нее все, что можно, тогда вы устремляетесь за объектами
своего желания и теряете контакт с бессмертием. Возможно, имен-
но это имел в виду Иисус, когда говорил: «Какая польза человеку,
если он приобретет весь мир, а душе своей повредит» (Мф. 16, 26).
Страх будет блокировать мудрость и единство, доступные нам в
ходе переживаний. Но если вы стремитесь к истине больше, чем к
чему-либо другому, смерть даст вам еще одну возможность отп-
устить контроль, слиться с тайной. Фактически, те, кто кажутся нам
наиболее живыми, — это те, кто дорожат истиной больше, чем
жизнью. Но если истина — главное, смерть отступит, и останется
только истина.
Наша подлинная природа подобна чистой воде. Но когда мы
воображаем, что отдельны от целого, наши представления после
смерти ищут возможность воплотиться в другое тело. Стремление
к переживаниям заставляет нас покинуть утробу. Мы стремимся
«свершить свою судьбу», а не опустошить ее.
Поскольку мы, по существу, не имеем формы, снова и снова
рождаясь в мире непрерывно меняющихся форм, мы принимаем
форму сосуда, в который нас вливают. Мы становимся «сыновь-
ями» и «дочерьми», и нас учат думать о себе таким образом. Нас
приучают быть «ответственными». Воспитываясь, мы приспосаб-
ливаем себя к изгибам этой надуманной модели. Постепенно мы
затвердеваем, чтобы удовлетворять «приемлемым» представлени-
ям, в рамках которых нас приучают думать о себе. Мы подлажива-
емся под изгибы и выпуклости, под жесткие края контейнера.
Постепенно мы вмерзаем в новую форму. Чем прямее и жестче
край, тем больше нас хвалят как «достойных людей». В конце
концов форму можно удалить, но мы останемся замерзшими в этой
форме — и этот привитый нам имидж станет для нас мерилом всех
других форм. Мы становимся замороженно-засохшими. Наш ум
подобен горной реке, наше сердце — пустыне.
Но вода есть вода, какова бы ни была ее форма. Твердость льда
воображает себя своими краями и плотностью. В процессе таяния
он не может забыть о них, но, испаряясь, мы устремляемся вверх.
Когда вы отказываетесь от контроля над вселенной, когда вы
отпускаете все, остается только истина. И как роши, вы начинаете
реагировать на каждое мгновение. Ваши действия проистекают из
настоящего. Они не требуют усилий. Ваша лодка пуста. Течение
уносит вас влево, и вы говорите: «О, меня несет влево!» Оно уносит
вас вправо, и вы говорите: «О, меня несет вправо!» Но вы никогда
не чувствуете, что мы сами оказались слева или справа; вы чувст-
вуете только, что пребываете здесь, в настоящем. Вы открыты для
всех возможностей текущего мгновения. Вы полностью присутст-
вуете. Вы способны реагировать, действовать, руководствуясь не
личными желаниями, а чувством гармонии вещей. Вы реагируете
на сам поток, или лучше сказать, поток реагирует на себя. Нет
никакого разделения. Некуда идти. Нечего делать. Некем быть.
* * *
НАПРАВЛЯЕМАЯ МЕДИТАЦИЯ НА ОТПУСКАНИЕ
(Медленно прочесть другу или мысленно повторять про себя)
Позвольте своему вниманию сосредоточиться на дыхании.
Не думайте о дыхании, а непосредственно переживайте его,
по мере того как оно продолжается само по себе.
Позвольте осознанию приблизиться к самому краю ощущения
по мере того, как дыхание входит и выходит из ноздрей.
Пусть осознание станет мягким и открытым. Пусть оно войдет
в каждый вдох без малейшего вмешательства.
Переживайте естественные волны дыхания, по мере того как
случаются вдохи и выдохи.
Не пытайтесь контролировать или менять его. Просто
наблюдайте за ним.
Откройтесь для того, чтобы пережить каждое мимолетное
ощущение, возникающее в процессе дыхания, мгновение за
мгновением.
Пусть дыхание дышит себя. Без комментариев. Без каких бы
то ни было попыток как-то контролировать его. Позвольте дыханию
быть таким, каково оно есть. Если оно глубоко, пусть оно будет
глубоким. Если оно поверхностно, пусть оно будет поверхностным.
Позвольте осознанию и ощущениям встречаться, от мгновения к
мгновению, с каждым вдохом, с каждым выдохом.
Пусть ваше дыхание будет полностью естественным и
свободным. Ни при каких условиях не задерживайте его умом.
Только дыхание, продолжающееся само по себе. Ощущения
возникают от мгновения к мгновению в безграничной
пространственности осознания.
Если вы заметите, что ум пытается придать дыханию форму,
контролировать его самым незначительным образом, просто
наблюдайте за его особенностями и позволяйте дыханию спокойно
парить. Никакой привязанности. Никакого контроля.
Полностью отпустите дыхание. Позвольте ему продолжаться
самостоятельно. Не вмешивайтесь в тонкий поток.
Чистое осознание. Широкое, как небо. Пространственное.
Ощущения дыхания возникают и исчезают в этой открытости.
Не к чему привязываться. Нечего делать. Только дыхание, какое
оно есть.
Каждый вдох уникален. Ощущения меняются, от мгновения к
мгновению.
Ощущения в теле возникают и исчезают на просторах
безграничного осознания. Руки сложены на коленях. Каждое
мгновение переживается таким, каково оно есть. Нет
необходимости ничего называть. Нет необходимости ничего
прерывать.
Не называя переживаний, прикасайтесь в ним
непосредственно. Переживайте чистое бытие в безбрежности
осознания.
Ощущения дыхания. Ощущения тела. Свободное парение.
Дыхание не задерживается. Мысли о теле не возникают. Просто
мгновения переживаний, которые появляются и исчезают в
беспредельности.
Заметьте, как возникают мысли. Комментарии, воспоминания,
мышление. Каждая мысль есть облачко, проплывающее в
безграничном пространстве сознания. Оно существует только
мгновение. Оно снова растворяется в потоке. Не нужно
контролировать. Один только бесконечный поток изменений. Одно
только развитие процесса, от мгновения к мгновению.
Мысли мыслят себя. Нечего осуждать. Нечего добавлять.
Откажитесь от контроля хотя бы немного. Просто позвольте вещам
быть такими, каковы они есть, возникающими из безбрежности
бытия и возвращающимися в нее обратно.
Отпустите тело. Позвольте ощущениям парить в безграничном
пространстве. Откажитесь от ума. От мыслей. От чувств. Которые
возникают и исчезают. Не за что держаться.
Нечего делать, можно только быть. Легкость. Откройтесь
необозримой беспредельности осознания.
Мысли, которыми вы «обладаете» или за которые вы
«ответственны», уходят. Мысли, плывущие в уме, как облака,
проплывают и исчезают из виду. Мысли обо «мне» и о «моем»
загораются и гаснут. От мгновения к мгновению. Пусть загораются.
Пусть гаснут.
Некем быть. Нечего делать. Некуда идти. Оставайтесь здесь.
Просто присутствуйте.
Отпустите тело. Отпустите ум. Переживите бытие, которое
развивается само по себе. Без малейшей необходимости помогать
или контролировать. Без осуждения. Без вмешательства. Простое
бытие. Только Поток и Перемены.
Будьте безмолвны и знайте.
Раз и навсегда полностью откажитесь от контроля. Отпустите
страх и сомнения. Позвольте каждой мысли парить в ее
собственной природе.
Растворитесь в бесконечном пространстве сознания. Нет
тела. Нет ума. Только мысль. Только чувство. Только ощущения.
Облака. Плывущие в пространстве.
Мгновение мысли. Мгновение слуха. Мгновение
воспоминания. Мгновение страха. Как волны, мгновения возникают
одно за другим и возвращаются обратно в океан бытия. В
безбрежность нашей подлинной природы.
Некому быть. Нечего делать.
Позвольте каждому мгновению быть таким, каково оно есть.
Никакого сопротивления нигде. Позвольте ветру дуть прямо
сквозь себя.
Некому быть — только тому, что есть. Этого мгновения
достаточно.
Некуда идти — только сейчас. Только здесь.
Нечего делать —только быть.
Не привязываясь ни к чему, мы одновременно пребываем
везде.
***
БЕСЕДЫ МАСТЕРА ДЗЕН ЯСУТАНИ С ЗАПАДНЫМИ ЛЮДЬМИ
(в пересказе роши Филипа Капло)
Роши (строго): Кто вы? (Нет ответа.) Кто вы?!
Ученик (после паузы): Я не знаю.
Роши: Хорошо! Знаете ли вы, что вы имеете в виду, когда
говорите «Я не знаю»?
Ученик: Не знаю.
Роши: Вы — это Вы! Вы — это только Вы. Больше ничего.
Ученик: Что вы имели в виду, когда сказали «Хорошо!» после
того, как я ответил «Я не знаю»?
Роши: В самом глобальном смысле, мы не знаем ничего.
Ученик: Вчера вы пообещали сегодня спросить у меня, кто я,
и поэтому я решил, что должен найти надлежащий ответ, и при-
нялся обдумывать различные варианты, но когда вы только что
спросили «Кто вы?», я не мог ничего вспомнить.
Роши: Прекрасно! Это свидетельствует о том, что ваш ум сво-
боден от идей. Теперь вы можете отвечать всем своим существом,
а не только головой. Когда я сказал вам, что сегодня спрошу у вас,
кто вы, я не хотел, чтобы вы выдумывали ответ. Я хотел, чтобы вы
с помощью «Кто я?» проникали как можно глубже в себя. Когда вы
придете к внезапному внутреннему постижению своей Подлинной
природы, вы сможете отвечать мгновенно и без колебаний.
Ученик: Спрашивая себя, кто я, я пришел к выводу, что я есть
это тело, то есть эти глаза, эти ноги и так далее. В то же время я
постиг, что эти части тела не существуют независимо. Если бы мне
пришлось, например, вынуть глаз и положить его перед собой, он
не мог бы больше работать как глаз. Равно как моя нога не смогла
бы функционировать как нога, если бы мне нужно было отделить
ее от тела. Для ходьбы моей ноге нужно тело точно так же, как моим
глазам нужны объекты для того, чтобы что-то видеть. Более того,
то, что видят мои глаза, и то, на что ступает моя нога, есть часть
вселенной. Стало быть, я — вселенная. Это правильно?
Роши: Вы — вселенная. Это правильно. Но то, что вы только
что мне предложили — это абстракция, всего лишь представление
о реальности, а не сама реальность. Вы должны встретить реаль-
ность непосредственно. Вы должны постичь реальность.
Ученик: Но как мне это сделать?
Роши: Просто спрашивая «Кто я?», пока внезапно вы не уви-
дите свою Подлинную природу с полной ясностью и определен-
ностью. Помните, что вы не есть ни тело, ни ум. Вы также не
являетесь совокупностью тела и ума. Что же вы, в таком случае?
Чтобы постичь свое подлинное Я, а не его маленькую часть, вы
должны постоянно настойчиво спрашивать себя «Кто я?».
Ученик: В прошлый раз вы сказали, что я не есть ни ум, ни тело.
Я этого не понимаю. Если я не являюсь ни тем, ни другим, ни
комбинацией того и другого, — что я тогда?
Роши: Если вы спросите у обычного человека, кто он, он от-
ветит «Этот ум», или «Это тело», или «Этот ум и тело», — но ни
один из этих ответов не является правильным. Мы больше, чем
наш ум или тело, или и то и другое вместе. Наша Подлинная
природа пребывает за пределами всех категорий. Все, что вы може-
те подумать или вообразить себе, — это всего лишь фрагмент вас.
Отсюда следует, что ваше подлинное Я нельзя найти с помощью
логического вывода, интеллектуального анализа или воображения.
Если я отрублю себе руку или ногу, мое подлинное Я совсем не
уменьшится. Строго говоря, ваши тело и ум являются не вами, а
частью вас. Ваша Подлинная природа не отличается от Подлинной
природы этой палки, этого стола или этих часов — фактически,
любого другого объекта вселенной. Когда вы непосредственно пе-
реживете эту истину, ваше переживание оказывается настолько
убедительным, что вы воскликнете: «Вот оно что!» — потому что
не только ваш мозг, но и все ваше существо принимает участие в
этом знании.
Ученик (неожиданно кричит): Но я боюсь! Я боюсь! Я не знаю
чего, но боюсь!
Роши: Нечего бояться. Продолжайте углублять свое вопро-
шание, пока ваши обусловленные представления о том, кто вы, не
исчезнут, пока вы внезапно не постигнете, что вся вселенная не
отличается от вас самих. Вы находитесь в критическом состоянии.
Не отступайте — только вперед!
***
ГЛАВА 16
ИСЦЕЛИТЬСЯ ИЛИ УМЕРЕТЬ — ВЕЛИКИЙ ВЫБОР
Равновесие ума и сердца отражается в теле. Когда сердце и
ум рассогласованы, наступает то, что- мы называем бо-
лезнью (disease), другими словами, рас-стройством (dis-ease). Но я
полагаю, что это не единственная причина болезней. Многие свя-
тые умерли от рака (Рамана Махарши, Судзуки роши, Рамакриш-
на). Некоторые видят в болезнях средство очищения, а один мой
знакомый сказал: «Рак — это дар тому, у кого все есть». Возможно,
у некоторых людей болезнь возникает не вследствие нарушения
равновесия, а как «стирание с доски», как окончание старых дел.
Исцелением мы называем феномен восстановления равно-
весия в теле и уме. Когда это равновесие восстановлено, мы го-
ворим, что человек исцелился. Но зачастую мы руководствуемся
предвзятыми представлениями о том, что такое исцеление. Наша
привязанность к идее здоровья мешает более глубокому пони-
манию того, что такое болезнь. Глубочайшее исцеление, кажется,
выводит нас за пределы отождествления с тем, что вызывает и
переживает болезнь.
Одна знакомая женщина очень много работала для того, что-
бы справиться со своим раком. После нескольких месяцев меди-
таций и глубоких психологических исканий ей показалось, что рака
у нее больше нет. В течение нескольких месяцев она чувствовала
себя сильной, здоровой и спокойной. Затем в один прекрасный день
она почувствовала во время медитации, что рак снова развивается
в ее теле. Анализы подтвердили ее переживание. Несколько извес-
тных холистических и индейских целителей с Западного Побережья
пришли к ней домой и расположились вокруг ее постели. В течение
более чем часа они направляли в нее свою энергию. Некоторые из
присутствовавших рассказывали позже, что сила этих целителей
буквально витала в комнате. Через неделю в различных частях ее
тела появилось тридцать других метастаз, или вторичных опухолей.
Она сказала, что исцеление принесло свои плоды. Она почувство-
вала, что ее развитие перешло на следующий совершенный этап.
Она готовила себя к смерти, продолжая открываться жизни.
Создается впечатление, что уравновешивание ума и сердца
может либо изгнать болезнь из тела, либо, как в некоторых случаях,
привести этого человека к гармонии после смерти тела. В обоих
случаях наступает исцеление. Если отпустить привязанность к за-
ранее спланированным результатам, мало что будет нарушать рав-
новесие. Один наш друг как-то сказал: «Вероятность выживания
сильно завышена».
Когда человек стремится прежде всего к тому, чтобы постичь
свою подлинную природу, исцеление становится линзой, которая
фокусирует потенциальные возможности момента. Но если ставка
делается на то, чтобы избавиться от болезни, «вылечиться», тогда
тело может стать немного сильнее, но привязанность, слабость ума,
которая всегда омрачала сердце, не уменьшится, не начнет раство-
ряться.
До тех пор пока мы думаем об исцелении как о противостоянии
смерти, будет продолжаться замешательство. До тех пор пока мы
отделяем жизнь от смерти, мы отделяем ум от сердца, и поэтому у
нас всегда есть что защищать, есть кем быть, есть причина порож-
дать дисгармонию и болезни. Когда отношение к исцелению пра-
вильно, отношение к смерти тоже правильно.
После того как у моей знакомой появилось тридцать новых
опухолей, она сказала: «Исцеление сработало. Теперь я понимаю,
что мне нужно лишь открыться для всего, что происходит, с лю-
бовью и осознанием. Мне не остается ничего делать, а только
внимать, раскрываться и быть».
Общаясь с различными целителями — сиделками, врачами,
гомеопатами, специалистами по акупунктуре, физиками, поляр-
ными терапевтами, экстрасенсами и так далее, — я порой замечал
у них едва заметную или же очень выраженную тенденцию верить
в исцеление, которым они занимаются. Возможно, именно состо-
яние гордости и отделенности больше всего препятствует действию
исцеляющих сил, которые всегда имеются во вселенной. Но чем
глубже состояние отделенности, состояние «кого-то делающего
что-то», тем больше привязанность к результатам. Они так на-
стойчиво стремятся к исцелению, что не позволяют ему случиться.
Их сердце закрывается в присутствии личной силы, и тогда восста-
новление гармонии оказывается почти невероятным. Только отда-
ваясь основополагающей таковости, человек может открыть для
другого глубинную гармонию бытия. Все, что подчеркивает чувст-
во отделенности «исцеляемого» от остальной вселенной, углубляет
разделенность сердца и ума, усиливая тем самым страх смерти и
дисгармонию, лежащую в основе болезни.
Подлинный целитель незаметен. Он или она позволяет про-
явиться потенциалу текущего мгновения. Индийского святого и
учителя Раману Махарши все знали как великого целителя. Тысячи
людей приходили к нему и уходили, восстановив равновесие. Есть
история о том, что однажды доктор из северной Индии пришел к
нему и спросил:
— Насколько я понимаю, вы великий целитель. Мне бы хо-
телось знать больше о том, как вы делаете это.
— Нет, я не целитель, — честно и просто ответил Рамана. —
Я никого не исцеляю.
— Я слышал, что вы исцелили тысячи людей, — настаивал
посетитель.
Рамана казался несколько озадаченным.
— Нет, я не исцеляю, — сказал он.
Тогда в разговор вступил один из последователей Раманы:
— Бхагаван, я думаю, что врач говорит о том, что исцеление
приходит через вас.
— О да! Исцеление приходит через меня, —согласился Рамана.
Он не разыгрывал здесь дзэнский диалог, а просто был собой.
Он не делал ничего, а только любовно позволял энергиям вселен-
ной сосредоточиваться на человеке, который приходил к нему.
Это напоминает историю о тибетском ламе Калу Ринпоче,
достопочтенном мастере медитации и учителе, наделенном вели-
кой нежностью и свирепой мудростью. Однажды лама пришел в
дом к своему другу. К нему подходили многие люди, интересу-
ющиеся оккультизмом и различными йогическими способностя-
ми, которыми, как утверждалось, владеют все, кто прошел инициа-
цию в его линии передачи.
— Вы умеете летать? — спрашивали они его.
— Нет, — отвечал лама, — я не умею летать.
— Можете ли вы читать прошлое и будущее?
— Нет, я не могу читать прошлое и будущее.
Собравшиеся начали роптать, и тогда один из них спросил:
— Ну и что же вы тогда делаете?
— Я просто практикую сострадание ко всем живым сущест-
вам, — тихо ответил лама.
Когда вы становитесь пространством, вы не принуждаете ни-
чего. Вы не отталкиваете жизнь и смерть. Фактически, вы даже не
противодействуете болезни. Уравновешивая себя, вы просто поз-
воляете равновесию установиться. Многие целители говорили мне:
«Я знаю, что Бог исцеляет, а я всего лишь его проводник». Это и
есть то пространство, из которого начинается исцеление.
Любовь — оптимальное условие для исцеления. Целитель ис-
пользует все, что интуиция подсказывает ему, но его энергия не
может приходить от ума. Его энергия приходит из открытости
сердца. Он чувствует нечто большее, чем состояние тела. Он уходит
к источнику, из которого проистекает любое исцеление, не пытаясь
вмещаться или изменить то, что позволит сделать следующий со-
вершенный шаг. Он не пытается перехитрить вселенную.
Фактически, многие целители так сильно привязываются к
результату своего влияния, к необходимости помочь человеку, что
тем самым ограничивают глубину и потенциал исцеления. В тибет-
ской целительской традиции тех, кто собирался использовать свои
энергии во имя других, на первом этапе обучения целительству
учили глубоко открываться смерти. В течение первых двух или трех
лет своей практики они работают с умирающими, чтобы научиться
не теряться перед лицом смерти. Их учат ничего не исключать из
восприятия совершенства вещей. Жизнь и смерть рассматривают-
ся ими как совершенное проявление бытия в этот конкретный
момент в это конкретное время. Целитель работает с процессом
бытия, а не с его отдельными проявлениями. Подлинный целитель
идет к первоосновам бытия и позволяет ему проявляться в идеаль-
ном соответствии с тенденциями, которые привели этого индивида
к учению, именуемому болезнью.
Это качество безусловной любви и доступности другим можно
видеть у некоторых из тех, кто выжили, пройдя через нацистские
лагеря смерти. Виктор Франкл говорит о некоторых из тех, кто
чудом избежал газовой камеры, не погиб от тифа, дизентерии,
воспаления легких и отчаяния, — о раввинах, медсестрах, врачах,
мирянах и монахах, которые помогали другим и сами выживали в
нечеловеческих условиях. Размышляя о тех временах, он говорит"
«То, что мы ожидали от жизни, не имело никакого значения; мы
должны были спрашивать, что жизнь ожидает от нас». Именно
бескорыстная любовь этих людей позволяла им сохранить равно-
весие тогда, когда многие другие спотыкались и падали. ..
Часто, когда мы говорим об исцелении, задают вопрос: «Как
вы знаете, когда нужно прекратить исцелять и начать готовить к
смерти?» Ответ на этот вопрос дает практическое понимание. В
действительности открытие, необходимое для исцеления, и подго-
товка к смерти — это одно и то же.
Когда мы проводим различие между исцелением и подготов-
кой к смерти, мы забываем, что и то и другое — различные аспекты
одного целого. Все сводится к отношению человека к жизни. Если
мы не пользуемся своими симптомами для того, чтобы преодолеть
привязанность, тогда любые попытки исцеления, направленные на
устранение симптомов, будут вносить дисгармонию на более глу-
боком уровне. Разве исцеление, которое воздействует только на
тело, — это то, что нам нужно? С другой стороны, если человек
стремится к смерти, как к выходу из затруднительного положения,
он будет отвергать жизнь и тем самым проводить то же самое
воображаемое различие между жизнью и смертью. В любом случае,
он никогда не прикоснется к бессмертию. Он никогда не прибли-
зится к исследованию недифференцированного бытия, из которо-
го проистекает исцеление и мудрость.
Я знал нескольких людей, которые сражались со смертью до
последнего, и только когда они приготовились умереть, их тело и
ум пришли в равновесие и в теле началось исцеление.
Мне кажется, нет нужды подчеркивать очевидные достоин-
ства исцеления, которое дает нам здоровое тело, позволяющее
дальше жить и служить. Поэтому я не собираюсь умалять досто-
инства физического исцеления, но я попытаюсь развенчать здесь
некоторые предрассудки относительно естественного исцеления,
которое дает нам смерть. Смерть — это не враг. Если «враг» вообще
есть, то это неведение и отсутствие любви. Отождествляясь с со-
держимым ума, мы редко доверяем пространственности сердца.
Фактически, может быть так, что болезни в значительной мере
являются результатом нашего недоверия своему глубинному естес-
тву. Эта дисгармония возникает, когда мы отстраняемся от истины.
Для кого-то это может быть болезнь, заставляющая их вначале
смотреть внутрь. Для таких людей это может быть единственное
переживание, которое позволяет им обратить внимание, начать
исследовать ум-тело, развивать чувство целостности. Для многих
болезнь оказывается великим даром, поскольку она позволяет им
соприкоснуться с собой так, как это не позволяет сделать никакое
другое событие жизни. Болезнь заставляет нас пересмотреть все то,
что мы нагромоздили, чтобы защитить себя от жизни.
Некоторые сказали мне, что они всю жизнь искали учителя
или учение, которые привело бы их к большей целостности. В конце
концов случалось так, что таким учением оказывалась болезнь, что
рак становился для них учителем, зеркалом истины. Для многих
болезнь — это путь обратно к жизни.
Я знал случаи, когда два человека приблизительно одного -
возраста и воспитания заболевали одной болезнью, и диагноз у них
был одинаковый. Один из них вступал в борьбу с болезнью с
помощью методов, которые разжигали его сопротивление ей, ко-
торые заставляли его считать себя жертвой, а болезнь противоес-
тественным влиянием. Он становился напряженным и испуган-
ным, начинал всеми силами цепляться за жизнь. В дни ослабления
симптомов он чувствовал себя «бодро и чудесно», но когда болезнь
снова давала о себе знать, он «падал духом и расстраивался». Легко
было видеть, как его самооценка зависела от того, способен ли он
исцелить себя. Когда проявлялись симптомы, его мнение о себе
ухудшалось, и тогда агрессия, которую он лелеял внутри себя, обо-
рачивалась отвращением к себе и чувством вины.
Другой человек видел в болезни послание, с которым нужно
работать. Он стремился вернуть себе гармонию, уравновесить сер-
дце и ум, улучшить качество жизни, приводя в соответствие то, что
казалось беспорядочным. Вместо того чтобы направлять энергию
на продление жизни, он погружался в богатство, которое придавало
смысл его жизни. Он не был поверхностным, «не накручивал себя»,
как выразился один мой знакомый.
Когда первый больной почувствовал, что он не может выле-
читься, он решил, что для него все потеряно, тогда как у второго
больного было место и для жизни, и для смерти. Второй исследовал
жизнь, а не сопротивлялся ей. Он видел достоинство исцеления, но
при этом не забывал, что сознательное вхождение в смерть также
может иметь смысл. Его жизнь углублялась, и во всем, что он
говорил, чувствовалось новое понимание. Общаясь с ним, другие
прикасались к живой истине. Он не пытался бороться с болезнью
и не проклинал ее. Он исследовал вопросы «Что такое болезнь?»,
«Кто болеет?».
Один больной в своих исследованиях пришел к выводу, что
исцеление не исключает возможности смерти. Он нашел в себе то,
что привязывало его к жизни, что затрудняло лечение и не давало
возможности умереть. Он назвал это чувство «жаждой жизни», —
хотя ему и не верилось, что такое, казалось бы, похвальное чувство
может лежать в основе привязанности и замешательства. «Что
делать со стремлением оставаться в теле, когда оно умирает? Разве
не «жажда к жизни» мотивирует наш эгоизм, наше желание сделать
все, что в наших силах? Разве не «жажда жизни» лежит в основе
нашего желания быть кем-то и стать заблокированной энергией,
которая вызывает болезнь? Как это ни странно, разве не желание
жизни убивает нас?»
Возможно, что эгоистичность «жажды жизни» уравновешива-
ется тем, что некоторые называют «тоской по Богу», стремлением
к истине. Если человек обуздает «жажду жизни», поможет ли это
ему так же, как и «тоска по истине»? Какие из этих качеств делают
жизнь осмысленной и открытой для участия в тайнах и чудесах
бытия?
Отказ от жажды жизни не означает жажду смерти. И то и
другое свидетельствуют о привязанности к телу и основываются на
неправильном понимании личности.
До тех пор пока смерть является врагом, жизнь — это борьба.
Жизнь остается разделенной на небеса и ад. Ум продолжает свое
непрекращающееся движения под влиянием страха и беспокойст-
ва, что уже само по себе может стать причиной новой болезни.
Некоторое время я провел с женщиной, которая болела мела-
номой. На каком-то этапе болезни по всему ее телу появились
вторичные опухоли, которые вот-вот должны были вытолкнуть ее
из тела. Наблюдая рост этих опухолей, она заканчивала дела с
детьми, и все вокруг знали, что вскоре она должна умереть. В это
время она услышала о диетическом методе Герсона для лечения
рака, который в некоторых случаях помогает даже тяжелобольным.
В основе этого метода лежит строгий режим питания, требующий,
чтобы, в дополнение к обычному трехразовому питанию, больной
каждый час принимал большой стакан сока из сырых овощей и два
стакана специально приготовленной икры из кабачков с печенью
(Osterized liver) раз в день.
Она любила приготовление пищи и отличалась очень своеоб-
разными вкусами. Она сказала: «Мне очень не нравится пить это
все. Не могли бы они подмешивать свои лекарства в шоколадный
коктейль или что-то в этом роде?» Ей не нравился вкус соков,
поэтому ей было трудно поверить, что она сможет долго при-
держиваться такой диеты. Однажды она сказала: «Знаете, нет ни-
чего плохого в том, чтобы умереть, так же как нет ничего хорошего
в том, чтобы жить. Я люблю своих детей, и мне бы хотелось еще
некоторое время побыть с ними. Было бы очень приятно увидеть,
как они растут, и стариться вместе с ними. Думаю, что я попытаюсь
использовать этот метод. Но как мне, которая всегда любила вкусно
поесть, переходить на пищу, приготовление которой требует столь-
ко времени и энергии, и которая, к тому же, такая невкусная?»
В течение месяцев она работала с Иисусовой молитвой «Гос-
поди Иисусе Христе, помилуй мя», которая иногда позволяла ей
избавиться от дуализма и почувствовать себя единой с Иисусом,
погрузиться в священное сердце, сиявшее у нее в груди. Она нау-
чилась настраиваться на милость вселенной, на основополагаю-
щую реальность бытия, на саму любовь. Через несколько дней она
позвонила мне, чтобы сказать, что не может относиться к этим
ежечасно принимаемым стаканам сырого сока иначе, как к евха-
ристии. Поэтому она начала использовать свое отвращение к ним
для исцеления чего-то более глубокого в себе. Это был отказ от
привязанностей, удовольствий и страданий, выход за пределы пло-
тских пристрастий в центр сердца. И она сказала: «Знаете, даже если
это все не исцеляет моего тела, оно делает чудеса с моим сердцем».
Через неделю она легла в больницу, где этот метод практико-
вали особенно интенсивно, и в течение следующих двух недель она
строго придерживалась этой диеты. Она говорила, что иногда евха-
ристия наполняла ее великим теплом, но в другое время она разд-
ражалась даже от шума, который доносился из соседней комнаты.
Вернувшись домой, она продолжала регулярно принимать эти очи-
стительные соки и сказала, что ее тело чувствует себя лучше. Однако
через несколько недель у нее на теле появилась сыпь, и ее отправили
в клинику. Ей говорили и раньше, что история ее болезни не давала
гарантий выздоровления и что метод Герсона поможет ей. Ее им-
мунная система в значительной мере уже была разрушена силь-
ными фармакологическими средствами. Когда она рассказала вра-
чу о сыпи на теле, он сказал после паузы: «Боюсь, что сыпь свиде-
тельствует о том, что этот метод вам не поможет».
Получив этот последний смертный приговор, она, к своему
удивлению, почувствовала облегчение. «Все это время, повторяя
Иисусову молитву и отдаваясь милости вселенной, я думала, —
сказала она, —что милость Христа в том, чтобы исцелить мое тело.
Но теперь я вижу, что волю Господню предугадать невозможно».
Оказалось, что «милость Христа» не в том, чтобы исцелить ее
тело, а в том, чтобы дать ей понимание своего глубинного естества,
которое выходит за пределы отождествления с телом. Она умерла
легко и с благоговейной любовью. Ее исцеление было не менее
чудесным, чем другие исцеления, которые я видел.
В момент смерти от нее исходили только сияющая пустота и
любовь. Она не цеплялась за жизнь и не торопила смерть. Она
просто растворялась, как туман. Она была похожа на кристалл,
тающий на открытом воздухе.
Махараджи был известен своими необычными способностя-
ми, в том числе, даром исцеления. Известно много историй о
больных людях, которые приходили к нему. В некоторых случаях
он давал приходившему палочку, фрукт или просто благословение,
и на следующий день тиф, рак, дизентерия или какой-то другой
недуг проходил.
Но есть и другие истории о людях, которые приходили к нему
и просили о помощи, рассказывая, как их близкие умирают у них
на руках. В таких случаях он говорил, покачивая головой: «Как я
могу помочь, если доктор не может сделать ничего?» Очевидно, он
никогда не вмешивался в то, что было благоприятным для челове-
ка. Он, должно быть, видел, что для многих идеальным исцелением
является уход из тела.
Однажды сидя во дворе с одним своим последователем, Маха-
раджи неожиданно повернулся к нему и сказал:
— Нет, я не пойду. Скажи ему, что я не пойду.
— Кому сказать? Что вы имеете в виду? — спросил последова-
тель, оглядываясь.
В это время в комнату ворвался слуга одного их знакомых
Махараджи.
— Вы должны пойти со мной! — взмолился он. — Мой хозяин
умирает. Вы должны ему помочь!
— Нет, я не пойду, — сказал Махараджи. — Я не пойду.
— Вы должны пойти, вы должны пойти со мной! — просил
слуга.
— Я не пойду, — сказал Махараджи. — Здесь ничего нельзя
поделать.
Но собравшиеся настаивали и уговаривали Махараджи сделать
что-то, чтобы помочь умирающему.
— Ладно, — сказал Махараджи и, взяв из корзины банан,
протянул его слуге со словами: —Дай ему это, и все будет хорошо.
В Индии верят, что преподнесение фрукта при таких обстоя-
тельствах означает милость гуру. Воспрянув духом, слуга бросился
в дом своего хозяина. Жена хозяина растерла банан и ложечкой
накормила им умирающего. Окончив есть растертый банан, чело-
век умер.
Действительно, все было хорошо. Исцеление, которое должно
было прийти, случилось.
***
Я провел некоторое время с больной раком, которая исполь-
зовала один их нынче популярных холистических методов лечения.
Этот метод предполагает применение агрессивных визуализации
для усиления иммунной системы и рассасывания опухоли. Фило-
софия, лежащая в основе метода, говорит, что рак — это результат
подавления некоторых событий и переживаний, за которые чело-
век должен взять на себя ответственность. Рак символизирует крис-
таллизацию давней неприязни, страха и сомнений. Но она сказала,
что метод не показывал ей, как «опустошить» ее злость, как иссле-
довать ее и направить ее энергии в созидательное русло. Поэтому
она думала только о том, чтобы «избавиться от рака», «победить
его». При этом она чувствовала, что не может взять на себя ответ-
ственность за рак. Она видела, что ее агрессия усиливает тот самый
процесс окисления, который с самого начала вызвал рак. «Я про-
должала отталкивать от себя какую-то часть себя».
Открывшись раку и прожив намного дольше, чем ему предве-
щали, другой больной как-то сказал: «Я знаю, из чего сделан мой
рак. Он сделан их картин, которые я не нарисовал, из скульптур,
которые я не высек из камня, из возлюбленных, которых я не
полюбил. Мой рак прекрасен. Это просто не туда направленная
созидательная сила, энергия, обращенная внутрь тела и сгустивша-
яся в ограниченном пространстве вместо того, чтобы вытекать в
окружающий мир».
Другая женщина, глубоко открывшись исцелению, сказала:
«Как я могу бороться с раком и в то же время быть открытой по
отношению ко всему в моей жизни, ведь моя жизнь кажется мне
очень неполноценной. Она воплотилась в этой опухоли. Наверное,
я смогу растворить опухоль только тогда, когда буду любить ее, а
не проявлять к ней враждебность».
Еще одна больная рассказала мне, что, медитируя однажды на
проявлениях агрессии, которые помогали ей уничтожить ее рак,
она визуализировала огненную энергию, чтобы выжечь опухоль,
но вдруг услышала голос: «Почему ты пытаешься убивать раковые
клетки? Почему ты хочешь что-то убивать?» И она видела, что ей
нужно визуализировать в этой части тела любовь и гармонию,
уходить к истокам болезни, а не устранять ее проявления, опухоли,
словно в них вся проблема. После она культивировала в себе любовь
И доброту, золотистый свет, омывала ими рак, чтобы вернуть его
обратно в поток, где ничто не задерживается и ничто не препятст-
вует исцелению, какой бы вид оно ни приняло.
Многих приучают «брать на себя ответственность» за свою
болезнь, но редко учат различию между ответственностью и пори-
цанием. Многие люди принимают на себя ответственность за недуг,
но оказываются неспособными изменить его течение и чувствуют
вину за это. «В конце концов, я оставляю свою семью, перед кото-
рой я всегда буду в долгу». Но ответственность — это не вина; это
способность ответить, которая появляется у вас, когда вы пребы-
ваете в настоящем мгновении. Как и в случае страдающих людей,
которые пытаются избавиться от своих страданий, не поняв их
причины, те, кто ищет исцеления, не разобравшись, что является
подлинным источником дисгармонии, только усиливают свои
страдания. Те, для кого исцеление эквивалентно «выживанию те-
ла», часто относятся к смерти с глубокой депрессией и отвраще-
нием. «Только если я могу справиться с болезнью, я чего-нибудь
стою». Постоянные сомнения, надежда, рождающаяся из страха,
агрессия, направленная на преодоление болезни, могут обернуться
против самого человека.
Во время презентаций в различных больницах нас иногда спра-
шивали, можем ли мы сказать, на каких принципах нужно работать
в клиниках по оздоровлению и преодолению боли. Мы отвечали,
что если такие клиники будут организованы, они должны основы-
ваться на культивировании любви к болезни и страданиям. Любовь
— это оптимальная стратегия для исцеления. Не с чем бороться и
нет «жертвы». В любви есть потенциал для выхода за пределы
привязанностей, проявленных в болезни. Ничто не остается вне
пространственности сердца, в котором противоположности совпа-
дают и становятся Единым. В этой открытости мы отпускаем зажа-
тые эмоции и переходим в состояние благополучия, в котором
здоровье оказывается побочным продуктом великодушия. Созда-
ется впечатление, что некоторые методы исцеления, включая даже
некоторые так называемые «холистические», не поощряют целос-
тности и иногда способствуют развитию противодействия болезни,
— что, очевидно, может усиливать в человеке дисгармонию.
Один из терапевтов, достигший больших успехов в использо-
вании агрессивных образов, помог вернуть здоровое тело многим
больным раком, когда болезнь у них была уже на четвертой стадии
и все традиционные методики были признаны непригодными. Дра-
матически исцеленных больных он называл «суперзвездами». Он
говорит, что по мере успешного продвижения их борьбы с раком,
у них развивалось такое сильное чувство отделенности и такой
выраженный индивидуализм, что они становились неуживчивыми
среди других людей. Он говорит также, что когда две его «суперз-
везды» находятся в одной комнате, вы можете чувствовать напря-
жение между ними — настолько сильно выражена в них индивиду-
альность, настолько развита их агрессивность.
Хотя некоторые больные, пользовавшиеся подобными мето-
дами, говорили мне, что их сердца спонтанно открылись и что
вместо агрессии они пришли к тому, чтобы доверить свое исце-
ление любви.
Так мы приходим к вопросу о предпочтениях. Что лучше,
спасти тело, но выработать агрессивные склонности, которые мо-
гут давать о себе знать в течение многих воплощений, причиняя
боль и отдаляя нас от нашей подлинной природы; или же отдаться
любви, в которой бренное тело является не приоритетом, а вратами
в другие сферы бытия, продолжающегося после смерти?
Может ли быть так, что Иисус имел в виду именно это, когда
говорил: «Любящий душу свою погубит ее, а ненавидящий душу
свою в мире сем сохранит ее в жизнь вечную» (Ин. 12, 25). Если мы
культивируем в себе агрессию и не исцелимся, для нас «все потеря-
но». Но развивая в себе любовь, если действительно то, что мы
называем исцелением, не случится, человек не продает себя, а вы-
ходит в большую целостность. В некотором смысле развитие любви
— это «беспроигрышный вариант». Ведь если любовь не исцелит
тело, ее открытость и мудрость перейдут вместе с человеком в
следующее совершенное мгновение.
У меня нет статистики в подтверждение исцеляющей силы
любви, а есть только интуитивное чувство уместности этого под-
хода. Любовь сильнее любой другой эмоции: в ней растворяется
страх, распадается гнев, свободно парит страдание.
В новых клиниках для умирающих, в которых за основу рабо-
ты приняты принципы согласования ума и сердца, можно исполь-
зовать различные медитационные практики.
Прежде всего следует развивать теплоту и терпеливость ды-
хания. С каждым вдохом культивируйте в себе открытость, душев-
ное тепло, насыщенность, которые помогают растворить накипь
на сердце. На выдохе культивируйте чувство терпимости. Терпи-
мость — это не ожидание, пока что-то случится, ведь ожидание —
это всегда нетерпение. Подлинная терпимость — это открытость,
готовность присутствовать в любой обстановке. Это не ожидание
цели, создающее еще большее напряжение, горе и беспокойство.
Просто вдыхайте тепло и медленно на выдохе развивайте тер-
пимость. Это дыхание тепла и терпимости следует практиковать в
течение двадцати минут, три раза в день, в течение недели или двух,
пока вам не покажется, что можно перейти к другой медитаци-
онной практике.
Вторая практика — это медитация на прощении себя, упомя-
нутая в главе «Окончание дел» и помогающая отпустить раздра-
жение и привязанности, которыми, словно броней, покрыто сердце.
Считается, что каждая медитация углубляет исследование то-
го, как привязанности способны закрыть сердце.
Человек отходит от медитации на прощении себя с чувством
открытости и прощения себя. Наша болезненная отделенность
начинает растворяться. Она начинает уравновешивать дисгармо-
нию, из которой возникает болезнь.
Третья предлагаемая медитация направлена на развитие люб-
ви и доброты (см. главу «Любовь и доброта» в книге «Постепенное
пробуждение»). Прежде всего воспитайте любовь к себе, желание
себе блага. Это сделать нелегко. Затем направляйте эту любовь и
доброту на одних людей, а затем на других, чтобы, по мере углуб-
ления медитации, человек все дальше погружался в лучезарную
любовь.
Эти медитации начинают развивать глубинную концентра-
цию, которая в конце концов позволяет человеку открываться
вселенской гармонии того, что, за неимение лучшего термина,
снова должно быть названо любовью.
Когда сердце начинает открываться, человек может направить
это вселенское «милосердие» в области дисгармонии с помощью
пристального внимания к ощущениям, а затем направления к ним
любовной энергии. По мере того как мы чувствуем расширение
любви, она начинает пронизывать все наше тело и распространять-
ся на всех, кого мы встречаем. Мы видим, как наше страдание
соединяет нас со страданием всех остальных. Оно дает нам глубокое
сострадание и понимание, рождает в нас чувство любви ко всем
живым существам на каждом уровне существования. Из таких
медитации к нам приходит осознание необъятности любовных
энергии, потенциал воздействия на себя и на других.
Заключительные медитации, такие, как медитация на полноте
внимания, должны основываться на исследовании. Это медитация
на признании того, что есть, и медитация на открытости, которая
не позволяет привязаться к тому, что есть. Это ясное видение
нашего представления о себе, а также страдания и дисгармонии,
которые оно порождает.
Можно предложить также медитации на боли (см. главу «Ра-
бота с болью»), которая позволяет развить мягкость и открытость
даже в отношении таких глубоко обусловленных реакций, как от-
вращение к боли.
Эти медитации всегда должны сопровождаться исследовани-
ем вопросов «Кто страдает?», «Кто боится?», «Кто выздоравли-
вает?», «Кто умирает?».
+++++++=========
Эрика Джонг
БУДДА В УТРОБЕ
Купаясь в водах материнского лона,
Маленький Лик Божий, с двадцатью пальчиками
На руках и на ногах и бесконечными надеждами,
Вверх ногами плывет через мир.
Я знаю, мои кости — это всего лишь клетка для смерти.
Медитируя, я вижу свой череп, голову смерти,
Озаренным изнутри свечами,
Которые, возможно, являются солнцами других
галактик.
Я знаю, что смерть — зто движение к свету,
Это счастливый сон, из которого не хочется
пробуждаться.
Это возлюбленный, покинутый в стране,
Для путешествия в которую у нас нет визы.
И я знаю, что кони духа все скачут, скачут, скачут
За пределы времени,
Туда. где всегда СЕЙЧАС.
Почему же я забочусь об этом Будде,
Вверх ногами плывущем через мир?
Почему я так забочусь о том,
Чьи двадцать пальчиков оживлены кровью,
Которая пропоет свою песню и умрет!
В моем черепе есть свет,
И свет есть в черепе его.
Мы медитируем на своих костях лишь затем,
Чтобы позволить им обратиться в прах
Без сожалений.
Плоть — это только урок.
Мы выучиваем его
И идем дальше.
***
ГЛАВА 17
САМОУБИЙСТВО
Гамлет спрашивает: «Быть или не быть?», но в действитель-
ности вопрос не в этом. Вопрос в том, как быть. В мире, в
котором так много устремлений не приносят удовлетворения, где
так часто приходится иметь дело в физическими и душевными
страданиями, — как в нем выжить, не мертвея задолго до смерти?
Древнегреческий философ говорит: «Трагедия жизни не в том,
что она рано или поздно кончается, а в том, что мы желаем смерти
много раз задолго до ее конца». Я знаю очень немного людей,
которые никогда не задумывались над тем, не выбрать ли им
смерть. Фактически, получается, что, по достижении определенно-
го возраста, добровольный уход из жизни становится для человека
постоянно присутствующей возможностью.
Каждый год тысячи учеников начальной школы по собствен-
ной воле уходят из жизни.
У подростков самоубийство является одним их основных фак-
торов смертности.
Нетрудно видеть, что когда в уме возникают страдание и за-
мешательство, сразу же появляется желание прекратить страдание.
Фактически, самоубийство может быть попыткой справиться с
ситуацией, которая, на первый взгляд, вышла из-под контроля. Это
единственная альтернатива полному поражению. Самоубийство
часто объясняется не ненавистью к жизни, а страстной привязан-
ностью к ней, желанием изменить ход вещей, стремлением сделать
жизнь целостной, когда она на самом деле не является таковой.
Возможно, что для многих самоубийство — это искаженное про-
явление «жажды жизни». У других оно свидетельствует о том, что
страдание стало таким сильным, что жизнь не стоит того, чтобы
продолжать ее.
Я был со многими людьми, умирающими от прогрессирую-
щих болезней и настолько сильно страдающими от физической
боли, что они желали только конца своих страданий и серьезно
задумывались о самоубийстве. Для многих именно созерцание са-
моубийства было толчком к более глубокому исследованию жизни,
к изучению своей системы ценностей. Фактически, многим раз-
мышления о самоубийстве позволили внутренне принять смерть,
серьезно задуматься над возможностью не существовать так, как
они привыкли к этому. Те, кто переживает сильную физическую
боль, должны помнить, что их смерть, как и их физическое сущес-
твование, принадлежит им безраздельно и не должна оцениваться
с точки зрения других людей.
Кажется, бывают состояния, в которых человек входит в
смерть добровольно. Так входит в смерть человек, чье сердце ши-
роко раскрыто, который не привязан к телу и вплывает в следующее
мгновение с открытостью неизвестному, в состоянии «Я не знаю».
Другие люди, ум которых устал, а сердце испугано, бросаются на-
встречу смерти, чтобы избежать ситуации, с которой они не могут
справиться. Но есть также люди, которые отдают свою жизнь за
других. Эти люди бескорыстны, неизменно великодушны и сост-
радательны, как Сократ, Иисус или человек, который погиб, спасая
ребенка из горящего дома. Каждый из них любит всех и заботится
обо всех. Каждый из них желает блага тем, кого встречает на своем
пути.
Однажды отец мальчика, покончившего с собой во время
непродолжительной депрессии, сказал мне: «У каждого в шкафу
есть скелет. Но те, кто совершают самоубийство, оставляют свой
скелет к шкафу другого человека». Горе и чувство вины, возника-
ющее после самоубийства, часто преследуют людей годами. Каж-
дый, кто любил ушедшего из жизни, мучается сомнениями и ду-
шевной болью, задаваясь вопросом: «Что я мог сделать, чтобы
предотвратить это?»
Осознание того, что каждый человек — хозяин своей жизни,
дает возможность проявлять сострадание и к живущим, и к тем,
кто покончил с собой. Когда человек сталкивается с самоубийством
друга или любимого, беспокойный ум сразу же выносит на повер-
хность все опасения и страхи, которые накопились у него в душе в
течение жизни. На поверхность всплывают все мгновения, когда
мы думали, что должны быть добрее, любить больше.
«Что я мог сделать? Мог ли я сделать жизнь полнее для своего
любимого?» Каким бы необоснованным ни было чувство неудачи,
оно возникает в уме. Фактически, многие из тех, кто переживает
самоубийство других, сами нередко помышляют о добровольном
уходе из жизни. Отчаяние вопросов «В чем смысл?» или «Что здесь
делать?» передается тем, кто остается в живых, — ведь не исключе-
но, что именно в поисках ответа на эти вопросы и был принят яд
или нажат курок. Речь идет о чувстве беспомощности перед лицом
неконтролируемых событий в жизни.
Мне кажется, после самоубийства близкого человека уместно
практиковать медитацию на прощении. Нужно посылать состра-
дание любимым людям, оказавшимся по ту сторону смерти, чтобы
они не горевали от страданий, которые нам причинили. Мы долж-
ны простить их, чтобы им не пришлось многократно умирать,
спасаясь от чувства вины. Мы должны простить себе, своему не-
знанию; простить своему уму его постоянные осуждения и сом-
нения, которые делают каждого ответственным за действия дру-
гого.
С умом не нужно спорить. У нас должно быть только стрем-
ление отпустить себя, открыться душевной боли, чтобы не ожив-
лять в себе снова и снова мгновение страдания, отразившееся в
самоубийстве. Прощение себе и другим позволяет продолжаться
жизни, позволяет сердцу выйти за пределы чувства вины и не-
стерпимых угрызений совести.
Фактически, когда мы работали с теми, кто сидел на телефоне
доверия для самоубийц, мы напоминали им снова и снова, что если
они не допускают, что другой человек может убить себя, значит,
они занимают не свое место. Подлинный совет самоубийце может
дать только тот, кто готов принять все то, что появляется в уме
другого человека. В противном случае вы будете для него еще одним
человеком, которому невозможно доверять, который пытается на-
вязать другим свою волю. Чтобы позволить другим существам
войти в ваше сердце, мы должны принимать их полностью.
Нам привили мнение, что самоубийство — это что-то от-
вратительное, даже греховное. Мы думаем, что мы знаем все лучше,
чем тот, кто добровольно уходит из жизни. Однако мы никогда не
прикасаемся к страданиям в их уме, поскольку мы больше всего
боимся страданий в нашем собственном уме. Наше стремление не
допустить самоубийство создает еще большую отделенность. Как
мы можем полностью принять другого человека, если мы считаем,
что он неправ? Но если мы принимаем душевные страдания, кото-
рые иногда выпадают на нашу долю, мы сможет принять и стра-
дания других. Мы не откажемся от своей любви лишь на том
основании, что другой человек задумал то, что не согласуется с
нашими взглядами. Мы должны помнить, что многие хотят уме-
реть только потому, что любовь, которую они чувствуют внутри
себя, никогда не была завершенной. Они не получают того, что
хотят. Это не безразличие. Они убивают себя от страдания и не-
удовлетворенных желаний.
Из сотен людей, которые ежегодно прыгают с моста Голден-
Гейт в Сан-Франциско, большинство прыгают со стороны, обра-
щенной в городу, и только некоторые — в сторону простирающей-
ся до горизонта безбрежности Тихого океана. Даже в самоубийстве
они не желают порывать отношений с миром.
Мы должны прикоснуться к отчаянию в самих себе, если мы
хотим помочь другим открыться жизни.
Можно сказать, что самоубийство не столько «неправильно»,
сколько неумело. Тот, кто кончает с собой, не заметил другой
возможности отпустить душевное страдание, не воспользовался
ею. В нем одержало верх обусловленное отвращение к неприятно-
му. Примечательно, что многие из тех, кто решал покончить с собой
в продолжительней депрессии, в которой они долго обдумывали и
даже репетировали самоубийство, не могли осуществить свой за-
мысел, когда выходили из депрессии. Энергия возвращается, и свет
снова начинает пробиваться.
Многие убивают себя, когда они чувствуют, что «исчерпали
надежду». Но надежда основывается на страхе, на желании. Только
когда мы избавляемся от страха, мы оказываемся в состоянии жить
без надежды. Те, кто проходили под аркой преисподней у Данте,
читали: «Оставь надежду, всяк сюда входящий!» Это было не прок-
лятие, а благословение. Оно говорит, что любая привязанность к
будущим возможностям создает болезненную невозможность вой-
ти в настоящее. Надежца заставляет нас убивать себя снова и снова.
Это легко сказать, но очень трудно донести до тех, кто собрался
покончить с собой. Но когда вы начинаете жить так полно, что
можете отказаться от надежды, тогда вы можете передать эту бес-
страшную пространственность другим, чтобы в их сердце тоже
появилось место для страданий. Когда вы отказываетесь от привя-
занности к своим страхам, вы можете дать хороший совет тем, кто
замышляет самоубийство. Вы становитесь пространством, в кото-
рое они могут войти и отпустить свои страдания. Ведь именно к
этому они стремятся в своем порыве сделать маленький шаг и
мягко войти в неизвестное.
Наше давнее общественное порицание самоубийства было по-
ставлено под сомнение буддистским монахом, фотографию кото-
рого многие видели на передовицах газет в середине 60-х. Этот
монах облил свое тело бензином и принес себя в жертву на улицах
Сайгона. Во вьетнамском фольклоре, вне ортодоксальной буддист-
ской мысли, есть неверие, что сознательная смерть чистого ин-
дивида может спасти жизни тысяч людей. Для многих признание
страдания вьетнамцев началось именно с фотографии, на которой
этот человек спокойно поджигает себя. Он не пытался бежать из
жизни и не делал героический жест. Он пытался смягчить стра-
дания других, принеся в жертву свое тело. Можно ли это назвать
самоубийством?
Махараджи говорил: «Иисус отдал все, даже свое тело».
Существо, которое совершает самоубийство, уходя от прев-
ратностей жизни, олицетворяет страдание всех нас. Самоубийство
— это не решение. Но решением не может быть и жизнь с надеждой
на то, что все изменится и что выжить нужно любой ценой. Никогда
не спрашивайте «Быть или не быть?» — спрашивайте «Что есть
жизнь?». Исследуйте душевную боль и позволяйте ей перерасти в
стремление служить другим, уменьшить их страдания.
Самоубийство — это убийство тела. Осознание — это пере-
рождение ума. Любовь — это пробуждение неизреченного.
ГЛАВА 18
ПОХОРОНЫ
Изначально похороны представляли собой искусный спо-
соб проститься с ушедшим близким человеком. Они бы-
ли средством признания смерти. Они предназначались для помощи
тому, кто покинул тело, продолжить свою работу: с миром перейти
в другое совершенное состояние.
Похороны дают возможность признать любовь, которую мы
делили с ушедшими, и помогают им продолжить свое путешествие,
не цепляясь за жизнь, которую они оставили. Это способ напом-
нить умершим о стремлении к слиянию с их подлинной природой,
об отказе от частностей и приверженности всеобщему. "Похороны
устанавливают равновесие между обладанием и любовью, между
стремлением не отпускать и пожеланием «В добрый путь!». Это
ритуал, который помогает открыть сердце горю, а также дове-
риться тому, что находится за пределами чувств. Это возможность
проявить свои страдания, а также почтить ложное отождествление,
которое заставляет нас считать нашего возлюбленного этим без-
жизненным телом.
Похороны — это инициация для тех, кто ушел, и для тех, кто
остался. Перед всеми стоит одна и та же задача: отказаться от
привязанности к идее об отделенности и слиться с первоосновой.
Похороны — это напоминание о том, что нужно уходить внутрь,
позволять уму погружаться в сердце.
Похороны — это еще одна возможность закончить дела, отп-
устить то, что нас разделяет, и признать основополагающее един-
ство всех существ. Это шанс осознать, что, хотя тело лежит здесь,
сознание пребывает в другом месте. Работа над собой остается
прежней: растаять в сиянии нашей подлинной природы, позволить
сердцу распахнуться в любви, не замкнуться перед страхом, еще раз
пережить свою ранимость и мимолетность.
Когда кто-нибудь умирает в больнице или дома, вместо того
чтобы сразу же увезти тело, наша группа советует близким прийти
к усопшему и проститься с ним, прежде чем смерть будет заву-
алирована с помощью искусства косметологов из похоронного
бюро. После смерти тело становится холодным, лицо покойника
бледным, но его черты смягчаются. На его лице можно прочесть
безмятежность. Скорбь и глубокое признание любви нужно про-
должить возле недавно покинутого сосуда.
Часто, когда кто-то умирает дома или в больнице, в которой
есть возможность проститься с телом, мы убираем в комнате,
уносим из нее лекарства и медицинские принадлежности, одеваем
покойника в его любимую одежду, расчесываем ему волосы, ставим
его любимую музыку, приносим цветы, возжигаем благовония и
позволяем его близким прийти и отдать ему последнюю дань, ясно
осознавая, что любимого человека больше нет в живых. Увидеть,
что тот, кого они любят, — это не тело. Фактически, стоя рядом с
телом, одно из самых глубоких переживаний — это понимание, что
В теле отсутствует именно то, что сейчас его наблюдает. Речь идет
о понимании, что из тела ушло сознание, только и всего.
В похоронных домах встреча со смертью несколько сглажена.
Покойников здесь готовят так, словно они идут на формальную
встречу: их одевают в лучшие праздничные костюмы, их лица
покрывают косметикой так, словно человек просто спит. Здесь не
поощряют прикосновения к телу умершего, прощание с ним. По-
койники лежат в металлических ящиках на высоте два или три фута
над полом, так что, оказавшись рядом с ним, у вас нет чувства, что
вы можете прикоснуться в нему, обнять его, поцеловать, заплакать,
помолиться. Про пасть между вами кажется непреодолимой. Одна-
ко любовь и смерть встречаются, когда покойник лежит в своей
кровати, когда близкие могут подойти к нему, а дети могут сесть
рядом и положить свои головы ему на грудь. Уход любимого чело-
века переживается очень реально. В этом уходе есть целостность.
Наше общество создало несколько ритуалов для прощания с
умершими. Возможно, именно потому что привязанность так
сильно поощряется в отрицании смерти, похороны в нашем общес-
тве приобретают особую важность.
В течение нескольких месяцев мы общались с одной жен-
щиной, которая посещала наши семинары со своим мужем, а иног-
да и в одиночестве. Когда она легла в больницу для окончательного
обследования и лечения, вторичная опухоль в позвоночнике при-
чиняла ей такую боль, что каждые два часа ей нужно было делать
большие инъекции морфия. Проведя неделю в больнице, она по-
просила меня регулярно посещать ее, чтобы помочь ей встретить
смерть с большим беспристрастием. Когда родные взяли ее домой
накануне Дня Матери, она сказала, что наконец-то чувствует себя
готовой ко всему. Когда на следующий день в разговоре я напомнил
ей, что приближается День Матери, она сказала; «О, да это же мой
день! Давайте отпразднуем его!» Но когда сэндвичи и пирожные
были разложены на подстилках на лужайке перед домом, оказалось,
что она чувствует себя так плохо, что не может присоединиться к
нам. Поэтому мы все по очереди приходили к ней и желали ей
счастливого Дня Матери. Ее близкие друзья, ее братья, муж и дочь
— все пришли, чтобы разделись с ней свои чувства и поддержать
ее в последние часы перед началом нового путешествия.
В течение первых тридцати шести часов, проведенных дома,
она приняла меньше болеутоляющих средств, чем в любые два часа
своего лечения в больнице. Когда она открылась смерти, умень-
шилось сопротивление боли и привязанность к телу. Поскольку
она начала открываться свету, в те дни, когда она готовилась по-
кинуть тело, у нее почти не было боли и замешательства. Она умерла
через три дня после возвращения домой, в шесть часов утра, когда
рядом с ней сидел ее муж. Ко времени моего прибытия в дом, он
уже позвонил е(е родным, которые жили в нескольких милях. Под-
руги одели умершую в ее любимое длинное красное платье и вклю-
чили музыку Джуди Коллинз. В доме витала атмосфера любви.
Кажцое слово говорилось в присутствии великого неизвестного.
Для тех, кто никогда не позволял себе и не имел возможности
находиться рядом с телом покойницы, эта возможность была поте-
ряна. Когда тонко проявляется жизненная сила, приходит чувство
завершенности. Если внимательно наблюдать за телом в течение
первых часов после смерти, то можно видеть, что выражение лица
становится все более мягким. На нем появляется улыбка, которую
невозможно спутать с затвердением мышц, и мягкость, которой не
было в течение предыдущих дней и месяцев, особенно накануне
болезненной смерти. У всех присутствующих возникло чувство,
что все в порядке, что их любимая предприняла следующий иде-
альный шаг и теперь «в надежных руках».
Через полчаса приехал отец молодой женщины, пораженный
смертью дочери. Сколько бы месяцев и даже лет он ни готовился
к тому, что ее скоро не станет, когда она умерла, чувство утраты
было очень тяжким. Безвозвратный уход сознания из тела остав-
ляет человека с чувством глубинного одиночества и потери. Отец
приехал с единственным желанием — чтобы смерть не была реаль-
ностью текущего мгновения. Он был на грани, еще немного —и он
бы сломался и начал плакать, призывая свою дочь вернуться. Но
комната, в которую он вошел, была чертогом любви. Через три часа
после смерти его дочь выглядела очень красивой, с улыбкой на лице,
с руками, сложенными на сердце. Он окунулся в атмосферу приня-
тия, которую он никогда не ассоциировал со смертью.
Брат покойницы, плотник, заканчивал гроб, который он начал
раньше, но отложил работу в надежде, что гроб не понадобится.
Теперь он завершал свою работу. Пятилетняя дочь сидела рядом с
усопшей матерью, разговаривала с ней и игралась со шкатулкой с
драгоценностями, которую ей дали взрослые. Когда отец покой-
ницы подошел к телу, ему предложили легко приложить пальцы к
макушке головы дочери. Дело в том, что часто, хотя и не всегда,
прикладывающий пальцы таким образом может почувствовать
вибрацию жизни, которая постепенно покидает тело в течение
нескольких часов после смерти. Хотя ему сказали, что он может
почувствовать что-то, он сделал этот жест в замешательстве, прак-
тически не задумываясь. Он ничего не ждал. Легонько приложив
пальцы к макушке головы дочери, он вдруг начал что-то бормотать
и попятился —но скоро остановился. Глядя на свою руку, он сказал:
«Я почувствовал покалывание. Что это было?»
Подойдя в телу еще раз и снова приложив руку, он опять
почувствовал выходящий поток жизненной силы. Он был пора-
жен. Его отношение к смерти изменилось, когда он стоял и наблю-
дал, как энергия дочери покидала ее тело. Сущности отца и дочери
встретились так, как он раньше не мог себе вообразить. Через час,
когда братья привезли гроб, ее аккуратно положили в него. Гроб
поставили в центре гостиной, и вокруг него собралась вся семья.
Не желая, чтобы это мгновение было каким-то другим, мы соб-
рались вместе в молитвенной медитации, чтобы сказать ей напут-
ственное слово и напомнить, что ее миссия на земле закончена, что
ей теперь остается только сливаться с чистым бытием, доверяться
свету, двигаться ему навстречу. Вся семья чувствовала себя по-дру-
гому. Вместо того чтобы привязываться, оттягивать, цепляться,
было только признание совершенства текущего мгновения, каким
бы болезненным оно ни казалось для всех собравшихся.
Пребывание вблизи тела умершего в течение четырех, пяти
или восьми часов после смерти дает ни с чем несравненное по-
нимание процесса умирания, позволяет пережить легкость парения
сущности вне тела, прикосновение к глубинам чувства отделен-
ности, к страданию нашей привязанности и доброму напутствию
для себя и для других — идите навстречу свету.
Для многих людей кремация становится приемлемым спосо-
бом ликвидации тела. В Азии так чаще всего поступают с останками
умерших. Некоторые азиатские учителя говорят, что кремация
предпочтительнее, потому что она позволяет непосредственно убе-
диться, что тело почти никак не связано с нашей подлинной при-
родой и ее настоящими требованиями.
Обычно после того, как близкие проводили покойного в лю-
бовной домашней обстановке, можно провести мемориальную
служба. На некоторых таких службах прах сожженного тела разве-
вают по ветру на любимом лугу или морском побережье. Это время,
когда все те, кто желает принять участие в прощании, могут соб-
раться вместе. На мемориальных службах мы часто слышим поэ-
тическую мудрость Калиля Джебрана, сольные песни под гитару,
чтение поэзии, совместные медитации, возможно, даже безмолв-
ный танец, который символизирует продолжаемость вещей.
Мемориальная служба — это не просто время, чтобы вспом-
нить об ушедшем, но и возможность осознать нашу общую глу-
бинную природу. Это осознание придает смерти контекст. Оно
обращает смерть внутрь.
Еще одна практика, которая может оказаться полезной, со-
стоит в том, чтобы поставить на стол фотографию любимого че-
ловека и, возможно, зажечь рядом с ней свечу или воскурить бла-
говония. Так, чтобы в течение первой недели или двухпосле смерти
человека вы могли посидеть с ним полчаса или около того, пого-
ворить с ним о любви, которую вы питали друг к другу, и пожелать
ему успеха в дальнейших путешествиях сознания. Приблизительно
после десяти дней (когда подсказывает сердце) эту практику можно
осуществлять один раз в неделю, а впоследствии — раз в году. Эта
практика может быть полезной как для усопшего, так и для того,
кто тоскует по нему, поскольку она позволяет им обоим отпустить
привязанности и получить напутствие. Она дает возможность за-
кончить дела, полностью признавая смерть и чувство утраты.
У нас есть знакомый в Монтане, который работает гробов-
щиком. Он также проводит очень простые похороны или захоро-
нения. Часто в глухой сельской местности покойника кладут в
нехитрый сосновый гроб или просто заворачивают в грубую ткань
и опускают в вырытую в земле узкую яму, которую засыпают и
сравнивают с землей. Вместо надгробья на могиле сажают фрукто-
вой дерево. Его корни питаются останками тела, которое раство-
ряется в земле. В последующие годы съесть фрукт с этого дерева —
все равно что принять в себя любимого человека. Этот обычай
напоминает нам о святом причастии.
Похороны — это искусное средство для того, чтобы напом-
нить усопшему, а также тем, кого он оставил, что никто их нас не
является одним лишь телом; что жизнь — это нечто неизмеримо
большее, чем то, что мы привыкли ею считать.
На мемориальных службах может быть уместным чтение сле-
дующего отрывка, вдохновленного «Сутрой Сердца Совершенной
Мудрости».
ПОМИНАЛЬНЫЕ СЛОВА
Продолжайте жить. Вселенский путь остается тем же. И все
же переменам нет конца.
Здесь, в этом ясном состоянии сознания, в этом открытом
пространстве непривязанности, в этой безграничной широте
вневременного ума, осознайте пустотность ощущений и
привязанности к телу. Постигните, что форма — это всего лишь
пустота, а пустота — всего лишь форма; что форма — не что иное,
как пустота, а пустота — не что иное, как форма.
Чувства, мысли и предпочтения, которые кажутся нашими,
даже само это сознание — все это возникает из той же самой
глубинной пустоты. Каждое мгновение пусто, как первичная
безграничность бытия.
В этой безграничности бытия можно видеть, что никто не
рождается и никто не умирает. В ней никто не чист и никто не
запятнан. В ней никто не приходит и никто не уходит. Лишь тело
возникает и распадается. Однако наша подлинная природа
остается безначальной и бесконечной.
В этой сияющей пустоте наша подлинная природа
переживается за пределами формы, ощущений, мыслей и
предпочтений. В ней нет глаз, ушей, носа, языка, тела, разума. В
ней нет цвета, звука, запаха, вкуса, прикосновения и мысли. В ней
нет даже возвышенных чувств. Все пребывает в этой глубинной
пустоте, но ничто не объемлет собой пустоты.
Продолжайте жить. Нет неведения и нет спасения. Нет также
и того, от чего нужно искать спасение. Нет увядания и нет смерти.
Нет страдания, причин страдания, прекращения страдания и даже
освобождения, которые позволяют выйти за пределы страдания.
Ведь наша подлинная природа лежит за пределами идеи об
освобождении. Нечего достигать, некем быть, некуда идти. То, что
мы называем жизнью, — иллюзия. То, что мы называем смертью,
— всего лишь сон. Мы никогда не отделяемся от Единого.
Природа Единого — это пустота. Природа пустоты — это любовь.
Отдайте все. Не держитесь ни за что. Войдите в необъятное
сердце, в котором нет ни иллюзий, ни грез. Откройтесь страху и
не держитесь за старые привязанности. Хотя ничто в этом мире не
отделено от целого, позвольте иллюзии отдельности войти в
сияющий свет вашей подлинной природы, в котором пребывают
вещи.
Продолжайте жить. Не принимайте видимое за свет, в
котором вы его видите. Выходите за пределы сомнений, за
пределы разделения на «ум» и «тело» и осознавайте истину, какова
она есть.
Ушло, ушло, ушло далеко, ушло навсегда.
Войдите глубоко в свет.
ГЛАВА 19
РАМАНА МАХАРШИ (1879-1950)
«Шри Рамана Махарши родился в Индии в 1879
году. В семнадцать лет он достиг просветления,
пройдя через необычное переживание, в ходе кото-
рого он оставался в полном сознании, тогда как его
физическое тело, казалось, умерло. После этого пре-
ображения он покинул дом и, повинуясь непре-
одолимому влечению, направился на священную
гору Аруначала. Впоследствии он никогда больше
не покидал ее. В ашраме, который был основан
возле него, он преподавал самую чистую раз-
новидность Адвайта Веданты (учения о не-двойст-
венности), используя необычайно простую технику
самовопрошания».
Артур Осборн
В семнадцать лет Рамана Махарши пережил первое раск-
рытие: «За шесть недель до того, как я навсегда ушел из
Мадуры, в моей жизни случилась великая перемена. Все произошло
очень внезапно. Я один сидел в комнате на втором этаже дома моего
дяди. Я вообще редко болел, и в этот день у меня было все в порядке
со здоровьем, но вдруг меня охватило сильный страх смерти. Этот
страх не был связан с моим самочувствием, да я тогда и не пытался
связать его с чем-нибудь или как-то его истолковать. Я только
почувствовал, что «должен умереть», и начал думать, что мне с этим
делать. Тогда мне не пришло в голову обратиться к доктору, род-
ным или друзьям. Я чувствовал, что должен сам решить эту проб-
лему, тогда и в том месте.
Неожиданный страх смерти увлек мой ум внутрь, и я мысленно
сказал себе без слов: «Вот и пришла смерть. Но что она значит? Кто
умирает? Умирает это тело». Но я сразу же изобразил наступление
смерти. Я лег, вытянув руки и ноги, словно они окоченели. Чтобы
придать своему исследованию большую реальность, я во всем упо-
добился покойнику. Я замедлил дыхание и плотно сжал губы, чтобы
через них не вырывался ни один звук. Теперь я не мог произнести
ни слово «я», ни какое-нибудь другое слово. «Что же, — сказал я
себе, — это тело умерло и окоченело. Теперь его вынесут и сожгут
на костре, так что от него останется только пепел. Но разве я умираю
вместе со смертью тела? Разве я это тело? Тело безмолвно и
безжизненно, но я чувствую полную силу своей индивидуальности
и даже голос своего «я» внутри себя. Этот голос независим от тела,
и поэтому «я» — Дух, выходящий за его пределы. Тело умирает, но
Дух неподвластен смерти. Это значит, что «я» —бессмертный Дух».
Все это было не блеклой мыслью, а ярко загорелось во мне, как
живая истина, которую я постиг непосредственно, практически без
движения рассудка. «Я» было чем-то очень реальным. Оно было
самым реальным из всего, что было во мне, и вся сознательная
активность, связанная с телом, была сосредоточена в этом «я».
Начиная с этого времени, мое внимание было очаровано «я», или
личностью (Self), и больше никогда не покидало его. Страх смерти
исчез раз и навсегда. Погруженность в личность в дальнейшем
оставалась неизменной. Другие мысли могли приходить и уходить,
как различные музыкальные созвучия, но «я» всегда присутствова-
ло как фундаментальная нота шрути, которая лежит в основе и
сливается со всеми другими нотами. Чем бы ни было занято мое
тело, разговорами или чтением, я всегда оставался сосредоточен-
ным на «я». До/этого кризиса у меня не было ясного видения
личности, и ничто меня сознательно не привлекало к ней. Я не
ощущал никакого явного или неявного интереса к ней, не говоря
уже о стремлении перманентно пребывать в ней».
Когда Рамане Махарши исполнилось восемнадцать, он отпра-
вился на священную гору Аруначала, где провел остаток жизни,
медитируя и обучая других.
Несколько лет спустя один индус спросил Раману, как можно
преодолеть страх смерти.
Махарши: Прежде чем думать о смерти, выясните, рождались
ли вы когда-нибудь. Только тот, кто родился, может умереть. Во
сне вы тоже ничем не отличаетесь от мертвеца. Что же страшного
в смерти?
Если человек считает, что он родится, он не может избежать
страха смерти. Пусть он выяснит, рождался ли он, и вообще может
ли «я» рождаться. Он осознает, что «я» существует вечно, тогда как
рождающееся тело облачается в мысль, а появление мысли лежит
в основе всех проблем. Выясните, откуда появляется мысль. Тогда
вы будете пребывать в вечно присутствующем глубинном «я» и
будете свободны от идеи о рождении и от страха смерти.
Когда человек умирает, готовят погребальный костер и кладут
на него тело. Костер поджигают. Кожа сгорает, затем сгорает плоть
и наконец кости, до тех пор пока тело не превращается в пепел. Что
остается после этого? Ум. Возникает вопрос: «Сколько нас пребы-
вает в этом теле — один или два?» Если два, то почему люди говорят
«я», а не «мы»? Таким образом в нас существует кто-то один. Откуда
он появился? Какова его природа? Когда мы начинаем задаваться
этими вопросами, ум также исчезает. То, что остается, рассматрива-
ется как «я». Затем возникает вопрос «Кто я?». Только я сам. По-
нимание этого и есть созерцание. Я этим и занимался. В ходе
созерцания привязанность к телу прекращается. Эго исчезает. Си-
яет только «я».
Мистер Ранганата Айяр, который был последователем Ма-
харши в течение четырнадцати лет, спросил, сколько времени про-
ходит между смертью и перевоплощением.
М: Промежуток между смертью и воплощением может быть
разным. Но освобожденное существо не подвержено этим изме-
нениям. Оно вливается во вселенское Бытие. Так говорит «Брихад-
араньяка Упанишада». Некоторые говорят, что те, кто после смерти
становятся на путь света, не перерождаются, тогда как те, кто
оказываются на пути тьмы, снова воплощаются, насладившись
плодами кармы в тонком теле.
Но в действительности, нет ни жизни, ни смерти. Человек
остается только тем, чем он реально является. Истины выше этого
нет.
Последователь: Можно ли знать состояние индивида после
смерти?
М: Можно. Но зачем пытаться узнать его? Все факты истинны
в той мере, в которой истинен искатель.
П: Рождение человека, его существование и смерть реальны
для нас.
М: Поскольку вы ошибочно отождествили «я» с телом, вы
думаете о других в терминах тела. Но ни вы, ни другие — никто не
является телом.
П: Но на своем уровне существования я считаю себя и своего
сына реальными.
М: Рождение мыслей о «я» — это рождение человека. Его
смерть — это смерть человека. После того, как возникли мысли о
«я», появляется ложное отождествление с телом. Думая о себе, что
вы тело, вы ошибочно начинаете видеть других и отождествлять
их с телом. По аналогии с тем, что ваше тело родилось, выросло и
когда-то умрет, вы начинаете думать, что другие тоже рождаются,
растут и умирают. Думали ли вы о своем сыне до его рождения?
Мысль о нем пришла к вам после его рождения, но осталась после
его смерти. Поскольку вы думаете о нем, он является вашим сыном.
Куда он ушел? Он ушел к источнику, из которого появился. Он
неотделим от вас. Пока вы есть, он будет тоже. Если вы прекратите
отождествлять себя с телом, то увидите свое подлинное «я», и тогда
это недоразумение исчезнет. Вы вечны. Другие также могут осоз-
нать себя вечными. Пока эта истина не постигнута, ложное знание
и ложное отождествление всегда дадут повод для печали.
П: Правда ли, что интеллект и эмоции, подобно физическому
телу, также появляются вместе с рождением человека? Что с ними
происходит после смерти?
М: Вместо того чтобы спрашивать, что происходит после смер-
ти, просто подумайте о том, что происходит во сне. Сон — это
просто интервал между двумя состояниями бодрствования. Выжи-
вает ли интеллект и эмоции после короткого промежутка сна?
П: Да, выживают.
М: То же самое верно в отношении смерти. Интеллект и эмо-
ции представляют сознание тела и не более. Если вы есть тело, они
привязываются к вам. Если вы не есть тело, они не имеют к вам
отношения. Тот, кто недавно был во сне, в бодрствующем сознании
говорит. Были ли вы в теле, когда спали? Находитесь ли вы в теле
сейчас? Выясните это. Тогда проблема решится само собой.
По аналогии с этим, то, что родилось, должно умереть. Чье это
рождение? Рождались ли вы? Если вы говорите, что да, о чьем
рождении вы говорите? Только тело родилось и только тело умрет.
Как рождение и смерть могут повлиять на вечное «я»?
Спрашивайте себя: «Перед кем возникают все эти вопросы?»
Тогда вы все узнаете.
М: Видите ли, «я» — это просто Бытие, а не пребывание этим
или тем. Это чистое Бытие. Просто будьте — и тогда придет конец
вашему неведению. Спрашивайте себя, кто подвержен этому неве-
дению. Эго возникает, когда вы просыпаетесь ото сна. В глубоком
сне вы не говорите о том, что спите, что собираетесь проснуться
или что проспали уже слишком долго. Но все же вы там есть. Только
проснувшись, вы говорите, что спали. Ваше бодрствование также
включает в себя сон. Постигните свое чистое Бытие. Не путайте себя
с телом. Тело — это продукт вашей мысли. Мысли будут продол-
жаться, как обычно, но вы не будете подвержены их влиянию. Ведь
вы же не думали о своем теле, когда спали. Вы можете таким
оставаться всегда.
П: Влияют ли поступки человека на его последующие рож-
дения?
М: Вы рождены сейчас? Не знаете? Зачем же тогда думать о
других рождениях? Истина в том, что нет ни рождения, ни смерти.
Пусть тот, кто родился, размышляет о смерти и облегчении своей
участи в следующих воплощениях.
М: То, что родилось, должно умереть. Иллюзия возникает
совместно с эго. Она приходит и уходит. Но Реальность не приходит
и не уходит. Она остается Вечной.
Когда Рамана умирал от рака, его последователи попросили его
исцелить себя.
—Зачем беспокоиться об этом? —ответил он. —Это тело уже
износилось, зачем же цепляться за него, зачем удерживать в нем
жизнь?
— О, учитель, пожалуйста, не покидайте нас! — взмолились
они.
— Покинуть вас? — ласково спросил он, глядя на них, как на
маленьких детей. — Куда же я могу уйти?
«В четверг 13 апреля врач предложил Рамане принять лекар-
ство, чтобы преодолеть застой крови в легких, однако тот отказал-
ся. «В этом нет необходимости. Все будет хорошо через два дня»,
— сказал Рамана.
На закате следующего дня Рамана попросил, чтобы его поса-
дили. Люди, которые окружали его, знали, что каждое движение,
каждое прикосновение приносило ему великую боль, но он просил
их не беспокоиться об этом. Он сел. Один из присутствующих
поддерживал ему голову. Доктор начал давать ему кислород, но
движением руки Рамана попросил его посторониться.
Неожиданно на веранде группа последователей начала петь
«Аруначала-Шила». Когда Рамана услышал свою любимую песню,
его глаза открылись и засияли. На мгновение его лицо озарила
улыбка неописуемой нежности. С внешних краев глаз по лицу
потекли слезы блаженства. Еще один глубокий вдох, и его больше
нет. Никакой борьбы, никаких судорог и других признаков наступ-
ления смерти. Просто следующий вдох больше не наступил».
ГЛАВА 20
СТАДИИ УМИРАНИЯ
В 1960-х Элизабет Кублер-Росс, работая со смертельно бо-
льными в больнице возле Чикаго, выделила несколько
очевидных состояний сознания и сформулировала общие стадии,
через которые проходят люди в процессе умирания. Эти стадии
стали широко известны, — фактически, они стали моделью, кото-
рую приняли за основу те, кто работает с умирающими, чтобы
иметь представление о переживаниях своих подопечных.
Представление о стадиях умирания изменило традиционные
воззрения на этот процесс. Возможно, самое широкое распростра-
нение получило представление о пяти стадиях: отрицание, раздра-
жение, торговля, депрессия и то, что обычно называют принятием.
По такому сценарию развивается отношение к любой утрате. Ут-
ратой может быть не только потеря тела, ребенка, супруга или
родителя в результате смерти, но и развод или уход ребенка из
отчего дома с началом его самостоятельной жизни. Так же про-
исходит и потеря положения человека в обществе, потеря работы
или потеря привычной способности водить машину, ходить или
общаться, например, в результате старения. С таким же успехом
речь может идти о потере руки или о потере уверенности в себе.
Стадии начинаются с отрицания, раздражения и торговли ума
с тьмой, которая наступает, когда вещи оказываются не такими,
какими бы мы хотели их видеть. И наконец просветление наступает,
когда мы отдаемся текущему мгновению. Капитуляция оказывает-
ся не поражением, которого мы так боимся, а силой и способностью
сердца открываться даже в самых неблагоприятных обстоятельст-
вах. Это и есть стадии перехода с земли на небо, от сопротивления
к принятию.
Однако в действительности нет никаких стадий, а есть только
непрекращающиеся изменения в сознании. Мгновение отрицания
или раздражения переходит в принятие, пока в следующее мгно-
вение ум не замыкается на себе в депрессии и страхе, в негодовании
или в замешательстве. Ведь наш ум постоянно меняется, открыва-
ется, закрывается, трепещет перед лицом реальности. Эти стадии
не происходят с кем-то другим. Они присутствуют в нашей жизни
каждый день. Это стадии умирания, которое имеет место всякий
раз, когда мы осознаем то, что блокирует нашу подлинную при-
роду, открываемся ему и отпускаем его.
Это стадии преображения нашей участи из трагедии в милость,
из замешательства в осознание и мудрость, из смятения в ясность.
Они являются нашим путешествием к истине. В процессе, через
который мы проходим, сталкиваясь с потерей безопасности, нам
не приходится больше искать уверенности в себе. Это может быть
распад нашего устоявшегося представления о себе, отчаянная при-
вязанность к старому, прежде чем появится новое. Фактически,
стадии потери, стадии умирания, имеют свои явные параллели со
стадиями духовного роста, с хаотическими, зачастую^ болезнен-
ными изменениями, которым подвергается наше «я», когда мы
устремляемся к целостности. Это мгновения отрицания, сопро-
тивления текущему положению вещей и страх перед тем, что они
не оказываются такими, какими, как нам кажется, они должны
быть. Это мгновения отчаяния, мгновения раскрытия перед реаль-
ным положением вещей и появлением новых привязанностей.
Стадии умирания не напоминают перечень от «А» до «Я» или
числовой ряд —один, два, три, четыре, пять. Все здесь не так просто.
И даже теория о стадиях — это карикатура на истину, потому что
она придает форму тому, что в действительности непрерывно течет
и меняется. Эти стадии не должны восприниматься в целом как
абсолютная реальность. Скорее, они должны использоваться как
средство фокусировки внимания, как способ осознания непосто-
янства вещей, чтобы человек мог перейти от видения потока не-
прерывных изменений к пониманию их природы. Чтобы прикос-
нуться к живой истине других существ, чтобы разделить реальность
того, что находится за пределами смерти.
Для некоторых людей стадии умирания оказываются не спо-
собом прикоснуться к живой истине смерти, а средством заву-
алировать ее с помощью идей и моделей. Для этих людей такие
представления не способствуют углублению понимания внутрен-
него мира других, а еще больше удаляют от них этот мир. Как часто
я слышал от персонала медицинских заведений: «Он — в отри-
цании», «Он на стадии раздражения» или «Сейчас он уже подходит
к депрессии». Люди не являются стадиями. Они заведомо не удов-
летворяют никаким моделям. Каждое существо является процес-
сом непрерывного движения к свершению. Каждый состоит из той
же самой вечно меняющейся младенческой плоти и безмятежности
бытия.
Отрицание важно понять, потому что'на этой стадии на-
ходится каждый. Это убежище, сопротивление жизни, привязан-
ность к старому. Когда человек созерцает отрицание в себе и в
других, он видит все свои незаконченные дела этой жизни. «О, это
я еще успею сделать!» — говорите вы, хотя у вас нет никаких
гарантий того, что вы снова встретите того, кого любите, или что
вы доживете до завтрашнего дня.
Позже ничего не будет. Вы уже умерли.
Отрицание — это сопротивление признанию нашего горя,
нашего чувства утраты, которые мы несем в себе, добавляя к ним
что-нибудь каждый день. Удивительно ли, что ум отрицает прогноз
смерти, едва ли успев признать, что он жив? Разве могло быть иначе?
Может ли ум, который очень редко открывается истине мгновения,
который в последнюю очередь согласится признать свое неведение,
—может ли такой ум позволить себе увидеть свою мимолетность?
Фактически, отрицание пытается не допустить потерю того, кем
мы себя считаем, того, как мы полагаем все должно быть.
Многие культуры сделали из отрицания великий бизнес. Кос-
метическая промышленность с оборотом в миллиарды долларов
выпускает краску для волос, парики, корсеты, делает косметичес-
кие пластические операции —а все для того, чтобы не показывать
увядания, поспорить с мимолетностью и грустью, которая охваты-
вает нас, когда мы понимаем, что тело непрерывно движется от
рождения к смерти.
Так неблагодарны мы за уроки распада, за совершенное учение,
согласно которому тело, с которым мы родились, постоянно ста-
реет и в один прекрасный день может начать гнить. Плоть и ткани
отваливаются от костей. Кости рассыпаются в пыль. Ветер несет эту
пыль через леса и поля. Так пустая форма возвращается туда, откуда
она пришла.
Мы обычно говорим, что больной находится на «стадии от-
рицания», если после выявления у него злокачественной опухоли
он заявляет: «Здесь произошла какая-то ошибка. Это не может
случиться со мной. В лаборатории к моим анализам что-то подме-
шали. Это у кого-то другого биопсия, только не у меня». Мы редко
узнаем в отрицании постоянный побег ума от истины нашей мимо-
летности. Непринятие отрицания продолжает держать нас в тех же
самых старых страданиях и страхах, невзгодах и потерях. Это на-
поминает пассажиров, которые трясутся в старом поезде по раз-
валивающимся путям. Стаканы звенят, и с верхних полок падает
багаж, тогда как мы продолжаем настаивать, что все это время мы
медленно едем по живописной местности или же что мы вообще
не покидали пределов станции. Ум отрицает несостоятельность
наших моделей того, какими «должны быть» вещи.
Только исследование отрицания в нашем уме открывает нас
для дальнейшей жизни, позволяет нам исследовать, кто живет, кто
умирает и чем заканчивается весь этот процесс.
Отрицание — это отталкивание настоящего. Фактически, ве-
ликая индустрия ума, производящая отходы, может иметь следу-
ющий лозунг «Отрицание — это наш самый важный продукт».
Однажды мне позвонил старый друг и сказал, что только что
умерла его любимая тетушка. Он спросил меня, может ли группа,
занимавшаяся в это время медитацией, почтить минутой молчания
ее смерть. Я ответил: «Нет, этого делать не стоит, ведь в смерти нет
ничего особенного». Пока вы читаете эту страницу, умирают сотни
людей. Мы скорбим не о его тетушке, мы скорбим не о наших детях.
Мы скорбим о себе. Мы скорбим о нашей потере. Тот, с кем мы
общались, закончил свою партию в нашей общей игре в жизнь,
которой мы так увлечены. Почтите эту потерю и доверьтесь чувст-
вам, которые возникают, когда зеркало вашей любви оказалось
разбитым. Не забывайте, что вы скорбите именно по себе. Найдите
в своем сердце место для самого себя. В сердце вы чувствуете свою
боль, а не боль других
Как это ни парадоксально, вся похоронная индустрия основы-
вается на отрицании смерти. Покойникам в рот набивают ткань,
чтобы их впавшие щеки казались пухлыми. На их лицах растяги-
вают довольные улыбки, чтобы окружающим казалось, что смерть
в чем-то подобна поездке на вечеринку. Даже в смерти они от-
рицают смерть.
Стадия раздражения, мне кажется, знакома всем. Это насиль-
ственное столкновение с истиной, открытие себя реальности. «Черт
возьми, это действительно так, но почему это должно быть так
больно?» Злость не нужно осуждать, ее нужно признать, и ей нужно
открыться. Вещи часто не являются такими, какими мы хотели бы
их видеть. Всегда присутствует заблокированное желание, и из
этого разочарования возникает гнев, страх и напряженность. «По-
чему я должен умереть? Почему я, а не какой-нибудь негодяй с
улицы или мой сосед? Он не косит газон у своего дома, он орет на
своих детей, он обманывает налогового инспектора! Почему же я?»
Кроме того, есть негодование против Бога. «Как Ты можешь
делать это со мной? Ведь я всегда был таким хорошим. Каждое
воскресенье я ходил в церковь. Я давал милостыню. Я хороший
человек. Я даже работал с умирающими. Как это может случиться
со мной? Это нечестно». И хотя мы вопием к Богу, обвиняя Его в
«несправедливости», как часто мы благодарим Его за заботу, кото-
рой Он нас окружает?
Раздражение возникает из чувства беспомощности, которое
всегда было, но теперь оказалось в Центре нашего внимания. «По-
чему это настолько мучительно? Почему жизнь такая запутанная и
коварная?» Всплеск беспомощной ярости, которая накапливалась
всю жизнь. Гнев — это просто изолирующее болезненное пере-
живание. Быть с человеком, который раздражен «несправедливос-
тью жизни», означает быть мягким и податливым для его огор-
чений, стать открытым пространством, в котором буря скоро ути-
хает. Для этого нужно работать над собой.
Состояния сознания легко передаются. Нужно уметь нахо-
диться рядом с тем, кто сгорает от злости, и не попасться в тех
местах, где вы тоже протестуете против текущего положения ве-
щей. Нужно уметь отказаться от своих страданий, чтобы вы не
оказались поглощенными огнем другого человека. Отказаться от
высокомерия, которое питает гнев и не дает проявиться состра-
данию. Быть в состоянии признать свое раздражение, свою собст-
венную ярость; пожелать присутствовать без претензий к другим,
так же как и без претензий к себе.
«Все несчастья случаются со мной!» — кричит ум, когда долж-
ность, которую вы собирались занять, досталась кому-нибудь дру-
гому, когда вашу машину повредил проезжающий мимо грузовик,
когда ваша левая рука коченеет и вы чувствуете, что ваш рак
вступил в прогрессирующую стадию. «К черту этот мир! К черту
всех остальных!» Может ли ваше сердце оставаться открытым пе-
ред лицом этого шторма? Или же вы теряетесь, когда видите перед
собой смятение другого человека? Если это так, то вам еще работать
и работать.
Дальше игра в стадии предполагает этап, называемый торгов-
лей. У смертельно больных она обычно проявляется в следующих
высказываниях: «Если бы только я остался в живых, я бы построил
новое здание для вашей больницы. Я бы отдал все деньги на бла-
готворительность. Я бы перестал есть шоколад. Я бы медитировал
по два часа каждый день. Кроме шуток!» Но жизнь показывает, что
большинство людей, которые дают подобные обещания, потом не
выполняют их. Торгуясь, мы просто пытаемся купить то, что нам
нужно. Что бы мы при этом ни обещали, наше желание отдать
что-нибудь не исходит из сердца.
«Я сделаю то-то, если только я стану таким-то». Такая мо-
тивация может быть по праву названа мотивацией получения, а не
давания. Она, как правило, лежит в основе наших отношений и
духовной практики. Фактически, именно на стадии торговли мы
ясно замечаем «ум если-только», который погружается в глубокую
депрессию, когда нам не удается сторговаться. «Если бы только я
не работал на асбестовом заводе, у меня не было бы сейчас рака»,
— но вы работали на этом заводе! «Если бы только она не ушла в
тот вечер из дома, она бы не попала в эту катастрофу», — но она
ушла и попала! «Если бы я не был таким безвольным, я бы занимался
этими упражнениями и добился бы выздоровления тела», — но вы
ничего не делаете! «Если бы только из соседней комнаты не до-
носилось шума, я бы смог медитировать более глубоко», — но шум
доносится оттуда! Фальшивые условия «ума если-только» продол-
жают держать нас в рабстве. Человек, у которого парализованы
руки и ноги, неподвижно лежит в своей кровати и думает «Если бы
только я не был парализован, я вы пошел к Богу!» Но очевидно, что
в каждое мгновение ничто не мешает нам начать исследование
истины. Ни одна ситуация не мешает нам сделать то, на что мы
способны, «если только» мы сможем полностью открыться ей.
Большая часть духовной практики основывается на подобной
игре. Я буду сидеть, молиться, петь, если только я смогу увидеть
свет. Как редко мы делаем что-то просто в текущем мгновении.
Делая то, что мы делаем, просто так, без единой мысли о компен-
сации, о награде, которую мы должны получать за свои «хорошие
дела». В какой мере такая торговля приводит к тому, что мы всю
жизнь «ведем счета», которые превращают почти все наши отно-
шения в незаконченные дела! Как часто мы просто «набираем
очки», напоминая нищих, которые роются в мусорных кучах!
Когда торгующийся ум начинает таять, распадаться, мы ста-
новимся открытыми, а ситуация, в которой мы находимся, при-
емлемой. Когда прекращается торг, мы входим в присутствие ис-
тины. Каждым нашим действием управляет уместность, а не целе-
сообразность. Мы отказываемся от продуктов своего труда, а вмес-
то этого входим в каждое мгновение во всей его полноте. Мы
больше не пытаемся откупиться от ада, мы больше не пытаемся
дать взятку Богу.
Но торговля не приносит желаемых результатов. Это напрас-
ный труд, и мы вскоре обнаруживаем, что дошли до предела и идти
нам больше некуда. Наступает стадия депрессии. Большинство из
нас боятся депрессии, и все же в ней есть потенциал для великого
исцеления, возможность для нового начала. Это столкновение с
истиной, которую мы не можем купить, продать или приманить к
себе истошными криками. У нас может возникнуть глубокое чув-
ство того, «насколько мы бессильны». Хотя большинство относят-
ся к депрессии настороженно, она является продолжением твор-
ческого процесса. Нам некуда повернуться, ничто не происходит
так, как мы того хотим. Мы приходим туда, где начинаем видеть,
какими реально должны быть вещи. Исходя из того, что мы не
можем контролировать вселенную, понятно, что депрессия имеет
силу вести нас к новой открытости. Это болезненный процесс
отделения от себя частей, которые умирают каждое мгновение. Мы
приходим в уныние, когда видим свою ранимость и беспомощ-
ность перед лицом изменений. Фактически, именно в депрессии
человек может начать впервые принимать ответственность за то,
как он реагирует на изменения. Депрессия может обладать почти
алхимическими качествами, когда мы начинаем исследовать скуку,
уход от ответственности и страх за свою жизнь, когда мы преобра-
жаем все это в новые богатства и глубокое понимание. Из этого
понимания возникает новое бесстрашие, новая любовь. Для неко-
торых депрессия может быть посвящением в новую жизнь, которая
является не борьбой с трудностями, а оказывается приемлемой и
даже восхитительной.
Хотя эти стадии не следуют друг за другом, следует добавить,
что мы должны чтить каждую из них, потому что они представляют
собой работу, которую мы должны проделывать над собой.
Вы не должны пытаться разговорами вывести людей из состо-
яния депрессии, вы просто открываете им свое сердце. Вы не пыта-
етесь уговорить их стать другими: «Не беспокойтесь, все будет
о'кей!» Все будет о'кей, но каждый должен увидеть это сам. При-
косновение вашей руки к руке другого человека намного важнее,
чем все слова, которые вы можете сказать. Но если ваши слова
исходят из того места в сердце, к которому вы можете прикоснуться
и выйти за пределы своего страха депрессии, тогда у вас не будет
больше отделенности. Депрессия не является вербальным состо-
янием. Именно простор для чувств, который появляется в вашем
присутствии, когда вы находитесь с человеком в депрессии, позво-
ляет вам поведать ему об о'кейности вещей, даже если вы не го-
ворите об этом ни слова.
Открытие депрессии выводит нас за пределы депрессии подоб-
но тому, как выход из ада выводит нас за пределы ада. Это первые
проявления нашей способности преображать одиночество посто-
янно нарождающегося отдельного «я» в безграничность бытия. В
бытии нет ни выхода обратно, ни стремления уйти еще дальше. В
нем нет дуализма. Вы не чувствуете себя отделенными от жизни,
вы открываетесь ей и окружаете себя ею. Здесь нет «никого» отде-
ленного. Здесь «некому» открываться. Вы и есть открытость. Это
довольно глубокий уровень состояния принятия. Но, по своему
опыту, я должен сказать, что большинство из того, что называется
принятием, в действительности является покорностью. Покор-
ность — это привязанность к жизни, тихое отчаяние, в котором
многие проживают большинство своих жизней. Это сделка с ус-
ловиями, которые формулируются так: «Если ничто не является
очень плохим, я не буду ожидать, что оно будет слишком уж
хорошим». Тупик и застой в жизни.
Очевидно, существует много уровней принятия. И все же
следует отметить, что это самая непонятная стадия умирания. Эли-
забет Кублер-Росс определяет принятие так: «Больной больше не
желает видеть посетителей; он больше не стремится ни с кем раз-
говаривать; он закончил все свои незаконченные дела; он не наде-
ется больше на исцеление, эффективное лечение и продление жиз-
ни. Это состояние внутреннего и внешнего покоя». Здесь действи-
тельно описано состояние покоя, но, по моему мнению, этот покой
больше напоминает «подготовительную печаль», уход от мира,
являющийся разновидностью депрессии. Для этой фазы депрессии
характерно ограниченное понимание возможностей отпускания и
капитуляции, которые, как свидетельствует мой опыт, могут быть
намного более полными.
Люди на «стадии принятии» часто очень внимательны к тем,
кто находится рядом с ними. Они не всегда прекращают разго-
варивать или желают остаться в одиночестве. Отличительной чер-
той их принятия является открытость сердца, мягкость и непос-
редственность высказываний. Элизабет про должает свое описание
словами: «Стадия принятия просто означает, что люди столкнулись
со своей конечностью, научились пребывать в настоящем, не бес-
покоятся о завтрашнем дне и надеются, что смогут еще долгое
время наслаждаться такой жизнью». Здесь мы снова встречаемся с
неясностью описаний этой стадии, которая проявляется в проти-
воречивых утверждениях. Нам говорят, что, с одной стороны, боль-
ные на стадии принятия не беспокоятся, но, с другой, они все же
«надеются, что смогут еще долгое время наслаждаться такой
жизнью». Когда я нахожусь с людьми, которые действительно пре-
бывают в принятии, я вижу, как мало у них предпочтений, изоля-
ции и надежд, потому что страх превратился в доверие к процессу.
Однажды утром парень, который, по общему мнению, на-
ходился в стадии «принятия», сказал:
— Мне кажется, что я утопаю в постели и могу спать вечно.
— Вам действительно кажется, что вы можете? Вы умираете?
— спросил я.
— Не будет ничего плохого, если это случится, но, надеюсь,
это будет не сегодня, — тихо ответил он.
Это не принятие, а покорность. Это просто более комму-
никативная разновидность депрессии, которая говорит: «Я ничего
не могу поделать. Я просто обречен на это». Покорность — это еще
один побег от страха, смерть перед смертью, далеко не самый
удачный выход.
Однако в слове «покорность» мы чувствуем возможность пре-
ображения, нового контракта с жизнью, который становится воз-
можным, когда мы открываемся для собственного страха умирания
так же, как и для жизни.
Одной нашей знакомой женщине несколько лет. назад пос-
тавили смертельный диагноз. Она рассказывала о том, что прошла
через все стадии и в конце концов пережила пространственность,
в которой видела, что ничто существенное не теряется в смерти.
Эта открытость позволила уйти старым привязанностям. Торговля
была увидена как пустые страхи. Депрессия перестала быть врагом,
а стала логическим завершением старых привязанностей. День ото
дня она открывалась неконтролируемой природе вещей. Она пе-
реживала новую свободу, раскрытие, которого никогда раньше не
знала. Она сказала, что для нее не только смерть стала приемлемой,
но — и это казалось ей важнее — даже сама жизнь. Прожив не-
сколько месяцев в этой открытости, она полностью выздоровела.
Она предполагала, что именно ее открытость смерти позволила ее
организму победить болезнь. Она сказала также, оглядываясь на те
годы, когда ее считали безнадежной: «Я никогда не была настольно
живой, как тогда, когда умирала».
Она никогда не была такой пробужденной. Она почти не тор-
говалась и не отрицала. С каждым разочарованием она справлялась,
когда оно возникало, не позволяя ему превратиться в психоло-
гическое бремя. Но когда угроза смерти миновала, она заметила,
что в своей мирской жизни, в своих обыденных делах снова начала
проявлять отрицание и раздражение. Ее столкновение со смертью
постепенно перенесло ее из ада на небеса, но впоследствии старое
воспитание и привычки позволили жизни войти в свою колею, дали
возможность аду воцариться вновь. Жизнь не была такой яркой,
как тогда, когда она умирала. Она сказала, что видела теперь, как
проходит через все стадии умирания. Она сказала, что теперь про-
ходит через стадии умирания в отношении потери безмятежности,
которая у нее была, когда она балансировала на грани неизвестною.
Она чувствовала, что принятие, которого она тогда достигла, ушло
в туман старых страхов и уступок, болтовни ума и суеты отдельного
«я».
Умирая для стремления быть кем-либо вообще, мы входим в
то, что есть.
Эти пять стадий прежде всего психологические. Они имеют
отношение к содержимому ума, мыслям, эмоциям, чувствам и
относятся к смерти как к чему-нибудь внешнему по отношению к
нам самим. Фактически, в первом приближении различие между
психологическим и духовным состоит в том, что духовное отно-
сится не столько к содержимому, сколько к пространству, в ко-
тором это содержимое развивается. На психологическом уровне
смерть кажется нам чем-то внешним. Возможно, подлинное при-
нятие начинается тогда, когда мы принимаем смерть внутри. При
этом смерть оказывается не врагом, а великим учителем, который
направляет нас к нашим страхам и побуждает нас работать с ним,
а не под его влиянием. Предназначение смерти в том, чтобы научить
нас относиться к жизни как к целому, а не как к какому-то опасному
проявлению реальности, от которого мы должны убегать.
Каждая из этих стадий является развитием предыдущей, дает
нам немного больше пространства. Отрицание — это ограничен-
ность и закрытость, которая, раскрываясь, позволяет разочаро-
ванию от жизни перерастать в страх. Но при этом появляется
немного больше места для исследований. Затем мы садимся за стол
переговоров и начинаем торговаться: «Как я могу пойти глубже?»,
«Что мне сделать, чтобы боль унялась?» Но даже в этом случае у нас
немного больше пространства, чтобы понимать. По мере рас-
ширения пространства, мы все больше погружаемся в депрессию,
все яснее осознаем, насколько мы далеки от истины. Видя, что наш
страх продолжает держать нас во тьме, мы принимаем его и тем
самым позволяем своим защитным стенам рухнуть, чтобы перед
нашим взором открылось новое пространство. Мы перестаем быть
кем-то. Мы больше не кто-то умирающий, и поэтому мы входим
в пространственность бытия, в которой есть место для всего. Мы
принимаем смерть и переживаем целостность, которой всегда
были.
НАПРАВЛЯЕМАЯ МЕДИТАЦИЯ НА УМИРАНИИ
(Медленно читать другу или же мысленно повторять про себя)
Найдите удобное положение и закройте глаза. Верните свое
внимание на уровень ощущений в теле.
Просто ощущайте тело, которое сидит здесь.
Чувствуйте этот сосуд. Чувствуйте, чем он заполнен.
Чувствуйте вес головы. Чувствуйте мышцы шеи, их силу и толщину.
Их плотность. Чувствуйте длинные кости плеч и суставов, которые
образуют руки.
Чувствуйте вес своих предплечий, которые покоятся по обе
стороны тела. И всех рук.
Чувствуйте туловище. Его плотность, его весомость. Земное
качество этого тела.
И ваши ягодицы, которые покоятся на подушке или на стуле.
Чувствуйте места их прикосновения, как они поддерживают ваш
вес. Чувствуйте тяжесть гравитации на этой плотной форме.
Не пытайтесь задержать ощущения. Просто позвольте им
приходить, возникать в теле, в котором вы обитаете.
Откройтесь для ощущений в ногах, почувствуйте их толщину,
тяжесть. Чувствуйте твердость тела. Ног. Земли. Твердость. Вес.
И переживайте ощущения, которые возникают здесь и там, в
ладонях, на затылке, в ягодицах, на подошвах ног. Покалывание,
вибрации, тепло, едва заметные ощущения, возникающие здесь и
там.
Чувствуйте все это и замечайте, как ваши чувства
переживаются чем-то более тонким, чем эта грубая форма. Нечто
более тонкое. Само осознание, кажется, переживает эти чувства в
грубом теле, воспринимает эти покалывания и вибрации.
Почувствуйте это более тонкое тело, это тело осознания в
более грубом сосуде.
Чувствуйте тонкое тело внутри грубого, тонкое тело, которое
получает все переживания, приходящие к его органам чувств. Оно
получает звуки через слух, проблески света через зрение, знает
жизнь по тому, как она ощущается.
Войдите в тонкое тело осознания.
Следите за тем, как каждый вдох, входящий в плотное тело,
переживается в виде ощущения легкого тела. Каждый вдох,
входящий в плотное тело, содержит эту легкость, поддерживает
баланс, который позволяет существовать телу осознания.
Чувствуйте, как каждый вдох поддерживает эту связь.
Позвольте осознанию стать очень чутким, очень
внимательным, сосредоточьтесь на каждом вдохе, на каждом
выдохе. Чувствуйте этот контакт между плотным телом и легким
телом. Чувствуйте, как каждый вдох поддерживает легкое тело,
пребывающее внутри.
Переживайте каждый вдох и выдох: чувствуйте жизнь как
процесс в этом теле.
Только осознание и ощущения. Каждый вдох. Переживайте
это утонченное равновесие, от мгновения к мгновению, как
ощущение, как само осознание.
Делайте каждый вдох так, словно он — последний.
Переживайте каждый вдох так, словно следующего вдоха
никогда не будет. Каждый вдох — последний вдох.
Выдох кончается, а вдоха за ним уже нет. Последний выдох.
Связь между тонким телом и грубым телом прервалась.
Конец этой жизни, последний выдох.
Отпустите. Не держитесь за него. Позвольте дыханию уйти,
окончательно, навсегда. Не будьте привязаны даже к следующему
вдоху.
Отпустите. Позвольте себе умереть. Не держитесь. Не
цепляйтесь за жизнь.
Отпустите. Легко. Мягко. Позвольте всему уйти. Позвольте
всему свободно парить. Позвольте себе умереть.
Каждый вдох заканчивается. Каждая мысль растворяется в
пространстве. Не держитесь. Отпустите раз и навсегда. Отпустите
страх. Отпустите тоску.
Позвольте себе умереть. Откройтесь смерти. Не за что
держаться. Все, что было, прошло. Умирая, легко войдите в это
мгновение.
Не держитесь ни за что. Просто позвольте себе умереть.
Отпустите мысли. Отпустите даже идеи о жизни и смерти.
Отпустите полностью и сразу же. Легко войдите в смерть.
Идите, сейчас. Умирая, войдите в свет. Парите независимо от
этого тяжелого тела, независимо от своих мыслей. Это тело так
тяжело. Каждая мысль так тяжела. А теперь выходите за пределы.
Парите свободно. Далеко за пределами. Полная свобода.
С открытым сердцем. Отпустите все то, что тянет вас вниз,
что не пускает вас дальше. Забудьте свое имя. Оставьте свое
тело. Откажитесь от своего ума. Просто свободно парите, не
привязываясь, не цепляясь. Позвольте себе умереть, сейчас.
Не бойтесь. Ни к чему не привязывайтесь. От мгновения к
мгновению тонкое тело становится все более свободным.
Продолжайте. Входите в свет. Освобождайтесь от плотного тела.
Освобождайтесь от этого воплощения.
Отпустите и войдите в свет. В чистое, открытое сияние своей
подлинной природы. Просто в пространство. В пространство,
парящее в пространстве.
Полностью отпустите себя. Умирая, легко войдите в свет.
Просто свет. Он парит в безбрежном пространстве. Свободно
парит в бесконечном пространстве.
Откажитесь от своего знания. Откажитесь от своего
не-знания. Все, что приходит в ум, относится к прошлому. Каждая
мысль — это просто старая мысль. Сейчас не к чему
привязываться. Только ясный ум, растворяющийся в открытом
сердце. Долгожданная свобода.
Просто осознание, растворяющееся в свете. Свет,
переживающий себя в себе.
Пространство внутри пространства. Свет в свете.
Полностью уходит. Безвозвратно уходит. Нет внутреннего. Нет
внешнего. Только истина, только безграничное бытие в
безграничном пространстве.
Откройтесь ему. Освободитесь от тела, освободитесь от ума.
Позвольте себе, умирая, войти в чистое пространство.
Выйдите за пределы тела и мысли. Умирая, войдите в
открытый свет своей изначальной чистоты.
Безграничное пространство. Никаких границ. Только бытие,
свободно парящее в безграничности.
Откройтесь безграничному пространству. Огромному
безграничному пространству.
Пребывая в этом пространстве, замечайте, как что-то
медленно приближается. Наблюдайте за тем, как ваше дыхание
приближается, будто издалека. Наблюдайте, как оно входит в тело.
Каждый вдох — первый. Каждый вдох — первый в жизни.
Каждый вдох совершенно новый.
Рождение.
Сознание снова чувствует тело. Пространство в пространстве.
Чистое осознание снова входит в чистую форму. Снова
рождается.
Осознание продолжается, от мгновения к мгновению, как
всегда. Осознавайте то, что является дыханием жизни в другом
теле.
Снова эта легкость проникает в более плотную форму. Она
снова рождается, чтобы выполнить свою карму, чтобы изучить то,
что может быть изучено, чтобы разделить то, что может быть
разделено. Чтобы быть с вещами, каковы бы они ни были.
Нет рождения. Нет смерти. Нет жизни. Только чистое бытие. В
теле. Вне тела. Только бытие. Бесформенность внутри формы.
Нет жизни. Нет смерти. Только настоящее. Только то, что есть.
Каждое мгновение ново.
Войти в каждое мгновение полностью бодрствующим. Каждое
мгновение столь драгоценно. Это все, что есть. Это все, что
когда-либо будет.
СМЕРТЬ ЛАКШМАНЫ
В «Рамаяне», почитающейся в Индии многими как священное
писание, есть история о смерти Лакшманы. Лакшмаиа — брат
Рамы, который является воплощением Бога, вечного бытия. Во
вдохновенном переводе Вильяма Бёка говорится: «Тот, кто видит
Раму хотя бы на мгновение, возносится на небеса. Рама — это
Нарайяна, пребывающий в душах всех живых существ. Он — оке-
аны, леса и воздух, которым мы дышим. Он — более утончен, чем
атом. Он всегда присутствует за пеленой иллюзии, без начала и
конца, неизменный, непобедимый... поэтому давайте будем пом-
нить его, когда мы встречаемся с трудностями вне и внутри». Слово
«Рам», которое Ганди произнес, умирая, и есть такое воспоминание.
В Индии тысячи людей живут и умирают с именем Рам, или Рама,
на устах, и их сердца пребывают в единстве с Богом.
«Рама смотрел на Лакшману. «Прощай, брат мой!»
Лакшмана не ответил. Он обошел три раза вокруг Рамы и
вышел из дворца. Он прошел пол-лиги туда, где легко несла свои
воды река Сарайю. Лакшмана сел на берегу реки. Он открыл глаза
и увидел все вещи как Раму, подумал обо всех о них как о Раме. Он
прополоскал рот чистой водой и прекратил дышать. Светящийся
человек в сердце Лакшманы, его душа размером не больше пальца,
была готова к тому, чтобы оставить этот мир. Центр жизни прек-
ратил вращаться и вышел. Энергия Лакшманы, четвертая часть
господина Нарайяны, поднималась все выше и выше по позвоноч-
ному столбу, стремясь вылететь через макушку головы, где сходят-
ся швы костей черепа.
Лакшмана закрыл глаза и наблюдал за тем, как свет его жизни
медленно угасал. Свет давно минувшей войны, свет его первой
любви и супружества... свет детства... И тогда он подумал: «Это все,
что я когда-то делал... Все, что делает каждый из нас».
На небесах господин Индра прислушивался к эху, которое
доносилось до него, когда вдали с грохотом закрывались огромные
двери пустых каменных склепов. Зрение закрывалось, слух закры-
вался, ум останавливался. Дух поднимался и оставлял пустые ком-
наты. Эфирное пространство внутри сердца было пустым, огни и
лампы были выключены, замки и веревки разорваны и развязаны,
и все отпущено на свободу.
Индра невидимо пронесся по Косале. Он взял душу Лакшманы
в свое сердце и полетел на небеса, унося с собой ее и свет. Индра,
светлый властелин Неба, взял его к себе. Тело Лакшманы упало в
воду и уплыло по течению».
ГЛАВА 21
ОСОЗНАННОЕ УМИРАНИЕ
«Легонько, моя дорогая, легонько, когда приходит
время умирать. Ничего отягощающего,
причудливого или особенного. Никакой риторики,
никаких слов. Сознательной личности не нужно
одевать любимую маску Христа, Гёте или малень-
кой Нелли. И разумеется, никакой теологии,
никакой метафизики. Только простой акт
умирания, факт ясного света».
О.Хаксли
Отпустить последнее мгновение и открыться следующему
означает сознательно умирать от мгновения к мгнове-
нию.
Когда мы принимаем смерть внутри, жизнь становится свет-
лой и приемлемой. Едва ли не самое замечательное в столкновении
со смертью — это глубина, на которой она поглощает наше вни-
мание. Если вы можете полностью пережить хотя бы одно мгно-
вение бытия, вы найдете то, что всегда искали: Мы привыкли не
обращать внимания на многие вещей, но смерть приковывает к
себе наш взгляд.
В некотором смысле весь этот разговор о смерти — уловка.
Ведь все, что мы называем смертью, распространяется только на
тело. Смерть угрожает нашему кажущемуся существованию толь-
ко в той мере, в которой мы верим в эту угрозу. Она заставляет нас
уделять внимание. Сосредоточиваясь на смерти, мы становимся
полностью живыми. Ведь, где бы ни было наше внимание, где бы
ни было наше осознание, там мы переживаем жизнь.
Фактически, возрастание в последнее время интереса к «опас-
ным видам спорта», таким как альпинизм, прыжки с парашютом
и серфинг, вполне может быть еще одной уловкой, направленной
на то, чтобы заставить себя пребывать в настоящем. Многие гово-
рят, что они «чувствуют себя полностью живыми» только тогда,
когда занимаются такими видами спорта. Ведь при этом человек
должен быть внимательным, и чем более он внимателен, тем полнее
он живет. Возможно, именно поэтому многие умирающие также
говорят, что никогда до этого не были в такой мере живыми. Когда
мы внутренне принимаем смерть, мы прекращаем отрицать, су-
дить, раздражаться и не занимаемся больше торговлей. Мы не
отталкиваем свою депрессию. Мы задаем себе принципиальный
вопрос: «Кто умирает?» — и отказываемся от сопротивления и
знания, потому что видим, что они блокируют наше понимание.
Возможно, первое представление о процессе признания, от-
крытия и отпускания, который мы называем «осознанным умира-
нием», мы получаем тогда, когда видим, что мы не тело. Это по-
нимание постоянно находится в процессе развития. Мы видим, что
обладаем телом, но тело — это не мы. С таким же успехом можно
носить пальто, но не быть пальто. Пальто уважают за то, что оно
есть данностью текущего момента, а также за то, что, принимая во
внимание перспективу длинного зимнего путешествия к мудрости
и любви, было бы неразумно потерять или порвать его. Но когда
приходит весна, человеку больше не нужно пальто. Тогда он вы-
брасывает его или сдает в химчистку.
Один парень как-то сказал, что постиг, что «является тво-
рением, которое постоянно меняется в процессе становления». Он
видел совершенное раскрытие каждого мгновения, и при этом он
не чувствовал ничего, что он должен делать. Он понял, что все его
усилия, направленные на то, чтобы стать кем-то или чем-то,
«только притупляли очарование того, что есть».
Стадии становления, нашего постоянного стремления кем-то
стать, растворяются в бесстадийности чистого бытия. Это конец
всех стадий. Это подобно тому, как вы входите в пустую комнату
бездетен и без дверей. Пробуждаясь ото сна, мы обнаруживаем, что
никогда не спали (что сон также был всего лишь частью сна). Это
есть выход за пределы сотворения и разрушения. Вы не являетесь
ни танцором, ни танцем, ни даже площадкой, на которой про-
исходит танец, ни музыкой, ни даже электронами и пустым прос-
транством между ними, ни восприятием их, ни осознанием, что вы
не являетесь одним их них, ни чувствами, которые возникают у вас
в ответ на это осознание, ни даже состоянием «Я не знаю», в
котором все это можно ясно увидеть. Вы понимаете, что вы не
можете знать, кто вы, вы можете только быть собой.
Наше восприятие вселенной меняется. Вопрос «Кто умирает?»
тоже меняется, когда мы видим, что все старое — не такое, каким
мы его себе воображали. Каждая «вещь» видится нам более реаль-
ной, чем когда-либо раньше. Это не просто то, обо что вы спотк-
нулись, идя ночью в ванную. Вещи не так сильно связаны с вами,
но все же исполнены вибрирующей таковости. Они обладают не
отдельной реальностью «этого» или «того», а основополагающей
таковостью, из которой построено все.
Когда мы отказываемся от старых мыслей, ощущений, моде-
лей, концепций, старый мир растворяется, а на экране сознания от
мгновения к мгновению начинает формироваться новый мир. Это
не привычный старый потертый кинофильм, который до сих пор
заменял нам истину. И хотя поначалу мы страдаем из-за его потери,
потери того, что так хорошо знали, — скоро мы отказываемся от
ложной безопасности и страданий, которые определяли нашу во-
ображаемую территорию тела и ума. Новое появляется, когда мы
открываем в себе более глубокие уровни своего «я не знаю». Мы
больше не стремимся стать кем-то или чем-то. Мы просто откры-
ваемся всему. Мы больше не становимся, а просто пребываем.
Смерть тела сопровождается меньшей агонией, чем смерть
эго, отдельного «я». Смерть «я» — это отрыв всего, что нам кажется
незыблемым, разрушение стен, которые мы построили для того,
чтобы за ними прятаться. Когда мы отказываемся от стереотипов,
которые постоянно присутствуют в страдающем уме, может воз-
никнуть головокружение и тошнота. Это подобно выходу из кро-
хотной пещерки на горный склон, с которого открывается жи-
вописная панорама Гималаев. Это означает смерть всего, чем мы
привыкли себя считать, всех мыслей и проекций, которые так
сильно привлекали нас в прошлом и обещали сделать из нас кого-то
в будущем. Всему этому нужно позволить умереть в потоке уходя-
щей жизни.
Когда мы позволяем умереть всему, чем мы себя воображали,
все вокруг видится по своей природе пустотным, непостоянным.
И мы переживаем мимолетность отдельного «я», к которому так
долго были привязаны. Когда мы видим природу этой мнимой
отдельности, мы понимаем, что в действительности нет того, кто
умирает, и что только иллюзия пашей отдельности перерождается
снова и снова. Тогда, если возникает одиночество, тревога или
страх, мы осознаем их как стремления, которые сопровождают нас
из воплощения в воплощение. Все видится нам как приход и уход.
Нам кажется, что мы впервые внимаем мудрости и состраданию
Будды или Иисуса — нашей подлинной природы.
Физическую смерть начинают уважать за то, что она дает
прекрасную возможность выйти из тела, признать относитель-
ность всего, что мы считаем субстанциональным. Выходя из тела,
мы видим, что все, о чем мы думали, что это мы (ум и тело), на
самом деле вовсе не такое, каким мы его себе представляли. Так мы
приближаемся к истине за пределами разума.
«Как могло случиться так, что вы начали так сильно доверять
своим мыслям, когда на самом деле они не стоят на месте ни одного
мгновения?» «Кто думает это?»
Ум-тело больше не стараются любой ценой защитить себя.
Стадии становления создаются инерцией нашей борьбы за полу-
чение удовольствия. Возможно, это и есть так называемая «жажда
жизни». Но отказ от становления дает возможность увидеть осно-
вополагающее единство бытия, получить глубокое удовлетворение
от того, что никого не нужно защищать и никем не нужно быть.
Так жизнь приобретает новую легкость и спокойствие. Мы пос-
тигаем, что продолжением страдания является также все то, что мы
изобрели, чтобы отвлечь себя от страданий, даже наши слабые
попытки контролировать мир или обладать им, которые мы назы-
ваем «пониманием».
«Достаточно избавиться от недопонимания — понимание по-
заботится о себе само».
Страдание, возникающее вследствие «попыток понять», вы-
яснить наше отношение к вселенной, выяснить, «где мы нахо-
димся», основывается на представлении о том, что мы отделены.
Мысль никогда не может объять реальность, потому что мыслимое
— это малая толика реального. Тогда мы отказываемся от частич-
ного понимания, чтобы непосредственно переживать истину и не
пытаться вместить ее в своем поверхностном рассудке.
Махараджи однажды обратился к своему последователю и
сказал: «Не будь привязан даже к следующему вдоху».
Когда ум и сердце сходятся воедино в своей любовной ка-
питуляции и ясном принятии того, что есть, — только тогда осоз-
нанная смерть оказывается возможной. Наблюдая процесс, кото-
рый мы всегда по ошибке принимали за «я», мы видим, что все
возникающее уходит, заканчивается и сменяется следующим мгно-
вением — что даже само время постоянно умирает.
Смерть — это иллюзия, на которую мы все попались, поэтому
мы должны внимательно следить за тем, чтобы «осознанная
смерть» не стала еще большей иллюзией, когда мы вообразим, что
знаем, что такое смерть.
Мы слышим о смерти мастеров дзэн, святых, всех, кого счита-
ем «выдающимися людьми», и узнаем, что они умирают без малей-
шего сопротивления. Нам кажется, что мы на такое не способны.
Но я вижу, что многие люди, приближаясь к смерти, пребывают в
замешательстве, но в конце концов достигают единства с процес-
сом умирания. Они, надо полагать, в последние месяцы своей жиз-
ни проходят то, что можно назвать «перевоплощениями». Они
углубляют работу, ради которой, возможно, родились. Они больше
не являются кем-то отдельным, кем-то «умирающим сознательно».
Они становятся просто пространством в пространстве, светом в
свете.
Робин было тридцать три, когда я познакомился с ней. В
течение последних двух с половиной лет она работала со своим
раком. Когда ей поставили диагноз, она была агентом страховой
компании. «Тогда я была довольно угловатой», — сказала она.
Пытаясь понять процесс исцеления, открываясь своей косности,
которая вполне могла быть причиной ее болезни, она начала иссле-
довать саму жизнь. В течение полутора лет, которые прошли после
постановки смертельного диагноза, она углубила свое участие в
жизни посредством медитации, молитвы и чтения духовных текс-
тов, которые до этого времени для нее практически не имели
смысла.
«Каким великим учением является этот рак!» —- воскликнула
она, начиная рассказывать то, что случилось с ней накануне ночью.
Она поведала о том, что ей показалось, что она приближается к
смерти. И когда она открыла свое сердце в молитве, она почувст-
вовала, что движется в великом туннеле, который скоро закон-
чился, и она оказалась на широкой золотистой ладони. Впервые за
несколько месяцев она не чувствовала боли, и вот, полежав на
ладони и насладившись спокойствием, она подумала, что, должно
быть, разленилась, если до сих пор не посмотрела по сторонам.
Тогда она стала на четвереньки, выглянула за край ладони и увидела
то, что ей показалось бесконечным звездным небом. Она сказала,
что ее взгляду открылись десятки тысяч мерцающих звезд и что
каким-то образом она близко знала их все и, фактически, была еще
одной такой звездой. Она не знала, как такое возможно; она знала
только, что это так. Одна из звезд приблизилась, и это был Иисус,
затем вышла другая, и это был Рамана Махарши. Затем каждая из
этих звезд снова вернулась на звездное поле и стала такой же, как
и все остальные. В этот момент, по ее словам, она поняла, что
природа всех вещей одна. Через мгновение окружающая обстанов-
ка растаяла, и она обнаружила себя в своем больном теле. Она
сказала, что после этого переживания она преисполнилась чувст-
вом, что смерть — это «ничего особенного».
Через год она, казалось, подошла к «концу игры» и вот-вот
должна была умереть. Она знала, что в традиции эскимосов и
североамериканских индейцев умирающий собирает всех своих
родственников и порой ждет несколько недель, пока они соберутся,
чтобы попрощаться с каждым из них и пожелать им всего наилуч-
шего, прежде чем вернуться в спокойную комнату и умереть мир-
ной смертью. Она решила, что также попробует практиковать
сознательное умирание такого рода. Она сделала многое в прошлые
годы и подумала, что это будет совершенным проявлением соз-
нания, над которым она столько работала в месяцы страданий и
беспокойства. Она пригласила своих близких прийти к ней домой
10 марта, чтобы быть вместе с ней в вечер ее смерти. Когда при-
ближалось десятое число, ей, по ее словам, приходилось держаться,
чтобы не умереть «раньше отведенного времени», не пережив глу-
боко прощание с близкими накануне смерти. Утром назначенного
дня ее бывший муж, шестилетний сын, сестра (врач), брат со своей
женой и я — все мы собрались, чтобы проститься с той, кого мы
так сильно любили. Близился вечер. Был накрыт стол, но мало кто
ел. Мгновение было исполнено энергии прощания. Около восьми
вечера сестра и брат помогли Робин перейти из спальни в гостиную.
Это было очень сильное мгновение. Она была очень ясной, пол-
ностью принимала свою смерть и удовлетворение, которое эта
смерть давала ей, — радость быть с близкими людьми и оставить
свое тело без сожаления и без незаконченных дел. После полутора
часов общения она почувствовала себя слабо, и ее препроводили
обратно в ее комнату. Все остались сидеть в гостиной, глядя в глаза
друг другу с грустью и пониманием. Каждый из нас попрощался с
ней и пожелал ей всего наилучшего в новом путешествии сознания.
Когда дверь за Робин закрылась, многие плакали от тоски по той,
которую больше не увидят.
В пять часов утра на следующий день Робин проснулась и
сказала: «О черт!», и мы провели целый день за разговорами о том,
что держит ее здесь, о ее желании «умереть сознательно» и о некон-
тролируемости потока событий. В эту ночь каждый из нас приходил
в ее комнату и прощался с ней в последний раз, так как нам всем
казалось, что она доживает свои последние часы на земле. Вечером
мы читали ей Библию, а она с умиротворением слушала. Было
решено, что я буду ночевать в ее комнате в спальном мешке, чтобы
быть рядом с ней в последние мгновения перед смертью.
В четыре часа утра мы оба проснулись, глядя друг другу в глаза,
и начали смеяться от того, что природа лучше нас умеет отсчиты-
вать время. Так продолжалось много дней. В первые несколько
дней утром мы первым делом возвращались на уровень «ноль»,
отпуская все предрассудки, открываясь процессу, каким он был. К
четвертому дню наше общение на заре продолжалось только около
получаса. Мы перешли на общение с помощью тишины, а не с
помощью слов. Наша работа вечером, приблизительно за час до
отхода ко сну, состояла в том, чтобы открываться образу Иисуса,
который проявлялся в ее сердце все ярче каждый день.
Постепенно день за днем ее идеи о том, кто она как «сознатель-
ная личность», ее идеи об открытии смерти, о том, что такое смерть,
начали растворяться. Ей не дано было даже быть той, кто умирает
сознательно. Она становилась все слабее и слабее, она больше не
принимала пищи, широко открывалась смерти, но все же не могла
умереть. Иногда она была немного в замешательстве, но чаще
излучала любовь.
Все поселились в доме Робин, чтобы быть с ней во время ее
смерти. Через неделю после начала процесса, она проснулась утром
и своим тоненьким, как у птички, голоском сказала: «Сегодня
ночью мне казалось, что я должна покинуть тело. Иисус стоял
справа от меня, и я спросила у него, возьмет ли он меня, но он сказал
«Нет», потому что еще не пришло время. Все это дается мне, чтобы
я научилась доверять и терпеть. И вот я по-прежнему здесь».
По мере того как шли дни, она должна была отказаться даже
от понимания того, как все есть. Она должна была отказаться от
своего знания и просто присутствовала. Через несколько дней,
когда мы проснулись, я спросил ее: «Что происходит?», — и она с
необыкновенной ясностью ответила: «Я не знаю». Однако это «Я
не знаю» таило в себе такое глубокое удовлетворение,-какого я не
слышал в ее словах раньше. Наконец-то она не знала, и с ее стороны
было очень хорошо не предугадывать течение процесса, а просто
отдаваться ему. Это позволяло ей присутствовать еще в большей
мере. Она отпускала каждый день, каким он был. Она просто дове-
ряла мгновению, ничего не ожидая от него. Она перестала задавать-
ся вопросом о том, когда все случится. В ней осталась только
капитуляция перед Богом, только мягкость и открытость всему,
что могло случиться. Все, что мы воображаем, теряется в умирании:
личность, наше чувство истории, ваши цели, представления и мо-
дели уходят, и только сознание остается. С каждым днем она ста-
новилась все более прозрачной. Доверие и терпение.
В течение первых дней по вечерам в окружении своей семьи
она готовилась к смерти. Но по мере того как проходили недели, у
нее больше не было никакого сознательного приготовления, а толь-
ко ироническое удивление по поводу того, как все происходит.
Иногда со стороны казалось, что она рождается, а не умирает.
Здесь я сделаю небольшое отступление и скажу, что во всех
таких историях о «сознательном умирании», каким бы идеальным
оно ни было, иногда наступает время, когда старый ум дает о себе
знать. Даже у больных, которые достигли значительной ясности,
часто бывают мгновения замешательства. Бывают ситуации, когда
ум замыкается на каких-то страхах или желаниях. Однако про-
щение себя и светлая грусть по поводу неконтролируемости со-
бытий позволяют вскоре справиться с уплотнением ума и снова
вернуть чувство пространственности.
Когда мы собрались две недели назад все вместе для того,
чтобы проводить Робин, никто из нас не рассчитывал на то, что это
будет так долго. Когда я приехал к ней за день до предполагаемой
кончины, я рассчитывал вернуться домой через день или два. Одна-
ко теперь прошло уже двенадцать дней, и меня уже давно ждали на
медитационном семинаре, на котором я должен был проводить
занятия. Было очевидно, что мы с ней сделали необходимую работу.
Она медленно таяла, выходя за пределы себя, и та небольшая по-
мощь, которая ей могла понадобиться, могла быть оказана по
телефону. Прежде чем я сел в машину и направился на семинар,
который находился на расстоянии в пятьсот миль от ее дома, мы
решили, что я каждый день буду делать «контрольные звонки» и
помогать ей, если это будет необходимо. Когда я прощался с ней,
зная, что, скорее всего, больше не увижу ее в этой форме, я обратил
внимание на то, как она моргала и как она отпускала мою руку, и
понял, что у нее осталось очень мало привязанности и сопро-
тивления.
По прибытии на семинар я позвонил ей и узнал, что у Робин
все хорошо и процесс продолжается своим чередом. Каждый день
я звонил ей с семинара и чувствовал, как мало ей теперь нужно от
окружающих.
Когда у нее возникало какое-то замешательство, мы обсуждали
его и вместе смеялись над тем, как сильно ум привязывается к
старому. Каждый раз она снова возвращалась к доверию и тер-
пимости. Я наблюдал, с какой легкостью она каждый раз возвра-
щала себе равновесие. Однажды, пробыв на семинаре уже неделю,
я позвонил и обнаружил, что Робин сильно взволнована. «Возмож-
но, я теряю равновесие. Я не знаю, что со мной происходит, мой ум
мечется как не в себе...» Я спросил у нее, что изменилось в ее
окружении, и она сказала, что ничего, только вот она больше не
могла глотать микстуру Бромптона, которую она использовала в
течение нескольких месяцев, чтобы справиться с болью, и поэтому
доктор прописал ей морфиновые свечи. Задумавшись на мгно-
вение, я улыбнулся. «Робин, что удивительного в том, что после
того, как ты принимала пять раз в день лекарство с кокаином, ты
чувствуешь привязанность к этому старому другу». «Вот оно что,
— сказала она, и мы вместе засмеялись. — Я полагаю, что мне
придется расстаться и с этим другом. Еще одна возможность отп-
устить привязанность».
Через несколько дней в пять часов утра, медитируя с первой
группой, я начал чувствовать боль у себя в груди. Наблюдая, как
это ощущение усиливается и углубляется, через несколько минут я
подумал, что переживаю галлюцинацию умирающего. Не удиви-
тельно, думал я, принимая во внимание, со сколькими людьми я
был, когда они умирали. Я не знал, откуда ко мне приходит это
ощущение, но все, что я мог сделать, — это оставаться открытым,
чтобы увидеть, что принесет с собой следующее мгновение. Мне
казалось, что давление вытесняет что-то из моих легких. Мне при-
ходилось сосредоточиваться на каждом дыхании. Создавалось впе-
чатление, что я должен был сознательно втягивать в себя кислород,
чтобы не потерять сознания. Поскольку дышать мне становилось
все труднее, а боль распространилась по всей груди, я чувствовал
тенденцию тела сжиматься после каждого вдоха, но до тех пор, пока
я оставался открытым, у меня было пространство для переживания.
Так я пребывал с происходящим, не называя его и даже не
пытаясь понять его, а просто стараясь оставаться открытым к нему.
И вот через десять минут я услышал голос Робин: «Мы были так
близки, мы так много дали друг другу, и хотя мне нечем отблаго-
дарить тебя, я знаю, что ты хочешь знать, как чувствует себя уми-
рающий, и поэтому я делю с тобой свою смерть». «Что же, это очень
интересная мысль, — думал я про себя, — какой бы она ни была,
истинной или ложной, это всего лишь мысль». Я настраивался на
то, чтобы «не знать», но все же чувствовал, что переживаю процесс
умирания, каковы бы ни были причины этого. С каждой минутой
мне было все труднее дышать, и я чувствовал, как все тело перепол-
няется чувством опасности. Загорелся красный свет. Очевидно,
происходило что-то такое, что тело рассматривало как угрозу. Ког-
да я наблюдал попытки тела привязаться, во мне появлялся страх.
Было похоже на то, что тело непроизвольно пытается ограничить
огонь внутри, пытается не выпустить его наружу, но огонь про-
жигает себе путь.
Я пытался просто дышать, не думать больше ни о чем, потому
что чувствовал, что если я отвлекусь, то сразу же потеряю сознание.
В теле была только боль и тихий свист воздуха, который с большими
усилиями входил в легкие и выходил из них. Где-то через двадцать
пять минут я стал чувствовать такое сильное давление в легких, что
казалось, что что-то выталкивает меня наружу, однако я не мог
справиться с этим. Я чувствовал, что просто должен предоставить
этому ощущению пространство, что любые попытки контроли-
ровать его заставят меня взорваться. Я чувствовал себя, как тюбик
с зубной пастой, который начали сдавливать, не открутив колпачок.
Но внезапно ум сказал: «Оставаться внутри? Зачем?» — и ответа не
последовало.
Внезапно на меня снизошел великий покой. Мои ценности
сильно изменились: покинуть тело мне показалось совершенно
уместным, и не было никаких оснований сопротивляться или при-
вязываться. Я чувствовал себя так, будто вспомнил то, что забыл,
когда родился. После этого давление в груди показалось мне совер-
шенно естественным. Я понял, что оно делает именно то, что
должно было делать: выталкивает меня из тела. Прекрасно! Смерть
теперь уже не была угрозой. Фактически, она стала еще одним
бессмысленным пузырьком в потоке изменений и несла в себе
чувство радостного ожидания. Казалось, она говорит мне: «Зачем
оставаться в теле? Как ты мог быть настолько глупым, чтобы дер-
жаться за него? Все пребывает в совершенстве!» Меня переполнило
понимание того, что все таково, каким оно должно быть. В свете
этого понимания я перестал относится к боли и давлению как к
врагам, а увидел в них друзей. Это было очень приятно. Это не
противоречило моим намерениям, а вполне соответствовало им.
Приоритеты изменились: «Пусть это случится, продолжай, продол-
жай, пусть все будет так, как оно должно быть!» Боль по-прежнему
присутствовала, но раскрытие было грандиозным. Я не цеплялся
больше за жизнь. Моя жизнь простиралась за пределы тела. «О, это
так и должно быть; все случается идеально!» И снова я услышал в
своем сердце голос Робин, которая сказала: «А теперь пришло
время перестать быть Робин и стать умирающим Христом», — и
тогда переживание стало не похоже даже на отождествление с тем,
кто умирает, со мной или с ней; это был просто совершенно раз-
вивающийся процесс. Теперь я чувствовал себя не телом, а кар-
мическим узлом, процессом в его следующей совершенной стадии,
сознанием, выходящим из сосуда, смертью, которая есть лишь еще
одна часть жизни. Тишина.
Когда звон колокольчика возвестил о конце медитации, ум
спросил: «Что это было? Может, интересная галлюцинация, а мо-
жет... кто его знает». Я поднялся, но боль в груди все еще чувство-
валась. Придя завтракать, я еще не успел притронуться к пище, как
меня позвали к телефону. Звонил брат Робин. Она только что
умерла.
Этот случай дал мне понимание важности того, чем мы за-
нимаемся. Я понял, почему люди, которые умирали очень тяжело,
в последние мгновения переживали серьезные изменения, преодо-
левая кажущееся раскрытие за пределы всех незаконченных дел,
опасений и привязанностей, которое было у них вплоть до этого
времени. Для некоторых из них это «понимание» приходило за
несколько дней и даже недель до смерти. Другим, казалось, оно
открылось только за мгновение до смерти. Я всегда удивлялся
фотографиям умерших в Освенциме, потому что у них на лице не
было страданий. Это был феномен, который раньше я не мог
понять, но теперь он показался мне очевидным: в какое-то время
— возможно, за мгновение до того, как жизнь покидает тело, —
ими постигается совершенство происходящего. Фактически, это
переживание может быть очень распространенным. Возможно,
даже те, кто был очень сильно привязан, в момент смерти встреча-
ются с совершенством и бесстрашием.
Робин пришлось отказаться от всего. Она стала просто откры-
тым пространством. Ее смерть не была больше чем-то прибавлен-
ным к личной истории. Фактически, смерть оказалась для нее сли-
янием с той ее частью, которая была открытым сердцем Иисуса.
Отказавшись от всех своих идей о смерти — даже о «сознательной
смерти», — она отошла в сияющую истину.
Когда мы знакомимся с великим разнообразием духовной
литературы, с биографиями святых, с традицией сочинять стихот-
ворения перед смертью, с рассказами о том, что многие мастера
дзэн умирали с юмором и легкостью, мы снова и снова видим
примеры сознательного умирания людей, которые чтят свое тело,
но расстаются с ним безо всякого сожаления. Такие люди закан-
чивают свои дела в каждое мгновение. Они проживают свою жизнь,
как выразился Судзуки роши, «не оставляя следа».
Именно эта жизнь без следа, это постоянное умирание для
всего происходящего, позволяет нам каждый вечер отходить ко сну
с той бесстрастностью и полнотой, которую Дает осознание, что
делать больше нечего и ничто не осталось недоделанным. Возмож-
но, нечто подобное имел в виду Судзуки роши, когда он сказал:
«Даже если солнце взошло на западе, у бодхисаттвы, мудрого су-
щества, которое служит нам всем, есть только один путь».
Великий японский поэт Басе писал: «С древних времен сущес-
твует обычай оставлять после себя стихотворение смерти, и, воз-
можно, я тоже должен написать такое стихотворение. Но каждое
мгновение жизни является последним, каждое стихотворение —
стихотворением смерти! Зачем, в таком случае, мне писать еще
одно? В этот мой последний час у меня нет стихотворения». Когда
мастер Такуан умирал, его ученики попросили его написать стихот-
ворение смерти, но он отказался. Они настаивали, и тогда он на-
писал один иероглиф «сон» и отошел.
Когда мы слышим подобные истории, мы боимся, что такое
глубокое осознание, такая открытость в процессе смерти недоступ-
ны нам. Однако я не раз убеждался, что это не так. Смерть часто
позволяет нам проявить лучшее, что в нас есть. Для многих жизнь,
прожитая в стремлении к истине, оказывается не напрасной.
Однажды мне позвонила женщина, которая спросила: «Прав-
да, что вы помогаете людям умирать сознательно?»
Через несколько дней Пам приехала, чтобы встретиться с на-
ми. По ее словам, она чувствовала, что пришло время уходить
глубже, поскольку ее меланома быстро прогрессировала. Она рабо-
тала с болезнью уже несколько лет, но теперь, казалось, ей стало
хуже. Она сказала, что занималась медитацией самостоятельно, но
поскольку теперь ей казалось, что она умирает, она хотела работать
с нами. Она сказала, что желает использовать смерть как средство
для достижения спокойствия, которого ей недоставало. Казалось,
она могла найти свой путь, занимаясь раскрытием сердца, и поэто-
му мы порекомендовали ей Иисусову молитву: «Господи Иисусе
Христе, помилуй мя».
Постепенно в молитве ее сердце начало смягчаться.
Через несколько дней она легла в больницу на небольшую
операцию мочевого пузыря, в ходе которой ей должны были уда-
лить опухоль, причинявшую немало хлопот. Раньше она подверга-
лась такой же операции, но тогда она чувствовала себя в больнице
очень неуютно. Теперь же ее сердце было таким полным, что она
воспринимала все очень легко и сказала, что больница напоминает
ей храм. Переживания в теле напоминали ей о том, что нужно
присутствовать. Но мысли об опасности, то и дело возникавшие в
уме, прерывали ее медитацию.
— Ум продолжает вмешиваться в мое сердце, — сказала она.
— Неужели у вас внутри живут эти двое? В чем различие между
ними? — спросил я.
— Двое существуют только тогда, когда я отождествляюсь со
страхом в уме, — ответила она.
Она продолжала работать, и постепенно ее ум успокоился. В
конце концов он стал полностью послушен сердцу. «Ничто не
отделено от Бога, кроме того, что мы считаем отделенным», —
сказала Пам.
В течение месяцев мы работали над процессом нашего раз-
вития, и она иногда чувствовала, как в ее немощной груди бьется
священное сердце Иисуса. Рассказывая своим четверым детям о
процессе, через который она проходит, она продолжала следовать
указаниям доктора, не заботясь, как раньше, о том, чтобы лечение
было «эффективным». Она сказала, что оно было эффективным в
той мере, в которой она уделяла внимание происходящим изме-
нениям и замечала, как ум цепляется за возможность исцеления
тела. Иногда, когда она чувствовала себя лучше, она говорила, что
ее ум автоматически порождает сценарии ее исцеления, которое,
как ей казалось, вот-вот должно было случиться по милости Христа.
Но она поддерживала свою открытость, свое «Я не знаю», и позво-
ляла таким мыслям свободно парить в теплоте и терпимости серд-
ца. Она просто продолжала открываться единству, которое вклю-
чало в себя жизнь и смерть. Когда у нее возникал страх, она встре-
чала его со смирением и готовностью, дававшими простор для
дальнейшего роста. В ней практически не осталось сопротивления.
Через несколько месяцев после нашей первой встречи, Пам
посетила наш пятисуточный семинар, который мы проводили в
Санта-Круз, Калифорния, в восьмидесяти милях от ее дома. Через
полтора дня жизни на семинаре она начала ощущать сильную
головную боль. Она постепенно теряла дар речи. Однажды, по ее
словам, она проснулась и, начав говорить, обнаружила, что ее слова
подобны «смеси букв, брошенных в воздух». «Как это здорово! —
сказала она впоследствии. — Я долго была юристом, «глашатаем
правды», как они выражались, а теперь мои слова вообще не имеют
смысла. А разговоры о милости Христа! Как хорошо, что я больше
не могу об этом говорить. Слова мне больше не понадобятся», —
и она от души рассмеялась.
Когда боль в голове начала усиливаться, она легла у себя в
комнате и, казалось, вошла в легкую кому. Вокруг нее собрались
несколько друзей, но никто не мог ей помочь. Лежа на кровати, она
корчилась и стонала, и даже болеутоляющее средство, которое ей
дали, не помогало. Ей было очень плохо, во рту пересохло, капли
пота высыпали на лбу, все тело сотрясалось от невыносимой боли.
Сидя рядом с ее кроватью, я почувствовал, что молюсь о том,
чтобы она была освобождена от этих адских болей, от которых,
казалось, сжимается все ее тело. Однако боль продолжалась, и все
в комнате должны были отдаться ее интенсивности. Вскоре я вер-
нулся, чтобы проводить занятия в группе вечером, но скоро меня
вызвали и сказали: «Пам, кажется, очень плохо. Возможно, она
умирает. Вам лучше быть с ней». Когда я вошел в комнату, я
почувствовал то, чего не замечал раньше. Я стал на колени возле ее
кровати и неожиданно для себя произнес: «Пам, здесь Христос».
Внезапно выражение ее лица изменилось, и тяжесть, казалось, по-
кинула ее. Она вошла в то, что можно было назвать чистым экста-
зом, который в течение нескольких следующих часов был таким
сильным, что никто не мог находиться рядом с ней, не чувствуя при
этом прилива радости. Казалось, все ее тело излучало сострадание
и трансцендентную любовь. Люди выходили из комнаты со сло-
вами: «Мне неловко признаться, как высоко я заходил, находясь
рядом с ней. Я должен грустить, потому что хорошо знаю, чем это
кончится, но почему-то я чувствую себя восхитительно».
Через несколько часов Пам снова ушла в кому, но по-прежнему
была исполнена радости и спокойствия. Пришел врач и собирался
дать ей еще обезболивающего, но она выглядела настолько целос-
тной в своем безмолвии, что он решил не возмущать ее равновесия.
Это напомнило мне о враче, который год назад пришел к одной
больной, с которой мы тогда работали. Ей как раз удалось смягчить
сопротивление и открыться страданию. «Я пришел, чтобы помочь
ей, — сказал он, — но теперь понимаю, что должен учиться у нее».
Одна знакомая Пам, боясь, что она умирает, позвонила ее
родственникам и попросила, чтобы ее забрали домой. Через не-
сколько часов ее бывший муж вошел в комнату, ожидая всего, чего .
угодно, от людей, которых называл «смертниками». Его бывшую
жену окружали несколько человек, лица которых лучились энер-
гией, и каждый входящий в комнату сразу чувствовал это. Он сел
рядом с ней, не в состоянии сказать и слова, и думал, должно быть,
только о том, чтобы поскорее забрать ее из этого странного окру-
жения. Но в комнате был такой покой, такая тишина! Не было
никаких проблем, ничто не имело значения. Она просто умирала.
Через час мы шли с ним по улице, и он говорил: «Знаете ли, прошло
пять лет с тех пор, как я отошел от пути. Я потерял Бога. Но после
того, что я увидел здесь, я, кажется, начинаю понимать, что это все
значит».
Вскоре после этого прибыли ее дети и сели возле кровати так
же, как и все остальные. Это было частью бесценного процесса, в
котором всем нам довелось участвовать. Тринадцатилетним близ-
нецам было намного тяжелее принять его, чем старшим дочерям.
Близнецы с самого начала не могли примириться с болезнью ма-
тери, но теперь это стало возможным. Никто в комнате не навязы-
вал себе страдание, и никто не отталкивал его. Грусть была умест-
ной, смущение тоже. Они могли делать все, что хотели. Им не
нужно было притворяться святыми. Им не нужно было быть таки-
ми, как все. И вскоре они тоже стали частью этой мандалы любви
и принятия, образовавшейся вокруг Пам, которая спокойно лежала
на кровати.
Ее семья решила, что это лучшее место для нее и для них то же.
Им отвели комнату, где они могли разместиться на несколько дней,
чтобы проводить Пам, которая вот-вот должна была отправиться
в новое путешествие сознания.
Прошло еще два дня, в течение которых Пам находилась в
состоянии, напоминающем кому. Ее комната была заполнена тихой
радостью и чувством совершенства вещей. Но семинар должен был
закончиться через несколько дней, и было непонятно, умрет ли она
к тому времени или нет. Поэтому вечером, когда все отправились
ужинать, я сел возле нее и сказал: «Сегодня четверг, сейчас вечер,
мой друг. Семинар заканчивается завтра. Мне кажется, что если ты
собираешься умереть, то сегодня самое время сделать это, потому
что завтра бродячий цирк уедет из города». Вскоре после этого она
вышла из комы и начала говорить. Она сказала, что чувствует себя
хорошо, «действительно довольно легко», и что боли нет совсем.
Склоняясь над ней как специалист, я подумал о том, что, возможно,
у нее остались незаконченные дела, и спросил:
— Есть ли что-нибудь, что бы ты хотела сделать перед смертью?
— Да, — ответила она, смеясь, — прожить еще десять лет.
На следующий день она поехала домой вместе со своими родными.
Через несколько дней я пришел к ней домой. Входя в ее ком-
нату, я почувствовал вокруг нее великое пространство. Мои мысли
казались в нем прыгающими шариками. Какой неуклюжей была
каждая из них в этой тишине! Мой ум был таким тяжелым по
сравнению с этим мягким пространством, потому что в своем уме
она не была поймана. Было только пространство. И я вспомнил
друга, который рассказывал мне о своем посещении семинара,
возглавляемого мастером дзэн. Входя к мастеру для очередного
интервью, моему Другу каждый раз казалось, что мастер знает, о
чем он думает. Однажды он пришел к мастеру и пожаловался:
— Когда я вхожу сюда, мне кажется, что вы знаете, о чем я
думаю.
Роши посмотрел на него с улыбкой.
— Что ж, я не думаю ни о чем, а значит, это явно что-то с тобой,
— ответил он.
Пам тоже не была привязана ни к чему. Казалось, что она уже
не «кто-то». У нее в комнате присутствовало чувство единства. Она,
казалось, не имеет границ.
Она мягко посмотрела на меня и сказала с недоумением:
— Знаешь, несколько дней назад, когда я вышла из комы, на
моей кровати сидел Махараджи и все смеялся, смеялся, смеялся.
Я был немного удивлен ее спонтанной связи с Махараджи,
поскольку в течение нескольких месяцев ее точкой соприкосно-
вения с реальностью был Иисус. Никто ни разу не призывал ее
думать о Махараджи. Казалось, это что-то возникшее само по себе.
Поэтому я спросил ее:
— А как насчет твоей связи с Иисусом?
— Здесь нет ничего удивительного, — сказала она. — Иисус
имеет дело со страданием, но я больше не страдаю. В то же время
Махараджи для меня олицетворяет чистую радость.
В следующие недели она два раза снова уходила в трехдневные
состояния, напоминающие кому. Она называла их «каникулами» и
говорила, что не может адекватно описать, что при этом проис-
ходит с ней. Тем не менее, по ее словам, «каникулы», напоминали
пребывание в мире хоралов греческой православной церкви, кото-
рые одна знакомая давала ей послушать в записи на магнитофоне.
— Из всего, что я знаю, для описания этих пространств лучше
всего подходит полнозвучное церковное пение, — сказала она.
Каждый раз, когда она выходила из комы, у нее начинались
боли, но через некоторое время снова наступало облегчение, и не
было проблем вообще. После каждого цикла, начинавшегося ко-
мой и заканчивавшегося облегчением, она становилась все яснее и
прозрачней. Это не значит, что у нее не было трудных мгновений.
Иногда она чувствовала себя потерянной. Иногда ей очень не хо-
телось умирать, видя рядом своих детей. В ее комнате изредка
разыгрывались мелодрамы. Но она все больше становилась просто
пространством. Единственное, что она читала, был трактат Треть-
его патриарха дзэн.
Тара, которая так много заботилась о Пам в предыдущие ме-
сяцы, позже рассказывала мне: «Однажды во время одного из ее
обычных комообразных состояний я заметила, что глаза Пам ши-
роко открыты и она как бы смотрит вдаль. Она повторяла шепотом:
«Солнце, солнце, конец, конец», — и слезы потекли у нее из глаз...
Даже когда она начала страдать недержанием, мне было приятно
делать для нее самую неприятную работу. Мне никогда не прихо-
дило в голову жаловаться. Я думала только о том, как нам очистить
себя настолько, чтобы ее невинность коснулась наших сердец».
Рождественским утром Пам помогли спуститься в столовую,
чтобы она побыла со своей семьей в последний раз. Когда она
вернулась наверх, было ясно, что она начинает покидать тело. При
этом самое интересное было то, что, как заметили окружающие, у
нее уже не бьыо личности. Шло время, и она раскрывалась все
больше и больше, уподобляясь пространству. Она была подобной
процессу, происходящему в осознании, которое неделимо. Кто-то
сказал о ней: «Она больше не существительное, она глагол».
Через день или два в окружении друзей она родила сама себя.
Она была подобна пространству, растворяющемуся в пространст-
ве. Не было ни малейшего ощущения подталкивания или оття-
гивания. Казалось, она сама в недоумении наблюдает весь этот
процесс. Тара позже рассказывала: «Комната, казалось, была запол-
нена любовью и безмятежностью. Каждый молчаливо переживал
безмятежность. Пам спокойно перестала дышать и выскользнула
из тела. Слеза прокатилась по ее щеке, и она ушла». Это было
покиданием временной формы, переходом.
Когда Тадзи роши, современный мастер дзэн, был при смерти,
его главные ученики собрались возле его кровати. Один из них,
зная, что роши любит одну разновидность пирожных, полдня ис-
кал их в кондитерских Токио и вот теперь преподнес их Тадзи роши.
С едва заметной улыбкой умирающий роши взял кусочек пирож-
ного и начал медленно его жевать. Его постепенно охватила сла-
бость, и тогда ученики подошли к нему и спросили, есть ли у него,
что сказать им перед смертью.
— Да, — ответил роши. Ученики затаили дыхание, чтобы не
пропустить ни одного слова.
— Дорогие мои, это пирожное было очень вкусным, — сказал
он и скончался.
Когда такие существа умирают, они расширяются за пределы
себя. Они просто уходят, оставив после себя горстку праха.
+++++++===========
КТО УМИРАЕТ?
Мы все помешались в тюрьме —
Слишком долго живем мы в теле.
И в день своей смерти
Махараджи прошептал:
«Сегодня меня навсегда выпускают
Из центральной тюрьмы на
Свободу».
Но мы не живем в теле,
А тело живет в нас;
В своей жизни оно зависит от нас
(А не мы от него).
Иисус сказал:
«Аз есмь свет».
Вее мы.
Вечносияющий.
ГЛАВА 22
МОМЕНТ СМЕРТИ
Наблюдая за многими нашими больными, когда они уми-
рали, мы пришли к выводу, что момент смерти — это
чаще всего мгновение великого покоя. Как правило, даже те, кто
приближался к смерти в тревоге, перед смертью переживают рас-
крытие. Это напоминает смерть Робин, во время которой она,
казалось, вспомнила то, что было давно забыто. Отношение к
смерти, к выходу из тела, надо полагать, меняется в мгновения,
предшествующие смерти. Каким-то образом человек чувствует,
что все будет хорошо. Ум и сердце постепенно становятся одним
целым. Один человек, который умер, а затем вернулся, чтобы рас-
сказать нам о смерти, выразился так: «Смерть полностью без-
опасна».
Видя легкость, с которой люди способны умирать, я склонен
относиться к моменту смерти с великим доверием, позволяющим
в еще большей мере«не знать». Судя по всему, перед самой смертью
многие возносятся из ада на небеса, переходят от сопротивления к
великодушной легкости и уплывают.
Мы можем только догадываться о том, что такое смерть.
Однако в тибетской буддистской традиции развита сложная техно-
логия переживания смерти. Некоторые медитации призывают че-
ловека познакомиться с этим ценным мгновением, практиковать
умирание как средство глубокого переживания того, что лежит в
основе заблуждений нашей жизни. Умирание дает возможность
получить понимание того, как автоматические и, по существу,
безличные процессы ума ошибочно принимаются нами за отдель-
ное «я», за то, что мы можем потерять, за то, что мы должны
защищать от смерти (см. приложение II).
Такие медитации дают почувствовать процесс растворения,
который является главным физическим переживанием в переходе,
называемом нами смертью. Создается впечатление, что смерть —
это таяние, растворение. Каждая стадия, кажется, способствует
дальнейшему растворению. Границы становятся все менее очер-
ченными. Внутреннее и внешнее становятся одним целым. Уми-
рание — это постепенный процесс отхода. В различных традициях
говорится, что сознанию для того, чтобы покинуть тело, требуется
от двадцати минут до нескольких часов. Внутренний процесс рас-
творения и выхода из тела сопровождается некоторыми внешними
феноменами, которые врачи связывают с прекращением некото-
рых жизненных функций. Когда энергия, питающая отдельные
системы, покидает тело, ее присутствие в этих системах становится
все менее заметным. В один момент жизненные функции еще
заметны, тогда как в другой это не так — хотя процесс отхода может
продолжаться и дальше. Именно этот момент, когда большинство
функций перестают измеряться, называется «моментом смерти».
Однако смерть никогда не наступает в одно мгновение. Это посте-
пенный процесс, который продолжается некоторое время после
того, как измерительные приборы не регистрируют больше прояв-
лений жизни. В действительности, не смерть наступает в это мгно-
вение, а жизнь становится недоступной для наших приборов в
обычном диапазоне их чувствительности.
Процесс умирания, судя по всему, представляет собой расши-
рение за пределы тех форм, в рамках которых мы привыкли его
измерять. Ниже приводится сценарий физического переживания
смерти, основывающийся на древнем представлении, согласно ко-
торому тело составлено из четырех элементов (земли, воды, огня и
воздуха):
Когда смерть приближается к элементу земли, то чувство
массивности и твердости тела начинает ослабляться. Тело кажется
очень тяжелым, а его границы, его края становятся не такими
ощутимыми, как обычно. У человека нет больше ощущения
присутствия «в» теле. Человек становится менее чувствительным к
своим ощущениям и чувствам. Он не может больше по своей воле
двигать конечностями. Перистальтика замедляется, кишки больше
не работают без посторонней помощи. Органы постепенно
перестают функционировать. По мере того, как элемент земли
продолжает растворяться в элементе воды, появляется ощущение
мимолетности и текучести. Твердость, которая постоянно
усиливала отождествление с телом, начинает таять. Все течет.
Когда элемент воды начинает растворяться в элементе огня,
чувство текучести становится подобным теплому туману. Потоки
веществ в теле замедляются. Глаза и рот пересыхают. Циркуляция
крови замедляется. Кровяное давление падает. Когда циркуляция
начинает замедляться и в конце концов останавливается, кровь
стекается в самые нижние области тела. Так возникает чувство
легкости.
Когда элемент огня, растворяясь, превращается в элемент
воздуха, чувство тепла и холода уходят, а физический комфорт или
дискомфорт не имеет больше значения. Температура тела падает,
пока не достигнет уровня, когда тело начинает охлаждаться и
бледнеть. Пищеварение прекращается. Чувство легкости, словно
поднимающегося вверх тепла, становится основным в сфере
внимания. Оно переходит в чувство растворения во все более и
более тонкое пространство.
Когда элемент воздуха растворяется и переходит в
собственно сознание, появляется ощущение безбрежности. Выдох
становится более длительным, чем вдох, и в конце концов
растворяется в пространстве. Нет больше ощущения тела или его
функций, а есть только чувство расширения и соединения с
пространством, растворения в чистом бытии.
***
Следует отметить, что каждая стадия сопровождается умень-
шением субстанциональности, размыванием очертаний. Человек
получает все меньше ощущений извне, но все больше чувствует
безграничность внутри. Смерть или процесс умирания, надо пола-
гать, сопровождаются у него ощущением расширения за пределы
самого себя, растворением всех форм и переходом в недиффе-
ренцируемое состояние.
Но вообразите себе попытки сопротивляться этому раство-
рению, этому чувству размытия очертаний. Вообразите себе по-
пытки уцепиться за твердое, когда оно превращается в жидкое.
Стремление отстраниться от жидких форм и еще раз уцепиться за
что-то твердое — и следующее за ним ощущение все большей
легкости и текучести, приводящей к превращению элемента воды
в элемент огня. Затем начинается охлаждение тела. По мере того
как элемент воздуха и энергии расширяется и превращается в
собственно сознание, тепло как бы растворяется, утекает в широту
пространства. Вообразите себе попытки остановить этот процесс,
попытки задержать его непрекращающееся развитие. Если вы пой-
дете за ним, откроетесь ему, будет только переживание расши-
рения, таяния за пределы твердости, растворения в основополага-
ющей реальности. Попытайтесь представить себе привязанность к
тому, что тает. Возможно, эту привязанность некоторые называют
чистилищем, адским страхом перед следующим раскрытием, со-
противлением тому, что есть.
Очевидно, затем человек приходит в точку, в которой все
испаряется из тела и тело остается позади. Все переживают превра-
щение элементов в порождающую их энергию. Их отдельные ка-
чества твердости, текучести, температуры и потока не являются
больше доминирующими, и присутствует только свободное па-
рение сознания. В течение нескольких мгновений осознание сияет
ярче тысячи солнц, и есть переживание реальности, из которой
возникает все сотворенное. Длительность переживания света, ка-
жется, длится у разных людей разное время. Возможно, она зависит
от желания открываться истине, доверия к ней и почтения, которой
они ее окружают.
Это краеугольный камень воображения момента смерти, од-
нако, в соответствии с учениями различных религиозных тради-
ций, это только первая часть процесса. Вскоре подсознательные
тенденции снова заявляют о себе и создают столько же миров после
смерти, сколько ум создавал до нее. Услышав об этом продолжаю-
щемся процессе, один человек спросил: «Реальны ли эти посмерт-
ные миры?» На что нужно ответить: «Они реальны в той мере, в
которой реальны вы. Но не реальнее! Фактически, они реальны в
той мере, в которой вы думаете, что вы реальны».
Многие находят полезным «практиковать» умирание. С не-
сколькими людьми я репетировал переживания, которые могут
возникать в процессе умирания, чтобы они могли встретить их с
ясностью и любовью. Любая подобная репетиция, разумеется, до-
лжна сопровождаться легкостью и отношением «Я не знаю», чтобы
не предпрограммировать то, что случится впоследствии. Конечно,
наш подход к настоящему и в смерти, и в жизни один и тот же:
принятие, открытие, отпускание. Обучение умиранию — это обу-
чение растворению прошлых привязанностей к этому мгновению;
это готовность к тому, что последует, это непривязанность. Каж-
дый день, каждое мгновение мы учимся умирать, растворяться в
океане чистого бытия.
ГЛАВА 23
ИССЛЕДОВАНИЕ ПОСМЕРТНЫХ ПЕРЕЖИВАНИЙ
Недавно я подучил письмо от женщины из Нью-Йорк
Сити, которая писала, что собирается пойти в Бруклин-
скую клинику, где умирает ее мать, посидеть возле нее и почитать
ей «Тибетскую книгу мертвых». Вскоре я перезвонил ей и сказал,
что, поступив таким образом, она, возможно, совершит ошибку.
Вообразите себе реакцию восьмидесятипятилетней женщины-ев-
рейки, которая страдает от боли и беспокойства, умирая в незнако-
мой обстановке. И вот она лежит и слушает, как кто-то читает ей о
том, что когда она умрет, она увидит вращающиеся огни и громог-
ласные крики харук и демонов. Смерть и без того довольно страш-
на, но если преподнести ее в таких незнакомых терминах, она
покажется еще более ужасной. «Тибетская книга мертвых» пред-
назначалась для тибетских монахов, а не для еврейских старушек,
умирающих в Бруклинской клинике. Поскольку образ жизни и
воспитание играют в данном случае важную роль, как можно ожи-
дать, что, выйдя из тела, ум породит такое окружение? Вместо этого
мы посоветовали ей петь матери старые иудейские песни о любви.
«Тибетская книга мертвых» (известна также под названием
«Бардо Тодол») —это трактат, написанный тибетскими монахами
для тибетских монахов и мирян, которые стремятся реализовать в
момент перехода, называемый смертью, то, к чему они готовились
в течение всей своей жизни. Этот момент должен сделать извест-
ным неизвестное. Для этого нужно воспользоваться практикой
визуализации, которой монахи занимаются годами. Возможно,
«Тибетская книга мертвых» — это самый известный на Западе
пример книги, которая существует практически в каждой культуре
и посвящена созерцанию и возможности мудрого переживания
посмертных состояний. Длительная подготовка сводится, в част-
ности, к тому, чтобы не теряться даже при самых необычных
обстоятельствах. Постоянно напоминая, что наблюдаемое есть на-
блюдающий, что все видимое человеком является проекцией его
воображаемого «я», что он видит только свой собственный ум,
трактат пытается освободить его от привязанности к старым жела-
ниям и чувству отделенности, которые порождают страх и необ-
ходимость защищаться. Трактат призывает человека слиться со
своей изначальной природой, отказаться отложного и проникнуть
в реальное (см. приложение III).
С этой целью состояния сознания отождествляются с астраль-
ными существами, которые представляют собой средства дости-
жения более высоких, чем жизнь, состояний, изображая их в виде
ангелов или демонов с одеяниями характерных цветов, орнаментов
и оттенков. Состояния персонифицируются, и тогда сострадание
становится светящейся фигурой Авалокитешвары, страх предстает
в виде окровавленного шестирукого демона-воина, а способность
пробиваться сквозь нагромождения иллюзий принимает обличие
Манджушри, вооруженного мечом мудрости. Эти образы служат
для освобождения от отрицательных эмоций. Но нам не знакомы
с детства эти образы и символы. Они не представляют наших чувств
так, как они представляют чувства тибетского монаха. Возможно,
для западного ума эти качества лучше описать как любовь, страх,
ревность, зависть или признание бессознательных тенденций, ко-
торые порождали привязанность и замешательство, подчеркивали
страх и сомнение.
Принятие состояний сознания от мгновения к мгновению,
постоянное отслеживание всех чувств и мыслей по мере их воз-
никновения — все это позволяет достичь практически того же, что
и визуализация тибетских образов. Возможно также, что такое
принятие лучше подходит для западного ума. Открытие этим сос-
тояниям позволяет человеку выходить за их пределы, проходить
через проявления ума, не давая себе зациклиться на них или отож-
дествиться с ними.
Фактически, если после покидания тела ум продолжает тво-
рить свой мир, если мы действительно сталкиваемся с тем, к чему
мы были привязаны в жизни, мы, возможно, увидим не Авало-
китешвару, а Мать Терезу или своего друга, который когда-то
помогал нам.
Вместо того, чтобы быть демоном, преграждающим нам путь,
может случиться так, что гнев примет обличие нашего земного
врага — одно из наших незаконченных в прошлом дел. Мудрость
может проявиться в виде духовного учителя, которого мы знали.
Ревность и зависть могут прийти к нам как зеленоглазый человек,
которого мы любили много лет назад, но который предал нас. Страх
может стать великим змеем, который угрожает проглотить нас. И
все же притягательность или отвратительность этих образов будет
одинаковой, независимо от того, одеты ли они в тибетские одеяния
или же в привычные нам одежды, которые старый ум спроецировал
на них из глубины воображения. Фактически, и перед нами, и перед
тибетским монахами стоит одна и та же задача: принять происхо-
дящее, открыться ему без малейшей привязанности или сопро-
тивления и отпустить его с тем, чтобы мы могли видеть далеко за
пределами привязанностей, целей и опасений ума.
В это мгновение или в мгновение смерти мы должны делать
одно и то же: выходить за пределы иллюзий к истине, сливаться с
Вечносияющим.
«После смерти живут только ваши представления о себе».
Принимая во внимание силу нашего отождествления с телом, разве
мы вправе ожидать, что страх смерти и исчезновения тела прекра-
щается в момент выхода из тела? Интересно отметить, что в нави-
гационных текстах, которые существуют в различных культурах,
говорится о том, что после смерти человек по-прежнему моти-
вируется страхом смерти. К вам приближается демон или тигр, и
вы замечаете, что начинаете убегать от него, словно вам все еще
нужно защищать от него свое тело. Ведь по какой другой причине
вам нужно будет убегать от красноглазого демона, надвигающегося
на вас с огромным топором? Все дело в том, что мы пытаемся
отождествляться с телом даже в том случае, когда у нас нет больше
тела. Тем, кто думает о себе как о теле, есть что защищать. Но тем,
кто отождествляет себя с духом, нечего бояться тигра или красног-
лазого демона. Чистому бытию нечего бояться; страх нам при-
чиняют только представления о себе, ведь нам приходится их за-
щищать.
В той мере, в которой, защищая свое имущество, вы способны
убить, у вас есть основания бояться быть убитым. В той мере, в
которой вожделение может лишить вас сострадания к другому
существу, вы ожидаете, что другие окажутся столь же жестокими
в отношении вас. Если вы постоянно ищете безопасности, как вы
будете вести себя в незнакомой обстановке, в которой вас может
поджидать любая опасность? Сможете ли вы как человек без титула
найти основание своей подлинной природы, если в течение всей
жизни вы домогались приобретения хорошей репутации? Где вы
найдете себе прибежище?
Поэт Кабир говорит: «То, что находят сейчас, находят тогда».
Ваше самочувствие сейчас скорее всего будет похоже на ваше са-
мочувствие в будущем. Будущее может наступить завтра, когда вы
будете ехать с работы и вдруг выплывете из тела после визга тор-
мозов и скрежета стали. Ваши бессознательные тенденции, ваши
ментальные приобретения, кажется, существуют от мгновения к
мгновению, и смерть не является для них препятствием. В той мере,
в которой вы отождествляетесь с состоянием сознания как всем,
что вы сейчас имеете, вы испуганы или увлечены тем, что ум
ожидает от следующего мгновения, когда бы это мгновение ни
наступило.
Как продолжать осознавать в ситуациях, в которых легко по-
терять ориентацию? Действительно ли вы открываетесь тому, что
кажется необычным и пугающим, или же вы отступаете с целью
спрятаться в первое попавшееся подходящее место? Что заставляет
вас отклоняться от пути к истине и заниматься самозащитой и
обманом? Когда возникает опасность, действительно ли вы смяг-
чаетесь, открываетесь и пытаетесь присутствовать в том, что про-
исходит, используя все свои способности для того, чтобы глубже
проникнуть в текущее мгновение, чтобы сделать следующий осоз-
нанный шаг? Или же вы начинаете видеть во всем опасность, ваше
тело напрягается и ум навязчиво пытается уйти из настоящего?
Похожи ли вы на того, кто убегает от лающей собаки, чтобы
спрятаться в змеиную яму? Или же вы принимаете свою человеч-
ность, страхи и сомнения и даете им место, чтобы собака не стала
воплощением всех страхов жизни, а оставалась просто собакой,
приемлемой реальностью, которую можно включить в ваше прос-
транство? Что вы делаете, когда находите себя среди неизвестной
реальности и понимаете, что вы совсем не готовы встретиться с
истиной? Однако если мы разовьем в себе осознание, мы окажемся
способными присутствовать в настоящем, что бы ни происходило.
«Даже если солнце восходит на западе, у мудреца всего лишь один
путь».
В какой мере вы можете сделать то, что вы считаете собой,
объектом, а не субъектом восприятия, принимая все, что воз-
никает, в качестве мимолетных феноменов? Если вы понимаете,
что являетесь пространством, в котором все происходит, вы при-
вносите эту пространственность во все, что вас ждет в будущем. Ум
постоянно преображает аморфную реальность в приемлемый хаос
определений и категорий так, что мы не можем прикоснуться к
реальности, понюхать ее, попробовать на вкус; вместо этого мы
постоянно едим себя и прикасаемся к себе. Мы едва ли можем
взглянуть в глаза другого человека без того, чтобы ум не заслонил
его от нас защитными представлениями.
Сущность, которая, как утверждают некоторые, покидает тело
после смерти, одними называется «душой», другими «кармическим
узлом», а третьими «элементом сознания». Как бы мы ни называли
ее, важно исследовать ее непосредственно, а для этого нужно оста-
ваться открытым во время разрыва ее связи с телом. Важно под-
держивать в себе «я не знаю» и оставаться открытым для того, что
продолжается, —речь идет не о «ком-то», а об энергии, из которой
построена эта ментальная личность. До тех пор, пока есть привя-
занность к чему-то, воплощения будут продолжаться. В той мере,
в которой иллюзия кажется реальной, она будет притягивать к себе
осознание.
Когда мы спим, спящее сознание говорит, что бодрствующее
состояние ложно и что реально только оно. Но когда мы пробуж-
даемся, мы смотрим на наши сны и думаем: «Только этот мир
существует, а тот, что снился, нереален». Но если и то, и то призна-
ется как мимолетное состояние сновидения, в которых все, что
кажется реальным, на самом деле обладает только относительной
реальностью, мы можем открыться для каждого перехода как для
процесса и отпустить «я», которое держит в плену реальность.
Переживание реально в той мере, в который мы воображаем реаль-
ными себя. Когда вы начинаете исследовать самовосприятие, вы
приходите к истокам сознания. Вы переживаете то, из чего воз-
никает идея о «я», о «ком-то», кто может умереть, родиться, достичь
просветления и так далее. И тогда наше привычное «я» теряет свою
убедительность и просто парит в безграничности истины.
Во многих традициях говорится, что процесс, называемый
нами умиранием (третья и четвертая стадия), не только не страшен,
но и приятен. Это подтверждается свидетельствами тех, кто пе-
режил клиническую смерть, но в конце концов остался жить.
Один человек сказал, что умирание напоминает снимание с
ноги тесной туфли. В момент умирания, один раз в жизни, человеку
предоставляется уникальная возможность увидеть свое осознание
как ясный свет. Эта возможность дается в момент выхода из тела
и может быть использована для преодоления иллюзии «Я есть это
тело и ум». Когда мы покидаем тело, у нас есть шанс увидеть, как
ум порождает мир, как мир существует в нас, а не мы в мире. Ум
привязан к мышлению и воспринимаемому органами чувств и
настолько отождествляется с этим, что каждое мгновение чувст-
венного переживания продолжает вращать для него Колесо Ста-
новления. Но в момент смерти вы оказываетесь без тела с его
органами чувств, и все же вы существуете! Это напоминает сон. Во
сне вы не видите глазами, не слышите ушами, не обоняете носом,
однако переживания в сознании продолжаются. Бывает также, что
некоторые сны оказываются столь сильными, что меняют вашу
жизнь. Таким образом умирание позволяет нам увидеть безгра-
ничность света нашей подлинной природы, открывающейся лишь
на несколько мгновений. И видеть, как отождествление с такими
мыслями, как «Я не есть этот свет», с такими чувствами, как вожде-
ление и сомнение, не могут дать нам пройти через простейшие
переживания бытия.
«То, что присутствует сейчас, будет присутствовать тогда».
Ваша трудность в открытии свету прямо пропорциональна вашей
способности войти в открытые объятия Иисуса, в сострадание
Будды, если они встретятся вам после смерти. Именно наше неже-
лание отказаться от наших привязанностей держит нас в тени.
Когда есть гнев, страх или чувство вины, открываетесь ли вы ему и
даете ли вы ему пространство? Или же вы сжимаетесь, тем самым
усиливая эти чувства и позволяя им окрашивать свои будущие
переживания: делая еще один вклад на счет своих «кармических
займов и сбережений».
Даже те, кто говорят о своих переживаниях ясного света во
время клинической смерти, редко понимают, что этот свет и есть
их подлинная природа, их глубинное бытие. Они оказываются
испуганными или подавленными этим светом. Я ни разу не слышал,
чтобы кто-то говорил, что он или она стремились слиться с ним,
отпустить все, что их разделяет, включая удовольствие свободно
парить без тела и ума. Все это настолько ценно, что мы не мыслим
свою индивидуальность без этого. «Переживающий» не растворя-
ется в переживании. Эту ситуацию можно сравнить с ситуацией,
когда эго, желающее присутствовать на своих похоронах, похоже
на денди, который всю жизнь проводит перед зеркалом. Но прос-
ветление — это полное и окончательное упразднение иллюзии
отделенности. Мы просто становимся теми, кем всегда были. И
тогда поверхностное становление прошлого растворяется в свете
глубинной реальности.
Вопрос: Читая Раймонда Моуди, Элизабет Кублер-Росс и дру-
гих авторов, я неоднократно встречал упоминания о том, что после
смерти люди выходят из тела и встречаются с существами великого
света. Многие ли встретятся после смерти с Буддой, Иисусом и
другими воплощениями подлинного «я»?
Ответ: Пожалуйста, не забывайте, что все эти так называемые
переживания клинической смерти являются только первыми ста-
диями умирания. Это только первое бардо после смерти. То, что
случается после первой стадии умирания и выхода в подлинный
свет бытия, легло в основу сотен космологии и описаний посмерт-
ных переживаний. «Тибетская книга мертвых» и много других
подобных ей текстов указывают на то, что после встречи с изна-
чальным светом, если мы оказываемся не способными полностью
отдаться ему, достичь единения с ним, этот свет, словно преломля-
ясь через призму, распадается на свои индивидуальные компонен-
ты, и тогда проявляются склонности, рождающие дуализм. Сия-
ющее безмолвие нарушается старыми тенденциями, которые воз-
буждают разум во многом подобно тому, как зеркальная гладь
спокойного озера приходит в движение, когда кто-то начинает
плескаться на его поверхности. Тогда человек может пройти через
процесс очищения, в ходе которого препятствия становятся ступе-
нями, а все отпечатки прошлого он встречает с любовью и муд-
ростью, погружаясь в суть, которую каждый из нас делит со всеми
остальными.
Несколько лет назад я проводил время с мальчиком-подрост-
ком, который умирал от опухоли в мозгу. Мы почти ни о чем не
успели еще поговорить, как он спросил:
— На что похожа смерть? Как вы считаете, что здесь будет
происходить после моей смерти?
И я сказал ему, что не знаю, что такое смерть, но что есть
какие-то переживания, о которых говорят в писаниях древние
мудрецы, а также ученые, проводившие исследования людей, пере-
живших клиническую смерть. Тогда только-только появилась кни-
га Моуди «Жизнь после жизни», и я пересказал мальчику несколько
описанных в ней переживаний «умерших», касающихся первых
стадий смерти. Это были описания того, как они смотрели на тело
сверху и понимали, что не являются этим телом. Рассказывая ему
это, объясняя, как оставаться открытым в ходе этого процесса, мы
прошли по всему сценарию. Иногда у него с уст срывалось «Ух ты!».
— Они говорят о выходе из тела, — сказал я, — и движении
со скоростью мысли.
Он нахмурился и ответил:
— А смогу я сотворить грозу с молнией?
— Я не знаю, сможешь ли ты, — ответил я, — но скажу тебе,
что, оказавшись за пределами тела, которое доставило тебе столько
хлопот, у тебя изменится отношение ко всему. Возможно, ты ста-
нешь смотреть совсем по-другому на то, что тебя беспокоит здесь,
но в то же время помогает взрослеть и развивать в себе сострадание.
Возможно, там ты не будешь сердиться и тебе никогда не придет в
голову сотворить грозу с молнией.
Он не был уверен в этом.
— Дело в том, что через несколько минут после смерти, —
продолжил я, — ты будешь знать о смерти больше, чем так назы-
ваемые специалисты в этой области, вроде меня. Многие говорят
о том, что они двигались по светящимся коридорам, преодолевали
препятствия наподобие рек и входили в присутствие великого лю-
бящего света. Часто по ту сторону смерти люди встречают мудрое
существо, которое показывает им дорогу, например Иисуса или
Будду.
— О! — воскликнул он. — Это будет похоже на встречу со
Споком!
Интересно, как часто дети, покидая тело, встречаются со Спо-
ком. Неважно, в каком обличье является перед ними мудрость.
Важна сама их причастность к этой мудрости, к свету, который
принял какую-то форму.
Вопрос: А что можно сказать о человеке, который умер нео-
жиданно? Отличаются ли его переживания от переживаний того,
кто готовился к смерти несколько лет?
Ответ: С детства я вынес мысль о том, что, если человек
умирает во сне, это самая лучшая смерть. Если вы спросите у своих
родителей, как бы они хотели умереть, они, наверное, скажут: «Во
сне». Сейчас я вижу, что внезапную смерть нельзя назвать такой
большой удачей, как принято считать. Я вижу, что для некоторых
людей болезнь, длящаяся в течение года и позволяющая им иссле-
довать ум и открыть сердце, нередко оказывается великим благом.
Тот, кто неожиданно расстается с телом, чаще всего не готов
к этому, как подросток, попавший в автокатастрофу. Когда дым
развеивается, он думает" «Черт возьми, что со мной случилось? Где
мое тело? Я не могу быть мертв, потому что все это по-прежнему
происходит со мной!» В той мере, в которой мы считаем себя телом,
мы удивляемся, оказавшись вне его. Мой друг рассказывал, что
парил над обломками своего «порте», пока полицейские и пожар-
ники вытаскивали из-за руля его тело и несли его в машину скорой
помощи. Он сказал, что последним, о чем он подумал, будучи вне
тела, был вопрос о том, стоит ли ему садиться в машину вместе с
телом или нет. Очевидно, в конце концов он все же решил про-
катиться.
Человек, умерший внезапно, не понимает даже, что он мертв.
Он думает «Как я могу видеть это все, если я умер? Должно быть,
мне все это снится». И действительно, если вы увидите, что ваше
тело лежит внизу, а вы витаете над ним под потолком, вы будете
немного озадачены. Фактически, к тем, кто умер внезапно, нужно
обращаться в своем сердце со словами: «Друг мой, ты умер. Твое
тело больше не может быть обиталищем твоего духа или сознания.
Осмотрись по сторонам с любовью, и ты увидишь, что бояться
нечего». Пытайтесь найти слова, которые окажутся подходящими
для этого человека. «Сейчас возле тебя сияет свет. Двигайся навст-
речу этому свету. Этот свет есть твоя собственная природа. Отка-
жись о всех мыслей и чувств, которые отделяют тебя от него». Так
же мы говорим с теми, кто готовится умереть: доверяйте своему
чутью истины каждый раз, когда это уместно, — до смерти, если
это возможно, после смерти, если это необходимо. Мысленно го-
ворите с отошедшим о радости того, что он или она больше не
отягощены телом, что они могут приобщиться к ясному свету
бытия. Если кто-то вышел из тела, но все еще пребывает к замеша-
тельстве, вы можете помочь ему, сказав: «О'кей. Уже то, что ты
слышишь мой голос и видишь свое тело означает, что все обстоит
не так, как ты привык считать. Ты умер, и в этом нет ничего плохого.
Возможно, это случается с тобой уже не первый раз».
Если умерший человек при жизни занимался какой-то меди-
тационной практикой, напомните ему о ней. Если у них была связь
с учителем, которого они любили, напомните им о необходимости
поддерживать контакт с этим существом в своем сердце. Я бы не
напоминал им о личных симпатиях. Я бы не говорил: «Подумай о
своей подруге». Подобные мысли только усилят их стремление
вернуться в тело, которое им пришло время оставить позади.
Чем больше вы напоминаете им о глубинной реальности, о
необходимости вернуться в свет, доверять следующему мгнове-
нию, открываться ему и входить в него, тем большую поддержку
вы им оказываете. Чем в большее замешательство человек при-
веден своей смертью, тем более вероятно, что он находится где-то
рядом и слышит ваши мысли. Чем больше он готов к смерти, тем
более вероятно, что он откроется переживанию и продолжит свое
путешествие. Вы можете даже чувствовать, как другое существо
принимает ваши слова. Но не думайте, что при этом вы делаете
что-то оккультное или мистическое. На самом деле в смерти нет
ничего особенного. В один момент человек находится в теле, в
другой он выходит из него. Не считайте, что вы имеете дело с
«чрезвычайным происшествием». Просто доверяйте своему «Я не
знаю» и позволяйте сердцу выражать любовь, не пытаясь опре-
делить, кто ее получает и —что еще более важно —кто ее посылает.
Вопрос Все, что вы сказали здесь о работе с умирающими,
больше подходит для работы в домашних условиях. Что вы можете
сказать для тех, кто работает в больнице?
Ответ: Мой знакомый врач как-то сказал мне, что однажды
ему пришлось за месяц засвидетельствовать смерть у девятнадцати
больных. Ему показалось, что это очень много. Он сказал, что
привык помогать своим пациентам, «делать что-то для них», но
когда они умирали, он не мог сделать для них больше ничего.
«Только их тело умирает, — сказал я, — поэтому кое в чем им еще
можно помочь». И вот теперь, каждый раз когда мой знакомый
присутствует при смерти человека, он молча говорит ему в своем
сердце: «Отпускай. Лети. Ты ведь просто умер. Не смущайся. Пусть
любовь будет твоим проводником. Войди во свет». По признанию
врача, он не знает, помогает ли это его пациентам, но ему самому
это очень помогает.
Помощник медсестры из техасской больницы рассказывал,
что однажды в реанимацию поступил алкоголик, попавший под
машину. Он попадал к ним уже несколько раз, но на этот раз он
был изувечен и пережил сильный инфаркт. Вокруг него вертелись
врачи, применявшие самое современное оборудование, но -пасти
его так и не удалось. Врачи оттолкнули оборудование со словами:
«С ним все кончено» и вышли из реанимационной. По всей комнате
были следы крови и рвотной массы. Помощник медсестры должен
был все это убрать и отправить тело в морг. Обычно он выполнял
эту работу поспешно, думая со злостью: «Черт возьми! Зачем я
только взялся за эту паскудную работу?» Вытирая блевотину и
кровь со стола, он обычно стремился отправить покойника в моро-
зилку как можно быстрее.
Но теперь, приступая к работе, он подумал: «Погоди-ка. Жизнь
этого человека была очень трудной. Как мало признания выпало
на его долю. Почему я должен относиться к нему так, как все?»
Поэтому он присел на некоторое время рядом с трупом, чтобы
успокоиться после суматохи, которая царила здесь несколько ми-
нут назад. Затем он принес тазик с теплой водой и губку и начал
обмывать старое изувеченное тело, все время тихо разговаривая с
умершим. «Какую только жизнь ты прожил! Трудно было, правда?
Тебе пришлось провести на улице несколько лет, на теперь все
закончилось. Сжалься над собой. Теперь тебе нечего бояться, пото-
му что все будет хорошо». Он смотрел на раны и шрамы на теле
умершего так, словно это были раны на теле Христа («Христос в
Своем страдальческом обличье», как выразилась Мать Тереза). Он
обмывал его и пел ему о свободе. Затем он сказал: «Какая трудная
была у тебя жизнь! Но она закончилась, отдохни теперь. Постарай-
ся использовать все, чему ты в ней научился. Посмотри, сколько
страданий ты причинил себе, прости же себе и легко отпусти это
все. Не отстраняйся от света, иди к нему. Сейчас пришло время
стать свободным». Позже он сказал, что не знает, помог ли он
умершему или нет, но для него это была самая осознанная смерть,
которую он видел.
Всякий раз, когда мы думаем, что сделали все от нас зависящее,
остается сделать еще одно, а именно — мысленно выразить умер-
шему свою любовь и посоветовать ему доверять нашей подлинной
природе.
ГЛАВА 24
ПОСМЕРТНАЯ МЕДИТАЦИЯ
В этой главе приводится направленная медитация, вдох-
новленная «Тибетской книгой мертвых» и другими подоб-
ными текстами. Она не предлагается как то, что будет, — а только
как «сценарий для исследования».
Предлагается не просто читать эту медитацию тому, кто гото-
вится к смерти, или тому, кто уже умер, а самому глубоко осозна-
вать ее во время чтения, чтобы передача, которая происходит в этот
ценный и чувствительный момент была не просто интеллектуаль-
ной, но исходила из любящего сердца. Эта медитация дает предс-
тавление о том, о чем нужно говорить с человеком, когда он пре-
бывает в замешательстве, но вы тесно связаны с ним и можете
хорошо сосредоточиться. Сделайте этот материал своим собствен-
ным, чтобы, когда он понадобится другому, он сам появился на
поверхности. Пусть он изливается из вашего сердца. Пусть он
приходит к вам вместе с вашей интуицией и любовью. Верьте в то,
что человек, которого вы любите, найдет свой путь благодаря ва-
шему сострадательному напутствию.
Если вы собираетесь использовать эту медитацию для кого-то,
кто только что умер, вам предлагается несколько раз прочесть
первые абзацы или страницы, если это возможно, сразу же после
смерти. Такого рода общение следует продолжать в течение дня,
когда вы чувствуете в этом необходимость. Фактически, если вы
доверяете своему интуитивному чутью, вы можете повторять не-
сколько раз в день те абзацы, которые кажутся вам самыми полез-
ными. Просто оставайтесь в любовном контакте и чувствуйте глу-
бинную связь, которая у вас есть с умершим существом, чтобы то,
что исходит из вас было в гармонии с нуждами этого человека.
Пусть ваше сосредоточение исходит из сердца, пусть оно будет
проникнуто заботой об освобождении другого человека. Именно
сердечная энергия направляет эту медитацию к другому человеку.
Не используйте слово в слово, не повторяйте ее по книге. Пусть она
станет голосом сердца, которое чувствует, что наиболее благо-
приятно для него в этот момент. Тогда вы будете не столько читать
ее, сколько напоминать близкому человеку о том, что он должен
знать, чтобы открыть сердце и легко отпустить себя. Позволяйте
себе подобрать другие слова иди удлинять отдельные части читае-
мого, если вы чувствуете, что они оказываются особенно важными
для этого индивида. Делайте ваше общение средой для глубокой
любви и доверия вашей подлинной природе.
НАПРАВЛЯЕМАЯ ПОСМЕРТНАЯ МЕДИТАЦИЯ
(Медленно читать Другу или мысленно повторять про себя)
Вообразите, что в вашем теле нет больше силы и энергии,
чтобы поддерживать его связь с источником жизни, с телом
осознания внутри. И вообразите, что вы начинаете переживать
процесс растворения за пределы тела. Постепенно элемент земли
начинает таять. Чувство твердости уходит, переплавляется в
элемент воды, приобретает текучесть. Края менее очерчены.
Элемент воды растворяется, превращается в элемент огня.
Ощущения тела больше не различаются, они тают, оставляя после
себя только пространственность. Растворение за пределы тела.
Оставление этой более твердой формы позади. Перетекание в
самосознание. Только пространство, парящее в пространстве.
Друг мой, слушайте, ибо пришло то, что называется' смертью.
Поэтому легко, легко отпустите то, что держит вас. То, что не дает
вам прикоснуться к этому бесценному мгновению. Знайте, что
сейчас вы приблизились к переходу под названием смерть.
Откройтесь ей. Войдите в нее.
Замечайте изменяющиеся переживания ума, когда он
отделяется от тела и растворяется.
Растворяется в сферу чистого света. Ваша подлинная
природа светится везде вокруг вас.
Друг мой, ясный свет вашей подлинной природы проявляется
в освобождении от этой грубой формы. Войдите в сияние этого
света. Приближайтесь в нему с почтением и состраданием.
Вместите его в себя и станьте тем, кем вы были всегда.
Друг мой, сохраняйте открытость сердца, пространственность
бытия, которая ни к чему не привязана. Позвольте вещам быть
такими, каковы они есть без малейшего вмешательства. Не
отталкивайте ничего. Не цепляйтесь ни за что.
Войдите в подлинную природу своего бытия, которая лучится
везде перед вами, в великое сияние. Отдыхайте в бытии. Знайте
его, каким оно является. Этот свет горит, сверкает. Это ваше
подлинное «я».
Друг мой, в это мгновение ваш ум есть чистая светящаяся
пустота. Ваш подлинный ум, первооснова бытия, сияет перед
вами. Его природа в сострадании и любви, она вибрирует и
лучится.
Это свет, сияющий из открытого сердца Иисуса. Это чистый
свет Будды. Подлинный ум есть неделимая светимость и пустота в
форме великого света. Не привязываясь ни к чему, войдите в эту
пустоту. Растворитесь в свете вашего подлинного естества.
Отпускайте, мягко, мягко, без малейших усилий. Перед вами
сияет ваше подлинное естество. Оно без рождения, без смерти.
Это бессмертный свет, сияющий в глазах новорожденных. Узнайте
его. Он Вечносияющий.
Отпустите все, что отвлекает или вводит в заблуждение ум,
все, что делает жизнь плотной. Войдите в вашу неделимую
природу, которая сияет перед вами. Вы всегда были светом,
который сейчас предстал перед вами.
Мягко войдите в него. Не бойтесь его и не приходите в
замешательство. Не отстраняйтесь в страхе от великолепия
вашего подлинного естества. Пришло время освобождения.
Друг мой, слушайте очень внимательно, потому что, услышав
эти слова во время перехода, вы сможете освободиться от
привязанности, которая причинила вам столько страданий в
прошлом.
Эти слова могут освободить вас от недоумения, которое
может у вас возникнуть, от иллюзий отдельности, которые вам
казались такими ценными в ходе прошедшей жизни.
Слушайте меня, не отвлекаясь, ибо наступило то, что
называется смертью. Вы не одиноки в том, что покинули этот мир.
Это случается с каждым. Не привязывайтесь к телу, которое вы
только что оставили позади, и не пытайтесь вернуться в него. Вы
не можете больше жить в нем. На самом деле, если вы будете
пытаться вернуться в эту жизнь, вам это не удастся, вы только
запутаетесь в иллюзиях ума. В чудесных панорамах, которые не
существуют. Вы только создадите нереальные ужасы. Откройтесь
истине. Доверьтесь своей великой природе.
Друг мой, если свет померкнет или вы почувствуете слабость,
осознайте, какая тоска нависла над нами. Свет единого ума сияет
перед вами. Это сияние целостности бытия, прежде чем оно
разделилось на десять тысяч отдельных мысленных образов и
личных предпочтений. Это свет единства, лежащий в основе всех
вещей.
Сливайтесь с ним, отпускайте все, что отделяет вас от него.
Это свет, чье чистое сияние есть истина.
Не позволяйте старым привязанностям делать эту открытость
далекой и пугающей, не считайте реальными десять тысяч
прекрасных и десять тысяч ужасных образов, которые рождаются в
вашем уме. Не заблуждайтесь и не смущайтесь.
Чувствуйте, что какие бы образы ни появлялись между вами и
этим светом, это всего лишь иллюзорные проекции ума и
проявления старых желаний и устремлений.
Теперь, по достижении этой важной точки, не привязывайтесь
к спокойным и возбужденным состояниям сознания, которые вы
так часто переживали в прошлом. Позвольте себе великодушно
отпустить любое сопротивление, которое держит вас.
Пришло время не держаться ни за что, растаять и слиться со
светом вашей подлинной природы. Растайте, растворитесь в
сиянии бытия.
Наблюдайте за всем из глубины своего сердца, желая
великой радости освобождения всем формам, которые появляются
и исчезают перед вами.
Идите вперед. Не останавливайтесь в уме. Позволяйте всему
возникающему идти своим чередом.
Наблюдайте за каждым образом в отдельности. Помните, что
каждый из них является всего лишь проекцией ума, что он только
кажется независимым, существующим вне вашего сознания. Но
это всего лишь пустая тень. Сны ума накапливаются воплощение
за воплощением.
Не позволяйте ничему отвлекать вас. Не позволяйте ничему
уводить вас прочь от света вашей подлинной природы.
Друг мой, когда тело и ум отделены, ясный свет начинает
сиять с такой силой, что старые страхи могут заставить вас
отстраниться от него и начать искать укрытия от его невероятного
сияния.
Не позволяйте страхам и привязанностям прошлого вести
себя. Не теряйтесь и не падайте духом в этот драгоценный
момент. Перед вами сияет естественный свет бытия. Признайте
его. Войдите в него.
Из этого света могут доноситься необычные звуки. Это могут
быть тысячи ударов грома, рев десятков тысяч львов. Все это
великий звук вашего подлинного естества.
У вас больше нет физического тела, которое вы так часто
принимали за свое подлинное естество. Теперь у вас есть только
то, что можно назвать ментальным телом. Это сияющее тело
осознания, которое переживает мысли так, словно это внешние
объекты. Бессознательные тенденции, которые управляли вами в
течение всей жизни, могут создать целые миры удовольствий и
ужасов, если ваш ум не обретет покоя в своей подлинной природе.
Познайте себя чистым бесконечным осознанием бытия.
Самой сущностью истины. Доверяйте этой истине, не позволяйте
уму омрачить ее.
У вас нет физического тела из плоти и крови. Звуки, цвета,
свет и ментальные проекции не могут причинить вам вреда.
Фактически, вы не можете умереть, ибо так называемая смерть
уже случилась с вашим телом. А сейчас вы движетесь через
сферы между рождениями.
Не привязывайтесь к своему старому страху перед
повреждением тела в этих сферах за пределами жизни. Хотя тело
отошло, в уме еще может быть страх смерти. Постигните
иллюзорность подобных мыслей.
Старые страхи. Старые привязанности. Уходите. Уходите во
свет. Переживайте раскрытие в пространство и любовь. Не
держитесь ни за что.
Растворяясь, входите в свет, который сияет в божественном
сердце Иисуса, в широкой брови Будды. Входите в сияющую
истину.
Признайте звуки и свет просто как состояния сознания.
Смотрите на них, как на мерцающее пламя, которое постоянно
меняет свои очертания и форму, которое существует одно
мгновение и сразу угасает, которое имеет плотность и
субстанцию. Не бойтесь. Будьте подобны мотыльку, позвольте
сиянию вашей подлинной природы привлечь вас. Вот оно, сияет
повсюду перед вами.
Друг мой, если вы испуганы и отстранились, вы можете
продолжить свои скитания, позволив Единому снова стать
множественностью. Вы можете снова надолго забыть о своей
великой природе.
Если вас искушают пролетающие мимо проекции ваших
сексуальных желаний или пугают образы старых страхов, вы
можете устремиться за удовольствием к тусклому свету, который
кажется очень привлекательным, который обещает великое
удовлетворение. Знайте же, что только ярчайший свет — ваша
глубинная природа. Входите в него. Позвольте себе стать тем, чем
вы всегда были.
Друг мой, по мере того как проходят дни, образы,
возникающие в вашем уме, могут меняться. Эти образы являются
элементами вашего ума, которые возникают перед вами. Они
могут казаться все более сияющими или светящимися по мере
своего приближения. Отпустите все, что призвано защищать вас,
что углубляет вашу отдельность, что привязывает вас к форме, к
телу, к тому, чем нужно дорожить.
Внутри каждого мгновения, внутри каждого объекта,
пребывает Единый.
Если, как в прошлом, когда вам нужна была защита, у вас
возникает негодование и страх, осознавайте эти препятствия на
пути к вашей глубинной свободе. Откажитесь от агрессии и
боязни. Это всего лишь мимолетные настроения, которые, как
облака, проплывают в безграничном небе восприятия.
Не увлекайтесь удовольствиями, удовлетворяя свои старые
привычки, а мягко и с великим состраданием осознавайте
тяготение старых чувств и желаний, которые отвлекают ум от
света. Мягко отпустите все то, что отделяет вас от безграничности
бытия.
Осознайте, что все мысли, виды и чувства являются
эманациями ума.
Откажитесь от ложного знания. Откажитесь от старых
моделей или предрассудков. Слейтесь с самим собой. Откройтесь
целостности бытия. Все, что вы видите, неотделимо от вашего
ума. Растворяясь, войдите в это единство. Станьте сущностью
всего, что есть. Чувствуйте себя за пределами проявлений ума, за
пределами самой формы. Не цепляйтесь больше за старые
привязанности к удовольствиям и страданиям, позвольте своему
уму погружаться в чистый свет и наслаждаться им, без
напряжения, без сопротивления.
Когда знающий сливается со знанием, все, что остается, —
это осознание, это само бытие. Когда отдаленность растворяется,
остается только свет.
Не позволяйте старым желаниям снова затянуть вас в трясину
постоянных неконтролируемых перерождений, постоянного
становления. Позвольте своему уму быть мягким и открытым.
Доверяйте чутью истины, которое присуще вашему сердцу.
Не отчаивайтесь, скитаясь по этим сияющим мирам, которые
так сильно отличаются от того, что вы привыкли видеть на земле.
Вы есть сама сущность вашего осознания.
Постигните себя как осознание, постоянно присутствующее в
вас, переживающее все, что появляется в восприятии.
Если у вас появятся видения ваших старых друзей, чувства,
влекущие вас в прошлое, знайте, что все эти отдельные
инциденты подобны игре теней в едином уме, светящиеся
эманации которых движутся вокруг вас. Слейтесь с пространством,
которое содержит в себе все формы, которое бесконечно светится
и лучится.
Если вы не слились со светом бытия и, после многих
скитаний, чувствуете стремление снова воплотиться, внимательно
выберите для себя хорошее рождение, в котором вы проявите
открытость, ведь вы теперь понимаете, что это главное.
Вспоминайте первооснову бытия, чтобы не оказаться
заброшенным в новое рождение без осознания. Оставайтесь
пробужденными и внимательными. Позволяйте своему сердцу
переживать великое сострадание. Будьте в полной мере
терпимыми. Наблюдайте за тем, как старые тенденции увлекают
вас, пытаются втянуть вас в действие. Принимайте их за то, чем
они являются, просто за облака, плывущие в бездонной
пространственности вашего подлинного ума.
Друг мой, вы теперь видите, что смерти не существует. То,
что вы есть, само ваше осознание, в своем существовании не
зависит от тела.
Друг мой, то, что вы видите, это спонтанная игра ума.
Поэтому отдыхайте в своем возвышенном состоянии,
освободившись от деятельности и заботы, освободившись от
отделенное™ и страха. Почивайте в бессмертии своей великой
природы, освободившись от суждений и дуализма, который
рождает забвение бытия. Войдите в великую пространственность
бытия, на которую не воздействуют мысли о далеком и близком, о
внешнем и внутреннем. Не поддавайтесь больше на отвлечения и
не рождайте сопротивления. Вернитесь в свою подлинную
природу, в безграничность, в сияние, в пространство.
Друг мой, все то, что вы видите вокруг себя, — это ваши
удовольствия и страдания, ваши воспоминания и желания, каждое
из которых дает шанс для великого пробуждения. Замечайте свое
желание контролировать и болезненное сжатие, которое они
вызывают. Откажитесь от завершенности, воспользуйтесь этой
прекрасной возможностью.
Свободно парите в безграничной пространственности. Ваша
приверженность истине поможет вам.
Осознайте все возникающие образы, большие или малые,
красивые или безобразные, только как движения ума. Не
позволяйте прекрасному телу, прекрасному голосу, прекрасной
статуе, прекрасному дому — или чему бы то ни было другому, что
желание создает вокруг вас, — отвлекать вас от пути сияющего
света, который мерцает перед вами.
Преданно и великодушно двигайтесь навстречу свету. Станьте
чистой безграничной пространственностью, в которой
продолжается течение.
Друг мой, много дней прошло с тех пор, каковы покинули
тело. Постигайте вездесущую истину и продолжайте свой путь к
прибежищу, которым является пространственность вашей
подлинной природы. Знайте, что сострадание и любовь всегда
сопровождают вас. Вы есть первооснова всех вещей. Вы есть свет.
ГЛАВА 25
КОНЕЦ ИГРЫ
Один человек сказал: «Смерть — это всего лишь изменение
стиля жизни», — это возможность увидеть причину стра-
дания и привязанности, открыть путь к нашей изначальной целос-
тности. Смерть дает возможность увидеть жизнь в перспективе.
Это великий дар, который, если он получен в любви и мудрости,
позволяет растворить привязанности ума и освободить путь к ис-
тине. Тогда мы становимся светом, который входит в свет.
Уолт Уитмен писал:
Все идет вширь и вдаль,
Ничто не прекращает быть,
И умереть — это совсем
Не то, что думают,
А намного счастливее.
Когда Будда умирал, его последователи спросили у него, как
им продолжить практику после его ухода. Он сказал:
«Будьте светильником для самого себя».
А в «Лотосовой сутре» есть следующие слова Будды: «Вот как
должно мыслить об этом мимолетном мире: звезда на заре, пузырек
в ручье, вспышка молнии к летнем облаке, мерцающая лампа,
фантом, сон».
26.txt
ПРИЛОЖЕНИЕ I
УМИРАНИЕ ДОМА
Несколько лет назад мой знакомый позвонил из больницы
и сказал, что его матери стало хуже и доктор посоветовал
ей готовиться к смерти. Мой знакомый спросил: «Должен ли я
забрать ее из больницы, чтобы она умерла дома? Или же близкие
будут страдать от этого еще больше?» После непродолжительного
разговора выяснилось, что его матери будет утешительнее умереть
в привычной обстановке ее комнаты в окружении семьи.
На следующий день он забрал мать из больницы домой. Это
были люди среднего достатка, которые много лет прожили в доме,
в котором было несколько квартир. Поэтому вскоре все соседи
знали, что миссис Сильван «умирает там наверху». Если бы дом
перекрасили в красную и зеленую полоску, это не произвело бы
такого воздействия на жильцов. Смерть была слишком близко, и
они не могли забыть о своем страхе.
В течение первых дней соседи иногда приходили к ним с фрук-
тами и с пирожными, чтобы «пожелать всего хорошего». Они с
любопытством заглядывали в то, что, как им казалось, должно быть
мрачной обстановкой в квартире. Но каждый раз, когда кто-нибудь
из соседей приходил, чтобы предложить поддержку в виде добрых
слов или свежеприготовленной пиши, их удивляло то, что обста-
новка была совсем не мрачной. Муж, сын и нянюшка встречали их
тепло и душевно. Они казались немного уставшими, но относились
к происходящему очень спокойно. По мере того как шли недели,
соседи все чаще приходили в этот дом.
Когда эти люди неспешно переступали порог дома и про-
ходили на кухню или в гостиную, они ощущали что-то необычное.
Это было тепло и терпимость, сострадание и спокойствие, которых
они никогда не замечали в этом доме. Вскоре этот дом перестал
быть в их глазах символом смерти, а превратился в обитель любви
и заботы. Многие приходили сюда, чтобы повидаться с хозяевами,
наблюдали за их спокойствием, сами переживали изменение в от-
ношении к смерти, которое раньше казалось им невозможным.
Миссис Сильван умерла в любви и безмятежности, в окру-
жении любящих родственников. За шесть недель, которые прошли
до того, как она испустила свой последний тихий вздох, члены
семьи многому научились. Все закончили свои дела в заботе и
любви. Все работали и старались поддержать миссис Сильван. Каж-
дый из них внес свою лепту в легкость ее ухода. Хотя тело уставало
от постоянного служения, в сердце была открытость, которая при-
давала чувство завершенности и целостности уходу их матери,
жены, подруги и соседки.
В недавнем опросе четыре человека из пяти сказали, что пред-
почли бы умереть дома, тогда как в действительности четверо из
пяти человек умирают в больнице. Умереть дома означает умереть
среди жизни. Среди любви. Фактически большинству из тех, кого
забрали умирать домой, не нужно было принимать такие высокие
дозы болеутоляющих средств, потому что дома их поддерживали
близкие и они могли полнее расслабиться. Дома, в знакомой обста-
новке, у людей, как правило, нет такого сильного сопротивления
неизвестному и они могут целыми днями работать над тем, чтобы
открываться своему окружению, обретать силу и пространствен-
ность, которые лежат глубоко внутри и позволяют глубже понять
следующий этап раскрытия. Умирание дома одного из членов
семьи сближает остальных, как ничто другое. Все жалкие ссоры,
ревность и презрение сгорают в очистительном пламени столкно-
вения с утратой и неизвестным.
Может показаться, что видеть, как страдает любимый человек,
как ему трудно дышать, просто невыносимо. Однако это способ-
ствует осознанию глобальной беспомощности и неконтролируе-
мой природы изменений, дает возможность выйти за пределы себя
и прикоснуться к тем глубинным уровням, которые у нас общие,
Осознать свой собственный страх и страх близкого человека. Си-
деть и нежно прикасаться рукой к другому человеку, позволяя
своей руке двигаться так, как ей подсказывает любовь и откры-
тость.
Часто можно услышать, как люди, родственники которых
умирают в больнице, говорят" «О, если бы я мог как-нибудь по-
мочь!» И каждый раз я думал про себя: «Что ж, если вы возьмете
этого человека домой на несколько последних недель, не беспокой-
тесь, вы ему поможете». Круглосуточно ухаживать за больным
может показаться утомительным, но скоро вы обнаружите в себе
источники энергии, о которых не подозревали, и почувствуете, что
при этом приобретаете что-то намного более важное, чем физичес-
кую усталость. Взять человека домой умирать подобно сопрово-
ждению его в последнее путешествие. Нет более интимного пе-
реживания, чем общение с человеком в процессе умирания. Раз-
делить с другим это время, воодушевить любимого отпустить свои
привязанности, следя при этом, чтобы в вас самих слова не рас-
ходились с делом, — это преобразит вас больше, чем любая другая
ситуация.
Фактически, можно написать целую книгу о науке и искусстве
умирания дома, а также об искусных средствах, позволяющих глуб-
же пережить этот процесс. Здесь же я упомяну только несколько
моментов, которые помогут вам сделать процесс умирания дома
более приемлемым и легким.
Очень важно, чтобы у изголовья кровати больного был кас-
сетный магнитофон, позволяющий слушать самую разнообразную
музыку и направленные медитации, которые вдохновляют на ис-
следование и отпускание. Если вы говорите с человеком об отпус-
кании и исследовании смерти в два часа пополудни, когда он чув-
ствует себя лучше всего, он может не воспринять ваших слов. Но
магнитофонная запись о работе с болью или о приготовлении к
моменту смерти может оказаться очень уместной в другое время.
Возможно, это будет четыре часа утра, когда человек не сможет
спать из-за сильной боли и окажется готовым и открытым, чтобы
услышать то, что раньше в этот день казалось ему неуместным и
пугающим. Фактически, те, кто думают, что другие «недостаточно
сознательны», никогда не должны навязывать другим свою фило-
софию, а только оставаться открытыми и готовыми помочь в
любую минуту. Позвольте больному человеку достичь собственно-
го понимания, поддержите в нем любовь и напомните ему о всем
том добром, что он сделал.
Веревочка и колокольчик, висящие возле кровати, также мо-
гут оказаться полезными. Они помогут больному всегда чувство-
вать себя рядом с близкими, которые в любую минуту готовы
прийти на помощь.
Мягкие матрасы и подушки также помогают создать нужный
комфорт.
Не забывайте, что для женщин могут оказаться полезными
женские судна. Пластиковые судна лучше, потому что на ощупь
они не такие холодные, как металлические. Нагреть судно перед
тем, как подавать его больной, — еще одно проявление заботы.
Часто переворачивайте лежачих больных, если это не при-
чиняет им больших неудобств. Пролежни, судороги и другие неже-
лательные последствия лежания чаще всего наблюдаются потому,
что люди лежат в одном положении. Пролежни чаще всего обра-
зуются на пятках, на пояснице, на ягодицах и на локтях — в тех
местах^ где тело постоянно касается постели. Заповедью против
пролежней является «чистота и сухость». Те области тела, которые
чаще всего контактируют с кроватью, нужно регулярно вытирать
маслом, если это не причиняет неудобств. Если за этим следить,
пролежни не образуются.
Ежедневные ванны также помогают избежать образования
пролежней и в то же время дают простор для заботливого прикос-
новения, когда вы можете проявить любовь в действии.
Массаж очень полезен для снятия напряжения и беспокойства,
а также углубления контакта между людьми.
У некоторых людей появляются трудности с пересыханием
рта, трещинами на языке, кровоточащими деснами и тому подоб-
ным — что приводит к другим нежелательным эффектам. Будьте
внимательны к жалобам больного.
Не заставляйте человека есть. Ваше нежелание терять человека
может проявляться в вашем стремлении его накормить. Но это
неправильный подход. Вы должны делить с человеком открытость
и готовность ко всему. Если он отказывается есть, да будет так.
Для большинства людей, которые продолжают принимать пи-
щу, принимать смеси оказывается лучше, чем съедать за раз много
чего-то одного. Если больной просит, ему можно давать высокока-
лорийную пищу, такую как сметана, мороженое и другие молочные
продукты. Использование порошкообразных полуфабрикатов с
высоким содержанием белка, дрожжей, фруктов позволяет гото-
вить жидкие блюда, которые приятны на вкус и хорошо усваива-
ются. Давайте человеку есть то, что он хочет.
Электроплитка в комнате позволит вам постоянно находиться
в обществе больного, не покидая его даже тогда, когда нужно
вскипятить чайник или разогреть остывшую пищу.
Вода и соки должны быть всегда под рукой. Обычно перед
смертью нет нужды во внутривенном питании. Когда тело прихо-
дит в упадок, наступает время для заботы о сердце и для очистки
ума.
Те, кто желают помочь близкому человеку умереть, забрав его
домой, могут позвонить в организацию обслуживания больных на
дому, которая должна быть у них в городе, и узнать там, как купать,
менять простыни и переворачивать лежачего больного.
По мере замедления процессов в теле, перистальтика кишеч-
ника может ухудшиться и стать недостаточной. Поэтому нужно
следить за тем, что раз в два или три дня у больного обязательно
был стул. Можно регулярно делать клизмы, если это не причиняет
больших неудобств, или же пользоваться слабым естественным
слабительным. Травяные чаи часто оказываются очень эффектив-
ными в этом отношении.
Тошнота также может стать проблемой в зависимости от фи- .
зического состояния и принимаемых лекарств. Полезно посовето-
ваться с врачом, какие фармацевтические или гомеопатические
средства могут уменьшать тошноту, но в то же время не нужно
омрачать сознания. Замечено, что против тошноты хорошо помо-
гает марихуана. Она не только избавляет от тошноты, но и улучшает
аппетит. Часто ее используют также для того, чтобы избавиться от
побочных эффектов других лекарств. Но здесь снова нужно пом-
нить о равновесии между устранением нежелательных проявлений
и поддержанием ясности осознания. Но все здесь должен решать
сам больной. При правильном использовании марихуана не только
устраняет нежелательные физические симптомы, но и углубляет
чувство правильности процесса, через который проходит умира-
ющий.
Если у больного возникает беспокойство, может оказаться
достаточным положить ему на лоб холодную салфетку и немного
подержать его руку в своей. Однако нужно быть готовым к тому,
что беспокойство человека не уйдет и в заботливой обстановке,
после ласкового прикосновения под тихую музыку. Позвольте ему
самому решить, какие успокаивающие средства ему принимать.
Даже если вы с этим не согласны или считает, что это не нужно,
предоставьте человеку решать это самому. И наоборот, если вы
заметите в себе «необходимость» успокаивать этого человека, сле-
дите за своим собственным чувством страха и нежелания встре-
титься с реальностью текущего мгновения.
Если у больного проблемы с глотанием, жидкую пищу можно
давать ему с помощью специального шприца или замораживать и
давать в виде леденца. Воду можно давать в виде кубиков льда или
влажной губки, приложенной к губам.
Если у человека трудности с дыханием или его беспокоят лег-
кие, часто бывает очень полезным иметь под рукой маленький
сосуд с кислородом. Однако прикосновение руки к сердцу или
легкое потирание лба тоже помогает снять беспокойство.
Больничная кровать с боковыми бортиками может оказаться
очень удобной, потому что их можно использовать самыми разно-
образными способами. Боковые бортики могут действовать как
защита ночью, чтобы больной во время припадка не упал с кровати.
Хотя больничная кровать бывает полезной, многие предпочитают
умирать на своей кровати и, если необходимо, можно использовать
поролоновые валики, чтобы предохранить себя от падения.
Пеленки «Chux» или «Pampers» часто используются для того,
чтобы поддерживать постель сухой и чистой.
Комфорт —главное в вашем уходе за больным. Давайте чело-
веку то, что нужно, так часто, как он просит, не проецируя на него
свои нужды. Будьте гибкими. Никто не может дать вам правила,
пригодные по всех случаях, и поэтому в случае сомнений доверяйте
своему сердцу. Если вас не спрашивают, старайтесь не высказывать
свои мнения о том, как следует умирать. Позвольте каждому су-
ществу жить своей жизнью и умереть своей смертью. Будьте чувст-
вительиы к изменению состояния индивида. Некоторые любят,
чтобы их приподнимали или чтобы им делали массаж. В других
случаях следует ограничиться только лекарствами. Нужно быть
чувствительным к другому человеку и к себе, чтобы отрицательные
эмоции не изолировали его.
Медитацию на боли можно проводить каждый день, если ин-
дивид желает этого. Не навязывайте ему своих идей о том, как
нужно работать с болью.
Направляемые медитации очень полезны для открытия неко-
торым состояниям и для переживания более глубоких состояний
бытия. Чувствуйте, когда оказываются полезными такие медита-
ции и беседы.
Вы не должны пытаться сбыть близкому человеку свои идеи
или философию, а только находитесь рядом с ним в любви. Вы
должны заботливо подвести его к двери, пройти через которую он
должен сам.
Даже если человек находится в коме, оставайтесь с ним и
говорите с ним. Он присутствует. Разговор с человеком, находя-
щимся в коме, вслух или через сердце, кажется, дает относительную
точку зрения, с помощью которой он видит, что не является тем,
кем он привык себя считать, поскольку его осознание существует
за пределами тела. Чтение священных книг и разговоры с тем, кто
находится в коме, могут быть очень полезны для человека. Музыка
тоже может помочь в этом деле.
Просто присутствуйте.
Многие желают лежать не в спальне, а в гостиной, где больше
места для размещения больничной кровати и других удобств. Поз-
вольте индивиду находиться в центре жизни семьи, если он этого
желает. Всегда очень важно расположить кровать недалеко от боль-
шого окна, чтобы больной продолжал чувствовать контакт с извес-
тным, когда близится его переход в неизвестное. Поставить кровать
в гостиной может быть особенно уместно, когда умирает ребенок,
потому что в спальню детей часто посылают в наказание.
Нередко умирающие чувствуют, что их смерть является в
каком-то смысле возмездием за их предыдущие действия. В таком
случае следует принять любые меры, чтобы помочь умирающему
избавиться от чувства вины и сомнения.
В японской буддистской традиции Чистой Земли принято ста-
вить перед умирающими лакированную ширму с изображением
радостных и чистых сфер бытия, в которые они скоро попадут. Мы
обнаружили, что в больничной палате и дома на самом видном
месте хорошо повесить картину, которая символизирует нашу под-
линную природу. Для некоторых это изображение Христа, для
других — Будды. Для кого-то это может быть картина с закатом
солнца или луной, поднимающейся над морем. Фотография или
картина, нарисованная со вкусом, может стать объектом для кон-
центрации, уменьшает беспокойство и усиливает глубинное чувст-
во бытия и взаимности. Фотографии с изображениями членов
семьи могут оказаться не лучшими изображениями для медитации
или созерцания, хотя больные часто кладут их возле себя на тум-
бочке. Дело в том, что эти вещи могут усиливать личную привя-
занность и желание оставаться в теле.
Также должна быть возможность завешивать окна черными
шторами, чтобы человек мог изменять освещенность в комнате в
соответствии со своими нуждами.
По просьбе больного можно дать ему зеркало. Некоторые
любят наблюдать за тем, как происходят изменения в деле, чтобы
замечать рост своего духа. Некоторым зеркало помогает обрести
уверенность в себе, хотя других оно может напугать. Еще раз пов-
торю: будьте чувствительны к нуждам индивида и знайте, что со
временем нужды тоже могут меняться.
Очень хорошо, если комната, в которой находится индивид,
примыкает к ванной. В комнате должна быть постоянная темпера-
тура и не должно быть сквозняков. Для тех, кто может ходить,
нужно найти нескользкие тапочки, что они могли безопасно пере-
двигаться по комнате и выходить в ванную.
Не забывайте о старых средствах комфорта, таких, как грелка
или греющаяся подушка.
Кроме того, личный телефонный аппарат всегда должен быть
рядом, если человек желает поддерживать связь с миром. Человек
также должен уметь отключать этот аппарат в определенные часы.
Многие находят полезным записывать в дневнике процесс,
через который они проходят. Ручка и бумага всегда должны быть
рядом, чтобы человек записывал все, что он открывает в процессе
исследования и желает поведать тем, кто будет жить после него.
Растения создают очень хорошую обстановку для больных.
Если в комнате находится полдесятка вазонов с комнатными рас-
тениями, она приобретает особо ухоженный вид. Растения мол-
чаливы и постоянно излучают свою любовь.
Будьте чувствительны.
Ко всему относитесь творчески.
27.txt
ПРИЛОЖЕНИЕ II
СКАНДХА-МЕДИТАЦИЯ
Одним из элементов тибетского миросозерцания является
описание процесса умирания как медитации на «раство-
рении составных элементов», которая известна также как медита-
ция на «распаде скандх».
Речь идет об исследовании распада сложных ментальных про-
цессов, которые мы ошибочно принимаем за свое «я». Эта меди-
тация описывает «подлинное» умирание как растворение матриц
переживаний, которые мы обычно отождествляем с «собой». Об
этих «составных элементах» (скандхах) принято говорить как об
основе всех переживаний, как о феномене, на котором зиждется
наше «я». Их распад переживается как таяние «личности», ее раст-
ворение в недифференцируемом потоке феноменов, когда напря-
жение нашей отдельности исчезает и осознание возвращается в
глубинную пространственность бытия.
СКАНДХА-МЕДИТАЦИЯ
Эта разновидность классической тибетской медитации в дей-
ствительности представляет собой приведенное Буддой описание
процесса умирания. Она отражает процесс умирания обычного
человека, а не святого. Предполагается также, что человек умирает
естественной смертью, а не в результате травмы.
Умирание описывается в терминах распада скандх, которые
лежат в основе нашего переживания «реальности» как совокупнос-
тей процессов, которые образуют то, что мы называем личностью.
Существует пять скандх: форма (то есть пять органов чувств и
их объекты), чувства (такие как приятное, неприятное и безраз-
личное для тела и ума), восприятие (которое включает память),
неосознаваемые тенденции или накопленные впечатления (из ко-
торых желания, чувства и мысли создают наше текущее ментальное
состояние) и, наконец, само сознание.
Хотя эти процессы порождают мысль обо «мне», мы верим,
что именно «мы» порождаем эти процессы. Мы переживаем эти
переплетающиеся и сменяющие друг друга качества как что-то
личностное. Это постоянно меняющийся сознательный фон, кото-
рый мы называем «я». Когда мы наблюдаем, как эти качества обра-
зуют наши переживания, мы преодолеваем иллюзию отдельной
субстанциональной личности и постигаем, что даже наше «я» —
это всего лишь преломление осознания, посредством которого мы
видим эти процессы.
***
Найдите удобное сидячее положение и позвольте своему
вниманию сосредоточиться на дыхании.
Позвольте уму и телу пребывать в покое.
Вообразите себе, что это описание вашего умирания.
Наблюдайте, визуализируйте внутри себя эти процессы по мере их
развития.
Представьте себя приближающимся к смерти. Чувствуйте, как
сознание переходит с одного уровня переживаний на другой.
Первой поглощается скандха формы. Физическое тело
становится слабым и непрочным. Для тех, кто находится рядом,
очевидно, что тело доживает свои последние минуты.
Когда растворяется элемент земли, ваши руки и ноги тяжело
и расслабленно лежат рядом с вами. Они больше не подвластны
вашему контролю. Чувство тяжести увлекает их вниз, прижимает
их к постели.
Вы не можете двигать или фокусировать свои глаза.
Моргание прекращается.
Грубая и тонкая форма поглощается, физическое тело теряет
свой цвет. В том, что раньше казалось столь сильным телом,
теперь нет больше силы.
Зрение изменяет вам.
Неожиданно возникают внутренние образы мерцающего
серебристого света, которые напоминают нагретую воду.
Затем поглощается скандха чувств. Физическое тело
прекращает переживать боль, страдание и даже безразличие. Вы
постигаете, что чувства счастья, страдания и безразличия имеют
одну и ту же природу. Вы не видите больше различий между
физическими и ментальными переживаниями.
Растворяется элемент воды. Телесные соки — кровь, моча,
слюна, семя и пот начинают высыхать.
Отказывает слух. Уши прекращают улавливать звуки
окружающего мира. Даже шум в ушах больше не слышен (*).
(* - Интересно отметить, что эта классическая тибетская медитация говорит
о том, что слух отключается в самом начале процесса умирания. Однако
изложение в «Тибетской книге мертвых» подразумевает способность по-
койного слышать до и после смерти. В наше время широко распространено
мнение о том, что из всех функций слух уходит последним (прим. автора).
Появляется внутреннее видение дыма.
Следующей поглощается скандха восприятия. Вы больше не
узнаете своих родных и друзей.
Растворяется элемент огня. Тепло физического тела уходит.
Тело больше не в состоянии переваривать пищу.
Вдох становится более слабым, а выдох более сильным и
продолжительным.
Обоняние уходит.
Возникает видение огненных искр, дрожащих, как восходящие.
вдали звезды.
Затем поглощается скандха неосознаваемых тенденций,
сознательных ментальных впечатлений и волевых образований.
Тело больше не может двигаться по вашей воле.
Растворяется то, что помнит ваши прошлые мирские дела,
успех и «важность». Вы теряете представления о цели и смысле
мирской деятельности. Все это кажется вам пустым.
Растворяется элемент воздуха. Дыхание прекращается.
Вкус уходит. Осязание тоже оказывается потерянным. Вы не
можете больше проводить различия между фактурами.
Возникает видение тусклого синевато-красного света,
подобно последним отблескам свечи, которые освещают темную
комнату.
И наконец, поглощается скандха сознания. Вместе с ней
растворяются иллюзии отдельной реальности того, что мы
называем «мой ум», «мое сознание». Растворяются дуалистические
концептуальные предрассудки недалекого заблуждающегося ума.
В это время один за другим появляются различные уровни
скандхи сознания, и при этом возникает несколько внутренних
видений. Сначала вы переживаете видение великой белизны,
подобное безоблачному ночному небу осенью с полной луной.
Когда яркость меркнет, вы переживаете видение красноты,
которое напоминает медно-красный закат, заполонивший небо.
Постепенно ваше видение становится восхождением ясного
света. Это видение сияющего пустого пространства, подобное
ясному небу после продолжительного проливного дождя. Это
ясный свет смерти. То, что называют «процессом умирания»,
завершается.
Не привязываясь к мыслям и не отталкивая мысли, сливайте
наблюдателя этого света с самим ясным светом, так чтобы
осталось только осознание ясности, светимости и бесконечного
пространства.
Поддерживайте это видение как можно дольше; это
окончательное видение смерти.
Если видение ясного света оказывается потерянным для
восприятия, начинает давать о себе знать «личность»,
обусловленная привязанностью к пяти скандхам как к отдельному
«я». Она толкает нас к следующему перерождению в направлении,
противоположном тому, на котором случилась смерть. Мы снова
проходим весь путь, начиная с видения черноты через видение
красноты и белизны, через образование воли, способностей
восприятия и эмоциональных реакций, и кончая зачатием в лоне,
обретением органов чувств и их взаимодействием с объектами.
Родившись, человек снова проживает жизнь и умирает.
28.txt
ПРИЛОЖЕНИЕ III
Тибетская система бардо
(Вариации на тему)
Существует много переводов тибетского слова бардо, но
прежде всего оно означает «проход», «точка перехода».
Одни определяют бардо как «промежуток», «пространство»; другие
— как «врата». Надо полагать, что это еще одна эволюционная
ступень, подобная метаморфозе между различными стадиями раз-
вития; это переход из одного мгновения в следующий. Обычно мы
считаем, что бардо случаются после смерти, но на самом деле каждое
мгновение — это бардо. Мы склонны считать, что эти врата сами
откроются перед нами, когда мы откажемся от тела, но это не
совсем так. Вы пребываете в бардо в это самое мгновение. Осоз-
нание и мысль встречаются, чтобы образовать сознание, будь то
внутри или вне тела. Во сне, когда тело лежит относительно не-
подвижно, осознание продолжает встречать мысль за мыслью, ис-
точник ментальной энергии рождает чувство за чувством. Ясно,
что активность тела не необходима для переживаний сознания.
Когда поток жизни, производимый живущим в теле сознанием,
прекращается, тело сразу же умирает. Тело не может существовать
без сознания/осознания в нем, хотя мы привыкли считать, что все
как раз наоборот.
Существует шесть бардо. Первое из них — Бардо Рождения.
Это мгновение рождения, бардо возникновения, если хотите; пе-
реживание сознания внутри тела, начинающего независимое су-
ществование в этой сфере. Следующее бардо — это Бардо Жизни;
бардо становления. Это рост ребенка, достижение им взрослого
возраста; это бардо обучения, старения и жизненных перемен. Этот
интервал может быть намного короче или же на сто лет дольше,
чем первый. Бардо Жизни может также быть названо «бардо пус-
тых рук» — потому что в это время накапливаются предпочтения
и цели, достигается состояние, в котором человек желает быть.
Третье бардо связано с распадом. Это Бардо Мгновений Перед
Смертью. Это переход от кажущейся субстанциональности, выход
из пространства, переход из физической формы к более тонким
сущностям.
Четвертым снова идет бардо возникновения. Это Бардо Мгно-
вений После Смерти. Вы заметите, что смерти нет, а есть только
мгновения до и после смерти. Представление о «смерти» не имеет
оснований в реальности. Для тела есть мгновение, когда оно ожив-
лено, и следующее мгновение, когда оно оказывается навсегда по-
кинутым.
Фактически, в этом случае только содержимое можно вернуть,
тогда как сосуд оказывается потерян навсегда. Это напоминает
электрическую лампочку, которая может гореть в один момент, а
затем потухнуть, стать серой и пустой, потому что выключили ток.
Электрическая лампочка такая же — только из нее ушел ток, кото-
рый позволял ей светиться. Нет промежуточного мгновения. То-
лько тело умирает. С точки зрения тела, это бардо наступает, когда
имеет место смерть. Однако тело никогда не жило независимой
жизнью, а было всего лишь проводником жизненной энергии. Как
сказал один человек, фактически тело никогда не бывает таким
активным, как после смерти, потому что оно поддерживает мири-
ады микробов и маленьких существ, которые живут за счет его
распада.
«Тибетская книга мертвых» говорит, что именно в этом чет-
вертом бардо возникновения, или прохождения через смерть, мы
часто видим великий свет, называемый Дхармата, в котором перед
нами сияет сущность бытия, не отождествляемая нами с нашим
телом. Многие считают, что в этот момент, как ни в один другой
момент воплощения, перед человеком открываются уникальные
возможности.
Пятое бардо, Бардо Смерти, —это еще одно бардо скитания, в
котором мы переходим в следующую стадию обучения, старения и
роста. Переход случается, когда наш ум исчерпывает обусловленное
содержимое прошедшей жизни: привязанности и стремление до-
стичь безопасности. Это избавление от прошлого, еще одна воз-
можность получить прямой доступ к формам, возникающим в уме
и порождающим окружающий мир. Именно в этом бардо мы встре-
чаем многих мирных и воинственных божеств. Именно здесь, как
утверждается, человек встречает десять тысяч любящих и десять
тысяч яростных аспектов ума. Но, разумеется, все эти качества
доступны нам и в нашем текущем бардо.
Подобно второму бардо, Бардо Жизни, это бардо умирания
ума, мыслящего в терминах времени.
Шестое бардо, Бардо Мгновения Перед Рождением, — это
снова растворение. Это мгновение выбора нового рождения, вы-
бора воплощения. Это мгновение, когда вас привлекает следующая
стадия становления, когда желания толкают вас к новой утробе, из
которой вы появляетесь в мир, оказывающийся, как всегда, слиш-
ком большим или слишком маленьким.
Представления о различных бардо используются для того, что-
бы показать, что иллюзия имеет место прямо сейчас, к чему бы мы
ни были привязаны. Интересно также отметить, то эти бардо сле-
дуют в определенной последовательности возникновения (восхож-
дения), существования (скитания) и растворения. То же самое
можно сказать о каждом состоянии сознания, которое мы видим
возникающим, существующим в течение мгновения и исчезаю-
щим, чтобы дать место следующему возникновению, существо-
ванию и исчезновению. Наблюдая, как день ото дня ум рождается
и умирает, мы готовимся к новой инкарнации, какова бы она ни
была. Именно наблюдение этого процесса создания и разрушения
освобождает нас от чувства субстанциональности, от необходи-
мости «кого-то» защищать. Ясно, что бардо возникновения взаи-
мозаменяемы. Что рождение и мгновение после смерти —это одно
и то же. Что бардо скитания, в «жизни» и в «смерти», созданы из
один и тех же элементов сознания и старых тенденций. Что бардо
исчезновения — бардо мгновения после смерти и бардо мгновения
перед рождением — также взаимозаменяемы. Работая с этими
переходами, когда они случаются, умирая от мгновения к мгно-
вению, мы обретаем Бессмертие.
29.txt
МУЗЫКАЛЬНЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ
Музыка — это очень полезное средство для центрирова-
ния сознания. Когда человек испытывает боль, беспо-
койство или волнение, слушание музыки может успокоить его ум.
Фактически, если человек сосредоточивается на музыке звук за
звуком, он может погрузиться в великую безмятежность.
Ron Dexter, Golden Voyages, Vols. I-III, Awakening Productions,
4132 Tuller Avenue, Culter City, California 90230
Steven Halpern, Ancient Echoes with Georgia Kelley, The Rain Machi-
ne with Sunil K. Bose; Spectrum Suite; Starborn Suite; Eastern
Peace; Halpern Sounds, 620 Taylor Way, Belmont. California
94002
Paul Horn, Inside, Epic BXN 26466; Inside II, Epic KE 31600; Heru
Records, P.O. Box 954, Topanga, California 90290
Georgia Kelley, Rainbow Butterfly (with Emmett Miller); Sea Peace;
Tarashanti; Heru Records, P.O. Box 954, Topanga, California
90290
lasos, Inderdimentional Music, Unity Records, P.O. Box 12, Cotre
Madera, California 90425
Sashdev, Raga Bhupali, Unity Records, P.O. Box 12, Corte Madera,
California 90425
Tony Scott, Music for Zen Meditation, Verv, V8634
Joel Andrews, The Violet Flame, 245 E-Mountain Drive, Santa Barba-
ra, California 93108
Joel Andrews, Kuthumi, Group Incorporated, P.O. Box 673, Daytona
Beach, Florida 32017
Jordan de La Sierra, Gymnosphere Song of the Rose, Unity Records,
P.O. Box 12, Corte Madera, California 90425
GaryBurton and Chick Corea, Crystal Silence, ECM 1024 ST
Henry Wolf, Nancy Hennings with Drew Gladstone, TIbetan Bells I &
II, Island Records, 7720 Sunset Boulevard, Los Angeles, California
90046
Jean Michael Jarre, Oxygene, Polydor Records
Tomita, Snowflakes Are Dancing; Cosmos; RCA Records
Pachelbel's Canon in D
A Treasure of Gregorian Chants, VoL II, Monks of the Abbey of St.
Thomas, VOX Records
Carl Orff, Carmina Records
Ravi Shankar Family and Friends, produced by George Harrison,
Vols. I & II, Dark Horse Records
A Ball Ringing in the Empty Sky, Goro Yamouchi, Nonesuch Records
Chopin Waltzes and Etudes
Joseph Haydn, Symphony No. 67 in F Major and Symphony No. 69
in В Major
Haydn's Concerto for Violin and String Orchestra No. 1 in С Major
and No. 2 in G Major.
Mozart, Haffher Symphony, Concerto for Violin adn Orchestra No. 7
in D Major, Concerto for Piano and Orchestra No. 18 in В flat
Major.
Songs of the Humpback Whale, CRM Records, Del Mar, California
92014
The Environment Series, Environmental Sounds, Countryside, Birds,
Seashore, Nature, the Atlantic Label, Syntonic Research series
Jai Gopal, Crystal Tears, Hanuman Tape Library, P.O. Box 61498,
Santa Crux, California 95062
He забывайте также о музыке «Битлз», Джона Денвера и Джуди
Соллинз.
30.txt
СПИСОК КНИГ
Есть тысячи книг и статей о смерти и умирании. Имеется
даже библиография материалов по этому предмету разме-
ром в 120 страниц. Поэтому вместо того, чтобы перечислять прек-
расные книги таких известных авторов, как Элизабет Кублер-Росс,
Филиппе Ариса, Карла Осиса, Питера Коэстенбаума, Эдгара Джен-
сона, Эдвина Шнейдмана и Раймонда Моуди (Elisabeth Kubler Ross,
Philippe Aries, Karl Osis, Peter Koestenbaum, Edgar Jackson, Edwin
Schneidman, Raymond Moody), я упомяну лишь несколько книг,
которые помогли мне на моем пути.
Кроме того, существуют такие книги, как Библия, «Дхаммапа-
да», «Дао дэ цзин», «Рамаяна» и «Бхагавадгита», которые рекомен-
дуется читать вслух тем, кто пытается собраться с духом и открыть
сердце для следующего перехода. (Хотя каждую из этих книг можно
с интересом читать и в другой обстановке.) Если читатель интере-
суется применением метода достижения полноты внимания, кото-
рый лежит в основе исследований настоящей книги, и не знаком с
моей книгой «Постепенное пробуждение», я рекомендую ему обра-
титься к ней.
О СМЕРТИ
The Wheel of Death, Roshi Philip Kapleau
The Tibetan Book of the Dead, Trungpa and Fremantle
The Human Encounter with Death, Grofand Halifax
Beyond Death, Grof
Dialogue with Death, Eknath Easwaran
Meditation and the Art of Dying, Pandit Usharbudh Arya
The Facts of Death, Simpson
ОБ ИССЛЕДОВАНИИ БЫТИЯ
I Am That, Vols. I, II, Sri Nisargadatta (an Indian publication availab-
le from Bodhi Tree bookshop in Los Angeles)
Zen Mind, Beginner's Mind, Suzuki Roshi
Freedom from the Known, Krishnamurti
The Journey of Awakening, Ram Dass
Grist for the Mill, Ram Dass and Levine
A Gradual Awakening, Levine
The Way of the Pilgrim, French (translator)
The Last Barrier, Reshad Feud
The Invisible Way, Reshad Feild
The Art of Prayer, Ware
Miracle of Love (tales of Maharaji, compiled by Ram Dass)
Talks with Sri Ramana Maharshi (published in India, available in
Bodhi Tree bookshop, Los Angeles)
Journey to Ixtlan, Castaneda
The Myth of Freedom, Chogyam Trungpa
The Lazy Man's Guide to Enlightenment, Thaddeus Golas
The Way ofChuangTzu, Thomas Merton
The Three Pillars of Zen, Roshi Philip Kapleau
The Experience of Insight, Joseph Goldstein
Living Buddhist Masters, Jack Komfield
The Zen Teachings of Huang Po, John Blofeld (translator)
The Teahings of Ramana Maharshi, Arthur Osborne, editor
Zen Flesh, Zen Bones, Paul Reps
Dropping Ashes on the Buddha, Seung Sahn (compiled by Stephen Mit-
chell)
The Hsin Hsin Ming (teachings of the Third Zen Patriarch)
ПОЭЗИЯ СТРАНСТВУЮЩЕГО СЕРДЦА
At the Edge of the Body, Erica Jong
The Kabir Book, Robert Biy (translator)
Four Quartets, T.S.Eliot
A Gift for God, Prayers and Meditations, Mother Teresa
The Prophet, Kahlil Gibran
УМИРАНИЕ ДОМА
Care of the Dying, Lamenton
Last Letter to the Pebble People, Virginia Hine
Counseling the Dying, Bowers, Jackson, Knight, and LeShan
Until We Say Goodbye, Elisabeth Kubler-Ross
Home Care, Evelyn Baulch
КНИГИ «СОФИИ»
К н.1: КарлосКастанеда
Т-1 "Учение дона Хуана",
Т-2 "Отдельная реальность"
Кн.2: КарлосКастанеда
Т-3 " Путешествие в Икстлан",
Т-4 " Сказки о силе"
Кн.3: КарлосКастанеда
Т-5 " Второе кольцо силы",
Т-6 "Дар Орла"
Кн.4: КарлосКастанеда
Т-7 "Огонь изнутри",
Т-8 " Сила безмолвия"
Кн. 5: КарлосКастанеда
Т 9 "Искусство сновидения"
Кн.1: Флоринда Доннер "Жизнь-в-сновидении"
Кн.2: Флоринда Доннер "Шабоно"
Кн.3: Флоринда Доннер "Сон ведьмы"
Тайша Абеляр "Магический переход (Путь женщины-воина)"
Дар Нагваля "Психознергетические практики Карлоса Каапанеды"
Артур Минделл "Дао шамана — путь тела сновидения"
Кеи Орлиное Перо "Тропа Толтеков"
Кн.1: Ричард Бах
"Нет такого места "далеко ",
"Чайка Джонатан Ливингстон",
"Иллюзии",
"Единственная"
Кн.2: Ричард Бах "Мост через вечность"
Кн.З:РичардБах "Дар тому, кто рожден летать"
Кн.4: Ричард Бах "Ничто не случайно"
Кн. 5: Ричард Бах "Один на земле", "Биплан"
Франклин Меррелл-Вольф "Пути в иные измерения"
Олдос Хаксли "Остров", "Врата восприятия", "Небеса и ад"
Кн. 1: Джон Лилли "Центр циклона";
Рам Дасс " Зерно на мельницу"
Кн.2: Джон Лилли "Программирование и метапрограммирование
человеческого биокомпьютера";
Рам Дасс "Это только танец"
Кн. 3: Джон Лилли "Парный циклон"
Ллевеллин Джордж
"Астрология от А до Я"
Кн. 1: Марион Марч. Джоан Мак-Эверс
"Лучший способ выучить астрологию"
"Основные принципы"
Кн. 2: Марион Марч, Джоан Мак-Эверс
"Лучший способ выучить астрологию'
"Математические методы и техника
толкования"
Кн.3: Марион Марч, Джоан Мак-Эверс
"Лучший способ выучить астрологию*
"Современные методы анализа гороскопа"
Кн. 4: Марион Марч, Джоан Мак-Эверс
"Лучший способ выучить астрологию'
"Предсказание будущего"
Кн.1: Алан Уотс "Путь Дзэн"
Кн. 2: Алан Уотс "Книга о Табу"
Чогьям Трунгпа
"Преодоление духовного материализма",
"Миф свободы и путь медитации",
"Шамбала. Священный путь воина"
Кн.1: Лобсанг Рампа "Ты вечен"
Кн.2: Лобсанг Рампа " Шафранная мантия"
Кн.3: Лобсанг Рампа "Доктор из Лхасы"
Кн. 4: Лобсанг Рампа "История Рампы"
Кн. 5: Лобсанг Рампа "Пещеры древних"
Кн.6: Лобсанг Рампа " Жизнь с ламой"
Кн. 7: Лобсанг Рампа " Мудрость древних"
Кн.8: Лобсанг Рампа "Третий глаз"
Кн.9: Лобсанг Рампа "Главы жизни"
Кн. 10: Лобсанг Рампа "За пределами 1/10"
Кн. 11: Лобсанг Рампа "Отшельник"
Питер Кэлдер "Око возрождения";
Шри Свами Шивананда " Йогатерапия"
Жак де Лангр "До-Ин"
Мантэк Чиа "Цигун «Железная рубашка»"
Кн. 1: Мантэк Чиа, Мэниван Чиа "Дао — пробуждение света"
Кн. 2: Мантэк Чиа, Мэниван Чиа "Дао—пробуждение света"
Мантэк Чиа, Мэниван Чиа
"Нейгун — искусство омоложения организма"
Б. К. С. Айепгар "Пранаяма — искусство дыхания"
Боннии Гринвелл "Энергия трансформации (путеводитель по кун-
далини)"
Чжоу Цзунхуа "Дао Тайизи-цюаня"
Чжэнь-гун "Внутренние энергии в Тайцзи-цюане"
Такаши Накамура "Восточная дыхательная терапия"
Кн. 1: Дион Форчун "Лунная магия"
Кн. 2; Дион Форчун "Жрица моря"
Кн. 3: Дион Форчун "Мистическая Каббала"
Кн. 4 Дион Форчун "Эзотерическая философия любви и брака"
Кн. 5 ДионФорчун "Психическая самозащита"
Кн. 6 Дион Форчуи "Источник силы"
Кн. 1 Владимир Шмаков
"Священная книга Гостя. Великие Арканы ТАРО"
Кн. 2 Владимир Шмаков
"Закон синархии"
Кн. 3 Владимир Шмаков
"Основы пневматологии"
Г.О.М. "Курс энциклопедии оккультизма"
Ю. Николаев "В поисках Божества"
В. Томберг "Медитации на ТАРО"
Ирвин Шэтток "Сатипаттхана. Опыт внимательности",
Дэниел Голмеи
"Многообразие медитативного опыта" (Серия "ПУТЬ")
Дион Форчун "Современная психическая защита";
Шафика Карагулла
"Прорыв к творчеству" (Серия "ПУТЬ")
Борис Сахаров "Открытие третьего глаза":
Сильваи Мульдон
"Проекция астрального тела" (Серия "ПУТЬ")
Колин Уилсои " Паразиты сознания"
Вильям И. Томпсон "Острова вне времени"
Луис В. Милдмэн "Мистический секс"
Луи Повель, Жак Бержье "Утро магов"
Джеффри Мишлав "Корни сознания"
Жак Саду "Алхимики и золото"
Рэймонд А. Моуди
"Жизнь до жизни",
"Жизнь после жизни"
Э.Бэббитт "Основные принципы света и цвета"
Уэйн Дайер "Быть свободным"
Мэнли П.Холл "Самораскрытие"
Валерий Момот "Мистическое искусство ниндзя"